— В штабе, к сожалению, не было никаких пособий, книг, словно история, прошлое, боевой опыт — пусть даже с неблагоприятным финалом — не имели для нас, строителей новой обороны, значения. Хорошо, что у помощника по артиллерии капитана В. М. Харламова случайно нашлась книга фон Чишвица «Захват Балтийских островов Германией в 1917 году», переведенная и изданная у нас в 1937 году. Я вцепился в нее, как в спасательный круг, поручив одновременно начальнику штаба майору Охтинскому, уезжавшему в командировку на материк, поискать и другую литературу. Он привез интересную книгу А. М. Косинского, изданную Военно-морской академией в 1928 году, — «Моонзундская операция Балтийского флота 1917 года». Прочитав внимательно обе книги, мы в штабе решили все посмотреть на местности, представить себе прошлое и сравнить с нынешним.
С чего начать? Конечно, с бухты Тагалахт, расположенной на северо-западе Сааремаа.
Если посмотреть на Сааремаа сверху, в восточной его части откроется равнина с отдельными островками леса, в западной — возвышенность и лес большими массивами. Дорога в Кихельконна идет лесом. Там, у местечка Каырусе, строилась на опушке 24-я батарея капитана С. М. Шелкова и политрука Д. И. Беляева. Мы приехали на батарею вчетвером — с военкомом Дорофеевым, капитаном Харламовым и начальником инженерной службы Навагиным.
Все обратили внимание на особенность выбранной позиции: главное направление стрельбы, то есть директриса, проходит строго посередине вдающегося в сушу залива. Я понял: батарею решили установить здесь только потому, что весной рядом расположилась 15-я эскадрилья самолетов МБР-2, одна из двух эскадрилий, терпевших бедствие в Палдиски в ноябре 1939 года во время шторма. Очевидно, те, кто планировал и выбирал место для батареи, вспомнили высадку немецкого десанта в бухте Тагалахт 12 октября 1917 года: три германских эсминца зашли тогда в залив Кихельконна и безнаказанно обстреляли русскую авиабазу. Иначе не объяснить выбора такой позиции. Работали батарейцы на строительстве хорошо, но пушки пришлось ставить на деревянных основаниях на песке — в буквальном смысле: кругом — дюны, поросшие сосняком. Когда вскрыли растительный слой, обнажив мощную корневую систему леса, песок стал набиваться всюду. Возникла дополнительная работа — одерновать орудийные дворики, командный пункт, погреба с боезапасом.
Соседняя 25-я батарея старшего лейтенанта А. С. Зинова и старшего политрука А. Г. Горлова севернее деревни Ундва была лучше посажена, работали там успешнее: краснофлотцы строили круглые сутки. Мы с Дорофеевым узнавали многих — обе батареи комплектовались в Лебяжьем, в нашем Южном укрепленном районе, большинство краснофлотцев — комсомольцы, значит, пушки тут установят быстро.
Помнилось, что по описанию Косинского где-то тут в первую мировую войну поставили четырехорудийную батарею пушек Канэ, чем положили начало строительства обороны бухты Тагалахт; в 1917 году на ее правом берегу, на оконечности мыса Нинасте, была построена вторая подобная же батарея. Германское командование выбрало в 1917 году удобную, хорошо укрытую от ветров, широкую и глубоководную бухту Тагалахт для высадки основных десантных сил, отлично зная, что противодействовать десанту смогут только две батареи — восемь 152-миллиметровых орудий. На мысе Тохфри острова Хийумаа стояли еще четыре 120-миллиметровые пушки. Чтобы высадить 33 самокатные роты на берег между мысом Нинасте и проливом Соэла-Вяйн, захватить Ориссаарскую дамбу и окружить на Сааремаа русские войска, противник должен был уничтожить эти три батареи, что он и пытался осуществить на рассвете 12 октября 1917 года; четыре германских линкора, каждый из которых имел по 10 орудий калибра 305 и по 16 орудий калибра 152 миллиметра, привели наши три батареи к молчанию и захватили их.
Следов этих не столь уж давних для того времени событий мы не нашли, да и некогда было их искать. Но сравнивая на месте данные о батареях первой мировой войны с нашим новым планом вооружения северо-западной части острова Сааремаа, мы поняли, что командование ждет высадки десанта именно здесь, в бухте Тагалахт, и на побережье Паммана. Я знал, что на Хундсорте кроме 25-й батареи должна строиться современная, хорошо защищенная башенная батарея из четырех 180-миллиметровых орудий, а на Нинасте уже строят такую открытую батарею, которая по своему расположению и оборудованию была новинкой, самой современной на нашем Балтийском театре. Хотя план вооружения повторял план семнадцатого года, он стал содержательнее, оборона создавалась более мощная и устойчивая, если нападение последует с запада.
Идея плана строительства батарей в южной части острова Сааремаа была ясна: отражение противника с моря, оборона Ирбенского пролива. План создания сильной группы батарей на полуострове Сырве и на противоположном берегу в Латвии у маяка Михайловского обеспечивал нашему флоту владение Рижским заливом.
Но на это нужно время: год на батарею Стебеля, еще больший срок на четырехорудийную башенную 305-миллиметровую и на четырехорудийную долговременную 130-миллиметровую.
