Голосование по предложенному вопросу показало, что Израиль и его высокие покровители остались в незавидном меньшинстве. Сессия в своем решении постановила создать и отправить в Иорданию полномочную комиссию для проверки положения арабов на оккупированных территориях. Казалось, неуклюжие уловки Израиля и его партнеров были биты. Однако никто из проигравших не чувствовал ни капли уныния, и такая реакция на провал своих усилий была по меньшей мере странной.
Вечером того же дня я спустился со своего этажа в бар гостиницы, чтобы выпить чашечку кофе. В баре было многолюдно, и я с порога увидел крепкую лысую голову Хакоэна. Израильский делегат, энергично жестикулируя, что-то с горячностью доказывал. Чашка с остывшим кофе была забыта и отодвинута в сторону.
Мое появление не осталось незамеченным. Давид Хакоэн умолк, сощурившись, посмотрел в мою сторону и вдруг, широко улыбнувшись, приветствовал меня на чистом русском языке. Признаться, это было поразительным — услышать от израильского парламентария безукоризненную русскую речь. Тут только я нашел ответ на мучивший меня вопрос: по давней партизанской привычке все замечать и брать на память, я обратил внимание, что во время выступления Ю. И. Палецкиса на сессии Д. Хакоэн сбросил наушники, как бы не желая слушать перевода. Оказывается, израильский делегат не нуждался в переводе на английский, он попросту великолепно понимал прямую речь советского представителя.
Давид Хакоэн заметил мое изумление и не стал таиться. Выяснилось, что родился он в Гомеле и примерно полвека назад совсем молодым человеком уехал в поисках счастья на библейскую землю. Судьба оказалась благосклонной к уроженцу Гомеля. За сорок пять лет он не только сколотил приличное состояние, но и преуспел на политическом поприще. В израильском парламенте Д. Хакоэн возглавляет военную комиссию. Поистине неисповедимы капризы судьбы: потомок гомельских ремесленников во главе наиболее агрессивной части израильского парламента!
Беседа наша была непродолжительной: у «земляков» попросту не находилось о чем говорить. Поражение на сессии, казалось, нисколько не отразилось на Д. Хакоэне: он был все так же возбужден, как бы предвидя годы бешеной деятельности на своем неспокойном парламентском посту. Его поведение, его осторожные реплики говорили о том, что мнение большинства для него и для его покровителей сущий пустяк. Дескать, ваше дело голосовать, а наше — поступать по-своему.
Это был любопытный экземпляр человеческой породы — один из тех, кто в националистическом угаре снова провозгласил печальной памяти доктрину о необходимости жизненного пространства. Неужели у несчастных совсем отбило память, и они забыли поучительные уроки нюрнбергского процесса главных фашистских преступников?
Больше нам с Д. Хакоэном ни видеться, ни разговаривать не довелось: сессия Межпарламентского Союза закрылась, а через день мы покинули гостеприимный Сенегал.
Так получилось, что ровно через год мне снова довелось побывать в гостях у сенегальских друзей. На этот раз наша поездка носила не столь официальный характер. Вдвоем с московским поэтом-переводчиком М. П. Кудиновым мы приехали в Сенегал, чтобы установить товарищеские отношения с литераторами республики, поговорить об издании в Москве на русском языке антологии сенегальской поэзии. В декабре нынешнего года в Дакаре планируется провести симпозиум поэтов стран Азии и Африки, и в связи с этим нашей делегации предстоит решить ряд чисто организационных вопросов.
Ничто, казалось, не изменилось за год. Тот же долгий путь с пересадками через весь европейский материк, тот же ранний час, когда огромный воздушный лайнер коснулся бетонного поля дакарского аэродрома, тот же улыбающийся, приветливый Геннадий Дмитриевич Соколов, встречающий нас у самого трапа. Впечатление такое, будто мы расстались с ним на день, на два, и вот опять вернулись в знакомый город, где ничего не изменилось, да и не могло, не успело измениться за столь короткий срок. А между тем незаметно, в трудах и хлопотах минул год, целых двенадцать месяцев, и я высовываюсь из окна машины, чтобы убедиться, все ли вокруг осталось прежним, и вижу, что все как было: и дакарский маяк с прежней методичностью посылает свои световые сигналы в безбрежный океан и медленно восходит солнце, жаркое тропическое солнце, палящий зной которого я так запомнил в прежний приезд.
Некоторые изменения коснулись лишь нашего устройства. Посольские машины остановились у четырехэтажного здания незнакомой гостиницы. На фронтоне отеля красовались аршинные буквы «Долепе». Геннадий Дмитриевич с неизменной своей улыбкой поясняет нам, что в этой гостинице теперь останавливаются все приезжающие в Дакар советские люди. Гостиница очень удобная, чистая, с установкой для кондиционирования воздуха. Но главное, что привлекает наших людей в «Долепе», это радушие и гостеприимство хозяина отеля.
— Вы будете чувствовать себя здесь как дома, — уверяет Геннадий Дмитриевич. — Вот увидите!
И в самом деле, воспоминания о том, как нас встречали и обслуживали в этой гостинице, относятся к наиболее впечатлительным от всей поездки.
Отель «Долепе», который, как мы убедились, стал чем-то вроде постоялого двора для всех приезжающих из Советского Союза, принадлежит большому другу нашей страны болгарину Косте Сарикову. Из Болгарии Коста уехал еще в 1930 году и много лет болтался по белу свету. В 1946 году судьба забросила его в Дакар. Здесь он прижился и в конце концов открыл вот эту гостиницу.
