И не было сил дать прямой ответ на этот ужасный вопрос… Как сказать детям, что их отец уже не вернется в эту гостеприимную усадьбу?
Подавив невероятным усилием свое волнение, янки ответил:
— Он, должно быть, еще в горах Ларами… Там у него достаточно дела… Когда мы покинули его, естественно, по его приказанию, он был в добром здравии…
— Конечно, он сражается с индейцами? — выступила вперед Мэри, блистая глазами.
— Да. Он успел дать несколько жестоких уроков краснокожим!
— Я горжусь тем, что я дочь моего отца! — сказала с восторгом девушка. — Он храбр, как лев, и он великодушен и добр… Если бы он остался на военной службе, он уже носил бы генеральский мундир… Как бы я хотела быть сейчас вместе с ним!
Чтобы избежать дальнейших вопросов, Джон Максим обратился к подошедшему снова мажордому Моралесу с вопросом, исполнено ли требование Джорджа о принятии мер предосторожности в защиту от индейцев. Получив утвердительный ответ, агент пошел в комнаты, куда звали его дети полковника Деванделля.
Усадив Джона Максима, Джордж Деванделль обратился к нему со словами:
— Ну, Джон, рассказывайте все! Я полагаю, без крайней необходимости мой отец не прислал бы вас сюда. Ведь вы могли бы и там, где находится сейчас отряд отца, оказывать ему серьезные услуги.
— Да, мистер Джордж, я действительно явился с весьма серьезным поручением. Не знаю, как это все удастся только… Дело в том, что ваш отец послал меня с двумя трапперами, которых вы, конечно, видели, сообщить вам, что гациенде грозит ужасная опасность. Сиу поклялись разрушить усадьбу, стереть ее с лица земли. Всем обитателям — смертный приговор!
— Но ведь сиу живут так далеко отсюда? — осведомился Джордж. — Здесь земли арапахов.
— Да, но сиу — не забывайте этого — теперь в союзе с арапахами!
— Может быть, в деле замешана та индианка, на которой мой отец был вынужден жениться в годы своих странствований по прерии?
— Да, может быть, — уклончиво ответил агент. — Но это неважно. Лучше скажите мне, сколькими людьми вы располагаете для защиты?
— Людей у нас было раньше много, но недавно большую часть негров с женами и детьми мы отправили в Сонору. Способных к тому, чтобы управляться с оружием, сейчас наберется человек двадцать или немногим больше. Кажется, на этих людей можно положиться! Тем более что, если индейцы овладеют гациендой, они ведь не будут щадить негров и мулатов. Вы знаете, как краснокожие ненавидят цветных!
— Кто это? Что это за девочка? — перебила разговор мужчин мисс Мэри, живо оборачиваясь к двери, на пороге которой показалась в этот момент Миннегага. — Она, кажется, индианка? Это вы привели ее сюда, Джон? И зачем?
— Я и забыл про эту девчонку! — ответил траппер. — Да, это мы ее привели. Видите ли, ваш отец так пожелал. Она могла бы оказаться полезной в смысле сообщения кое-каких сведений и как заложница, но я, собственно, думаю, что от нее было бы лучше отделаться… Вы не обращайте внимания на нее. Как только появятся вблизи индейцы, мы можем выпустить ее, чтобы она не наделала тут каких-нибудь пакостей. Она на вид ребенок, но в ее душе сидит дьявол, и ей нельзя доверять ни на йоту!
Миннегага, прокравшаяся в комнату совершенно беззвучно, словно маленькая и хорошенькая ядовитая змейка, слышала каждое слово Джона Максима и, пользуясь моментом, когда на нее никто не смотрел, бросила на янки взгляд, в котором читалась жгучая ненависть и злоба.
Не говоря ни слова, она легким шагом и совершенно непринужденно подошла к свободному креслу, завернулась в свой длинный плащ и уселась с какой-то своеобразной грацией, словно это кресло было ее привычным местом.
— Какое странное создание! — заметила вполголоса Мэри, разглядывая индианку.
— Настоящая дикарка! — отозвался не без пренебрежения агент. — Она ведь чистокровная сиу. Этим, кажется, все сказано. Однако нам нельзя более терять времени. Индейцы, говорю я вам, должны быть уже совсем близко, а я, признаться, очень мало доверяю вашим импровизированным защитникам… Пойду-ка я лично посмотрю, как там продвигается дело. Кстати, вот идут сюда мои спутники. Позвольте представить их вам, мисс Мэри и мистер Джордж. Это бравые трапперы, которых ценил ваш отец, когда… Ну, когда мы все трое выслеживали индейцев там, в горах. Это Джордж Липтон, а это его братец, Гарри Липтон. Оба хорошие стрелки, но Гарри ужасный обжора. Он всю дорогу до гациенды толковал только о том, чем его тут накормят…
— Скажешь тоже! — сконфуженно фыркнул Гарри. — Не верьте ему, барышня! Конечно, когда человека хотят уморить голодом, так язык поневоле все сам про еду ляпает…
Джордж Деванделль протянул трапперам обе руки.
— Очень рекомендую моих товарищей вашему вниманию! — продолжал полушутя-полусерьезно агент. — Оба они не только хорошо истребляют съестные припасы, но еще лучше истребляют краснокожих! В защите гациенды они окажут неоценимые услуги.