Конечно, это ни в какое сравнение не шло с былыми тремя батареями на том же полуострове, построенными наспех и плохо защищенными от огня германских линкоров, с которыми им пришлось в 1917 году сражаться. Я побывал на месте самой мощной из старых батарей. От нее остались только четыре бетонных основания и две, в плане полукруглые, защитные стенки толщиной до метра; значит, все остальное — боевые погреба, силовые станции, командный и центральные посты, укрытия для артиллеристов, все это если и было построено, то не на бетоне, а дерево-земляное. Это подтверждают и примеры, приведенные в труде Косинского.
В ночь на 1 октября 1917 года германская гидроавиация бомбила Церельскую батарею — так называлась тогда русская батарея на Сырве; осколок бомбы пробил дубовую дверь боевого погреба, вызвал пожар и страшный взрыв, при котором погибло 74 человека и было ранено 47; во второй половине дня 14 октября эта же батарея в бою с тремя германскими линкорами сумела попасть одним 305-миллиметровым снарядом в орудие головного линкора «Кайзер» и вывести линкор из боя; на другой день к Церелю подошли только два линкора, они открыли по батарее огонь с интервалами между залпами в 30–40 секунд; батарея отвечала залпами через две минуты, рассеивание в залпе большое, беспорядочное. И все же линкоры не попали ни в одно из орудий батареи; но русские артиллеристы, не защищенные от огня, прекратили бой.
Нам, строителям новой обороны Моонзундского архипелага, было полезно знать и помнить все это. Качество нашего плана было, конечно, иное, только бы успеть, только бы все задуманное построить.
Мы торопились, и нас торопили. Хорошо строилась 43-я батарея (командир В. Г. Букоткин, комиссар Г. П. Карпенко) на мысе Кюбассаар, коей суждено было в будущем сыграть героическую роль. Ее орудия ставили на железобетон, кольцевые орудийные дворики тоже строили на железобетоне, использовали опыт советско-финской войны, разнос орудий большой, словом, все, как и на других новых батареях, отвечало требованиям времени и повышало тактическую живучесть орудий и орудийных расчетов. Батарея Букоткина предназначалась для защиты подходов к острову Муху и пролива Моонзунд с юга.
Но в 1917 году в этой части пролива стояли три четырехорудийные батареи — на Вормси, на южной оконечности Муху и на материке в районе Виртсу; кроме того, на Муху было еще четыре орудия системы Дурляхера калибра 254 миллиметра, правда, не скорострельные, плохо оборудованные, но мощные. Таким образом, южный и северный входы в Моонзунд были защищены непосредственно. Ныне непосредственная защита с юга возлагалась на единственную батарею — кюбассаарскую, а с севера, по замыслу, прикрывались только дальние подходы к проливу батареями мыса Тахкуна на острове Хийумаа и батареями острова Осмуссаар.
Таким в перспективе вырисовывался вооруженный морской артиллерией Моонзундский архипелаг.
Правительство разрешило нам передать строительство городков для береговой обороны местным подрядчикам.
Мы, конечно, понимали, что бытовое строительство в какой-то степени раскрывает план вооружения островов, район батарей, количество личного состава, а следовательно, и калибры. Но выхода не было: инженерные и строительные батальоны, саперные роты, штабные команды, орудийные расчеты, рабочие-монтажники из Ленинграда — все день и ночь были заняты на боевых объектах. Без частников не обойтись, в Эстонии еще не было строительных организаций новой республики.
Со дня переезда на острова мы почувствовали поддержку большей части населения. В Палдиски мы были как-то отгорожены от жителей: городок маленький, получалось так, что мы волей-неволей вытесняли горожан с насиженных мест. На островах этого не было: все оставались в своих домах и на хуторах, в штабе работало много вольнонаемных, мой помощник по материальному обеспечению интендант 2 ранга И. Г. Фролов сумел подобрать среди местных жителей хороших работников, патриотов, активных участников восстановления Советской власти в Эстонии. Они показали себя верными людьми и во время гитлеровской оккупации Моонзундского архипелага.
Я уже говорил, что в конце июля на остров прибыл секретарь уездного комитета эстонской Компартии Александр Михайлович Муй, высокий, сутулый, сильно исхудавший в тюрьме и на каторге человек, безгранично преданный коммунистическому делу. С ним приехала группа таких же заслуженных коммунистов. Сперва у нас с My ем случился маленький конфликт: дом кайтселийтчиков полагался уездному комитету, а береговая оборона его заняла. Я, правда, объяснил товарищу Мую, что до выселенного нами фашистского штаба там размещался штаб моонзундской укрепленной позиции. Александр Михайлович рассмеялся и признал наши наследные права на этот дом; он занял то здание, во дворе которого нашли спрятанную батарею. Наш политотдел и его начальник Л. Е. Копнов много помогали эстонским коммунистам — помогали все и во всем.
В августе в Курессааре собралась многотысячная демонстрация. Автобусы по острову не ходили; на подводах, повозках и на попутных грузовиках приехали жители многих деревень. Площадь, где состоялся митинг по случаю образования ЭССР, была запружена народом.