Хозяева отеля встретили нас в вестибюле. Мы увидели невысокого, очень подвижного старика лет шестидесяти с небольшим. Когда-то, видимо, его породистую голову украшали густые и черные кудри. Сейчас от былой красы — увы! — остался лишь редкий и совершенно Седой зачес. С Соколовым хозяин был знаком давно. Геннадий Дмитриевич представил ему приезжих. Мы познакомились с женой Косты, француженкой, худощавой, энергичной дамой. Когда миновала церемония знакомства и обычных любезностей, Коста пригласил нас в приготовленные номера.
— На четвертый этаж! — приказал он слуге, стройному мужчине в белой униформе.
На четвертом этаже Коста поселяет наиболее уважаемых клиентов. Там тише, прохладнее, а кроме того оттуда открывается великолепный вид на город, и мы частенько, особенно в пятницу, любовались сверху красочными карнавальными шествиями горожан (как известно, у мусульман пятница — особо почитаемый день).
Геннадий Дмитриевич был прав, рекомендуя нам гостиницу «Долепе». Коста Сариков был вежлив, предупредителен, но не навязчив. Утром, едва мы проснулись, нам подали на завтрак своеобразную простоквашу, предмет особой гордости хозяина отеля. В Алма-Ате я часто видел йогурт в магазинах, однако как следует отведал его лишь в Дакаре. Простокваша эта готовится на специальных дрожжах, которые Коста Сариков регулярно получает из Болгарии. Производит он ее сам, здесь, в Дакаре, однако на баночках йогурта была наклеена этикетка: «София, Болгария». Йогурт в Дакаре пользуется большим спросом, и Коста Сариков обеспечивает своей продукцией все французские рестораны.
В день приезда Геннадий Дмитриевич повез нас в посольство. Первым делом он позвонил в Министерство культуры Сенегала. Там директором департамента искусства и литературы работал наш коллега поэт Жан Бриер.
С Жаном Бриером я познакомился в Ташкенте на симпозиуме писателей стран Азии и Африки. Запомнилось его выступление, страстное, полное боли и гнева, в котором он заклеймил американскую агрессию во Вьетнаме. Прирожденный оратор, пламенный борец за национальную независимость, Жан Бриер пишет великолепные стихи. В Сенегале Жан живет как политический эмигрант. Родина его Гаити. В свое время Бриер занимал пост чрезвычайного и полномочного посла Гаити в Сенегале. С установлением на Гаити фашистской диктатуры Жан вынужден был покинуть родной остров. Но и в изгнании Бриер не расстается с мечтой о том времени, когда над Гаити вновь взойдет солнце долгожданной свободы.
— Жан, — говорил в телефонную трубку Геннадий Дмитриевич, — тут к тебе приехали друзья из Москвы.
По лицу Соколова видно было, что на том конце провода о чем-то горячо и энергично говорит весьма взволнованный человек. Геннадий Дмитриевич с терпеливой улыбкой слушал и понимающе кивал головой. Наконец он положил трубку и поднялся.
— Жан Бриер ждет нас к себе в гости. Я сказал, что мы явимся в двенадцать часов.
Соколов взглянул на часы.
— Как раз успеем. Идти недалеко. Он живет рядом.
На улице уже палило отвесное тропическое солнце. К счастью, идти нам оказалось действительно недалеко. Жан Бриер снимал квартиру по соседству с гостиницей, где мы остановились.
На наш звонок дверь открыла худощавая, тщательно одетая женщина с очень светлой кожей. Это была хозяйка дома Дилия Вье Бриер. Уже предупрежденная мужем, она ждала нас. На ней было короткое, по современной моде платье. Седые волосы причесаны и убраны…
— Жан сейчас придет, — сказала хозяйка, приглашая нас в гостиную, — он просит его извинить за задержку.
Рассадив гостей в кресла, Дилия принялась хозяйничать в баре. Она достала бутылку виски, лед, стаканы.
— Чистый или разбавить? — спросила она. — Кому как?
Мы попросили пополам с содовой. Бросив в стаканы с напитком по кубику льда, хозяйка обнесла гостей. Затем налила себе и опустилась в покойное кресло, очень непринужденно закинув ногу на ногу.
Не успели мы пригубить из стаканов, как у входной двери раздался резкий, нетерпеливый звонок.
— Жан! — просияла хозяйка и быстрыми легкими шагами нестареющей женщины вышла открыть.
Он ворвался в гостиную шумно, стремительно и с порога бросился ко мне. Мы расцеловались.
— Мой друг! — с чувством провозгласил Жан Бриер. — Я до сих пор под впечатлением Ташкента.
Его расспросам не было конца. Он не сидел на месте. Среднего роста, сухощавый мулат с чуть тронутыми сединой курчавыми волосами, Жан Бриер, казалось, был заряжен неиссякаемой энергией. Его спортивная фигура носилась по гостиной. Прихлебывая из стакана, он с чувством жестикулировал. Перейдя к делам, сразу набросал программу нашего пребывания в стране: с кем следовало увидеться, где побывать, что сделать. Жан Бриер был близко знаком с президентом Сенегала поэтом Леопольдом Сенгором, ценил его творчество. Он сказал, что, конечно же, вы должны обязательно увидеться с Сенгором. О подготовке к симпозиуму поэтов сообщил нам следующее. В Дакаре уже создан Национальный комитет по связям с писателями стран Азии и Африки. Президентом этого комитета назначен Алиун Сен, литератор, директор кабинета президента республики. Генеральным секретарем комитета является поэт Дуду Гей, сам он, Жан Бриер, назначен казначеем этого подготовительного комитета. Само собой понятно, заверил он, с его стороны будет сделано все, чтобы помочь нам.