Очередь сконфузиться пришла трапперу Джорджу, который дернул за рукав агента со словами:
— Да будет тебе, Джон, расхваливать нас! Каждый человек делает что может. Конечно, когда приходится драться с индейцами, я редко бью мимо. На моем карабине уже порядочно зарубок. Я, знаете ли, барышня, отмечаю зарубочкой на прикладе каждого краснокожего, которого мне удается отправить, извините, к чертям…
Бравый траппер смешался и остановился.
— Ну, идемте, ребята! — поторопился вывести из затруднения своих товарищей агент. — Может быть, уже пора нашим карабинам подать голос. Мне кажется, что я слышу завыванье индейцев.
— Постойте, Джон! — остановил агента молодой Деванделль. — Ну, хорошо, мы тут будем защищаться. А как же быть с нашими лошадьми, что пасутся на лугах, и со стадами коров и овец, которые находятся там же?
Джон пожал плечами:
— Что делать, мистер Джордж? — сказал он угрюмо. — Теперь уже невозможно заботиться о том, чтобы согнать стада во двор гациенды…
— Но индейцы могут перебить бедных животных! — почти с отчаянием воскликнула Мэри, и глаза ее наполнились слезами.
— Что делать, повторяю я, — опять сказал траппер. — Нам не до лошадей и коров! Дай Бог, чтобы свою-то жизнь спасти… Конечно, тяжело сознавать, что эти краснокожие демоны в один час уничтожат огромные стада — богатство гациенды. Но мы совершенно лишены возможности воспрепятствовать этому. Лучше пожертвовать коровами и лошадьми, чем людьми… Когда мы отобьемся…
В этот момент загремели ружейные выстрелы, и вслед за тем донесся тревожный крик:
— К оружию! Индейцы!
XIГациенда в осаде
Джон, оба траппера и дети полковника Деванделля бросились на двор гациенды, забыв об оставшейся в зале индианке. Выбежав, они увидели, что негры и мулаты, руководимые мажордомом, уже подняли мосты и заняли места у палисада, ожидая нападения индейцев. Защитники гациенды, как агент мог убедиться с первого взгляда, были вооружены гораздо лучше, чем янки этого ожидали: тут было не менее двадцати человек с прекрасными дальнобойными карабинами, пистолетами и топорами. Среди них вовсе не наблюдалось паники. Скорее, судя по выражению их лиц, можно было предположить, что эти люди решились оказать отчаянный отпор индейцам. В самом деле, для обитателей гациенды было ясно, что индейцы никого не пощадят, если им только удастся ворваться во двор, и поэтому они намеревались защищаться до последней крайности.
Двое часовых, подавших сигнал тревоги, уже сделали несколько выстрелов по одиночным всадникам, показавшимся на опушке соснового леса. Это были, вне всяких сомнений, только лазутчики индейцев, пытавшиеся узнать, хорошо ли охраняется гациенда. И как только засвистели пули, они сейчас же исчезли.
— Разведчики! — сказал Джон Максим. — Видите, уже и улизнули. Разумеется, днем они не нападут на гациенду. Дождутся ночи и тогда попробуют подобраться поближе сюда, а сейчас, конечно, займутся мародерством. Кстати, мистер Джордж, много ли скота у вас тут?
— До двух тысяч голов, — ответил угрюмо молодой человек.
— Жаль, потеря большая! Но ваш отец достаточно богат, чтобы перенести ее не поморщившись.
— Вы правы, Джон; да, признаться, с тех пор, как я узнал, что для войны объединились три племени индейцев, я потерял надежду спасти скот, зная, что будет положительно невозможным ни забрать его во двор гациенды, ни угнать куда-нибудь в более безопасное место. Но, может быть, индейцы, удовольствовавшись богатой добычей, доставшейся к тому же так легко, удовлетворятся угоном скота?
— Ну, нет, мистер Джордж! Не обманывайте себя ложной надеждой. Конечно, индейцы жадны, и такая добыча, какую представляют ваши стада, привела бы их в восторг, если бы это было раньше. Теперь же речь идет не о коровах и лошадях, а о наших собственных скальпах и разрушении гациенды. Имейте в виду — наше положение не из блестящих. Конечно, может быть, нам удастся дать жестокий отпор и прогнать индейцев. Но нападение будет отчаянное, борьба не на жизнь, а на смерть. Тут, к несчастью, есть еще одно обстоятельство. Вот мисс Мэри говорила, что имя полковника Деванделля наводило трепет на краснокожих. Это так. Но вместе с боязнью ваш отец внушал краснокожим и непримиримую ненависть. Теперь, когда полковник Деванделль не может защитить гациенду, а индейцы объединились, можно говорить не о страхе, а только о ненависти. Вы уже не ребенок.
Я говорю с вами как со взрослым человеком: велики ли силы защитников — каких-нибудь два десятка людей? Разве это так уж много? Работы нам будет по горло.
С каждым словом Джона Максима лицо молодого гациендера становилось все мрачнее. Джордж Деванделль сознавал, что в словах агента звучит несомненная правда.
— Но что же делать, Джон? — обратился он после минутного молчания к трапперу. — Посоветуйте, что делать? Вы привыкли сражаться, вы опытный человек…
Агент не отвечал. Он стоял, опершись плечом на поднятый мост, держа в руках свой карабин, и смотрел испытующим взглядом на расстилавшуюся за палисадом равнину, на которой белели цветы хлопчатника.