…Поселок Кайяр, куда мы направлялись, расположен на самом берегу океана. Мы ожидали увидеть что-то похожее на наши рабочие поселки, с типовыми жилыми домами, столбами электропередач, антеннами на крышах. Ничего подобного. Все те же балаганы, что мы видели в селах. Внутри этих тесных, прокопченных жилищ поражает полное отсутствие какой-либо утвари. О мебели и говорить не приходится, — и хозяева, и гости садятся прямо на землю.
Поселок сильно пропах копченой рыбой, думается, что этот резкий запах должен ощущаться за версту. На берегу, пологом и песчаном, стояли вытащенные лодки, сушились растянутые на кольях сети. Несколько мужчин только что вытащили из океана невод и подбирали сверкающую на солнце рыбу. Между лодками и сетями возле взрослых снует детвора. Черные, как сажа, ребятишки с интересом наблюдают, как агонизирует вытащенная на песок рыба. Сначала рыбины сильно извиваются, подскакивая на песке, но смиряются и, беспомощно раскрыв рты, замирают на солнцепеке. Рыбаки сваливают их в большие корзины. Взрослым помогают девочки, таскающие на спине подвязанных грудных детишек. Младенцы без панамок, и страшно смотреть, как печет свирепое солнце их голые головки. Как они выносят эту пытку зноем? Но за все время, что мы пробыли в Кайяре, мы не слыхали детского плача. Чем объяснить полнейшее безмолвие этих несчастных младенцев: привычкой, сном или попросту глубоким обмороком от солнечного удара? Оказывается, палящие лучи по-своему дезинфицируют головки младенцев. Матери уверяют, что стоит покрыть голову ребенка хоть самой легкой панамкой, на коже немедленно появятся болезненные прыщи. А вы еще не забыли, сколько стоит в Сенегале лечение?
Несколько женщин, появившихся на берегу, держали за руку детишек и долго смотрели в океан. Голубая безбрежная гладь переливалась празднично и безмятежно, и терпеливые фигуры черных женщин на берегу походили на изваяния из дорогого эбенового дерева. Как все жены рыбаков, они ждали, когда покажется в синеющем просторе знакомый парус.
Надо полагать, в поселке довольно редко появляются посторонние люди, потому что наш приезд вызвал всеобщее любопытство. Последовали расспросы — кто такие, откуда? Узнав, что мы из Советского Союза, рыбаки сгрудились еще плотнее. О стране Советов здесь слышали, но поговорить вот так вот по душам и с глазу на глаз с советскими людьми никому из рыбаков не приходилось. Уж очень далеко в стороне от больших дорог лежит маленький и невзрачный поселок Кайяр.
Забытые лодки слегка покачивались на мелкой отлогой волне. Сияние солнца слепило глаза. Мы поинтересовались, нет ли в распоряжении рыбаков судов понадежнее, чем эти утлые лодчонки. Черный, на диво сложенный парень в грязных, закатанных по колено штанах рассмеялся и махнул рукой. Во-первых, как сказал он, к такому берегу, как этот вот, никакое более крупное судно не сможет подойти — в поселке нет даже примитивного причала, а во вторых… и парень красноречивым пожатием плеч и выражением глаз дал понять, что приобретение промысловых судов никому в поселке не по карману.
— Но хоть замораживать рыбу вы можете?
— Еще чего! Нужны же морозильники. Нет, мы целиком зависим от приемщиков. Если машина из Дакара запоздает, рыба пропадет — тухнет.
В сопровождении рыбаков мы не спеша обошли весь поселок. Собственно, смотреть нам было нечего. Повсюду знакомая картина крайней нищеты. А ведь народ Сенегала — трудолюбивый народ. Но где результаты этого труда, кто их пожинает? И лишь с завоеванием национальной самостоятельности у сенегальцев появились надежды на светлое будущее. Нынешние трудности — это трудности роста, без которых не обходится ни одно молодое государство.
Рыбаки живо интересовались жизнью в Советском Союзе, положением трудящихся, и в их расспросах откровенно сквозила надежда на то, что со временем и у них, в Сенегале, труд перестанет быть вековым проклятием рабочего человека. Из газет они уже знали, что сенегальское правительство решило сократить зависимость от Франции и создать свою рыболовную флотилию. Создается целый комплекс для промышленного лова рыбы: рыбоконсервный завод, предприятие по переработке рыбных отходов, крупные современные холодильники. Сенегальская флотилия будет состоять из двадцати пяти судов. В соответствии с советско-сенегальским соглашением об экономическом сотрудничестве рыболовные суда Сенегалу поставит Советский Союз.
Поездка в Кайяр заняла почти целый день. Обратно в Дакар мы вернулись незадолго до захода солнца.
Как уже говорилось, центр Дакара застроен по-европейски. Но кто же живет в этих ультрасовременных домах? Собственно, ожидать, что какой-нибудь рыбак в состоянии снять квартиру в одном из этих фешенебельных зданий было бы нелепо. Но мы настойчиво интересовались, сколько же стоят обычные квартиры, скажем, вон в том блистающем стеклянными гранями доме? Дорого, оказалось, чрезвычайно дорого. За трехкомнатную квартиру нужно платить хозяину семьдесят тысяч франков в месяц. На наши деньги это составляет примерно двести семьдесят рублей. Вот и судите, кто живет в этом современном городском раю…
Следующий день нашего пребывания в Дакаре начался с морской поездки. Маленькое суденышко отвалило от городской пристани и направилось к небольшому островку, видневшемуся у выхода из гавани. История островка, за которым закрепилось название «Остров слез», лучше всяких слов расскажет о горькой судьбе местного населения.
Португальские завоеватели появились в здешних местах еще в XV веке. На островке, площадь которого всего три-четыре квадратных километра, они устроили невольничью тюрьму. Сюда доставлялись самые рослые, самые сильные и выносливые негры с побережья и внутренних районов континента. Закованные в железо, они дожидались здесь погрузки на корабли. Позднее на смену португальцам пришли англичане, затем французы, они укрепили остров, превратив его в военно-морскую крепость, но основного своего назначения — невольничьей тюрьмы — остров не потерял.
По подсчетам известного американского ученого Уильяма Дюбуа, из Африки в Америку было вывезено пятнадцать миллионов негров. А если прибавить к этому африканцев, убитых во время охоты на них, и пленников, умерших по пути из глубин континента к морским портам или на судах для перевозки невольников, то на каждого раба, довезенного до Америки, приходится еще пятеро негров.
Таким образом, работорговля отняла у Африки около ста миллионов человек.
В настоящее время остров Горэ служит в основном местом постоянного паломничества туристов. Маленький пароходик, доставивший нас, беспрерывно снует между островком и материком, подвозя все новые партии любопытных.
Ступив с парохода на каменистый берег, приезжие как бы попадают в старые, навсегда минувшие времена. Их глазам представляются остатки крепостных укреплений, допотопные пушки, некогда грозно торчавшие в бойницах и грозившие каждому, кто посмеет посягнуть на прибыльную коммерцию торговцев «черным товаром». Сохранился двухэтажный каменный сарай, в котором содержались невольники. Он построен на обрыве. Окон в нем нет, внутри сыро, душно. Гид сенегалец показывает какую-то нору, устроенную глубоко под каменным полом сарая. Туда бросали невольников, которые вдруг начинали бунтовать, чтобы освободиться от цепей. Когда подходил корабль, всех приготовленных к отправке — и непокорных и смирившихся — под щелканье бичей по одному проталкивали сквозь узкое отверстие, выходящее на скалистый морской берег, и на лодках перевозили на корабли.
Над островом Горэ синее безмятежное небо, вокруг гладкая равнина океана. После мрачных картин невольничьей тюрьмы глаз невольно отдыхает, следя за плавным кружением чаек. По каменным вырубленным ступеням мы медленно спускаемся вниз к берегу. Внезапно переводчик останавливается и читает вывеску у входа в какое-то старинное помещение, сложенное из массивных глыб. Что, опять тюрьма?
— Здесь, во дворе, — поясняет он, — устроена выставка работ учащихся. Может, зайдем посмотрим?
Один за другим проходим в узкую дверь. Глазам открывается двор, довольно большая площадка с огромным деревом посредине. Ветви дерева лежат на черной крыше такого же сарая, какой мы только что осматривали. Едва мы вступили во двор, из-за толстого ствола дерева показался высокий худощавый юноша. Приблизившись, он несколько мгновений всматривался в наши лица, затем с улыбкой протянул руку и неожиданно произнес на ломаном русском языке:
— Страстуйте! Мир! Дружба! Тобарищи!
Оказывается в каменном сарае, тоже без окон и освещения, помещалась начальная школа для детей немногочисленного населения острова. Учитель, встретивший нас, в прошлом году побывал в Москве и там выучил несколько русских слов. За время, в течение которого мы осматривали школу и выставку ученических рисунков, выполненных разноцветными карандашами, учитель повторил запомнившиеся ему слова несколько раз. Видно было, что возможность поговорить по-русски доставляет ему огромное удовольствие.
Никого из учащихся сегодня в школе не было, — выходной день. Учитель пригласил нас в классы, если можно так назвать каменные мрачные застенки, построенные несколько веков назад для закованных предков нынешних сенегальских учащихся. Стояли парты, грубые, сколоченные наспех, очень неудобные. Однако учитель показывал нам школу с гордостью, как достижение молодой республики. И в самом деле, как бы ни выглядела школа на бывшем невольничьем острове, но уже одно ее существование говорило о многом. Это был несомненный шаг вперед в развитии африканского государства — пусть пока небольшой шаг, но — вперед.
В тот же день мы побывали в университете, который известен как самое крупное высшее учебное заведение в Западной Африке. Ректорат университета помещался в новом светлом здании, построенном совсем недавно. В приемной нас встретила секретарша француженка.
— Пожалуйста, присядьте. Я сейчас доложу о вас.
Скоро из кабинета показался ректор, широколицый француз с рыжими, гладко зачесанными назад волосами. Он представился: Поль Тесье. Широкий гостеприимный жест по направлению к двери кабинета: прошу.