Джейс слушал все это, не прерывая рассказчика, а в памяти всплывал образ его собственного отца. Он пытался вспомнить Фреда, каким он был, когда месть и выпивка еще не превратили его в бездушную машину с одной-единственной целью. Получалось плохо, а точнее, не получалось совсем. Больше приходило в голову обыкновение Фреда на любые жалобы сыновей отвечать "Ты думаешь, тебе плохо? Вот у других…". И далее нескончаемый поток примеров тех, кому хуже, чем Джейсу или Томми. Никаких жалоб не допускалось, сочувствие всегда причиталось кому-то другому. Для сыновей, особенно для Джейса, были только фразы в духе "Соберись, тряпка!" или "Ну еще поплачь, принцесса!".
Джейс пытался подобрать подходящую реакцию на историю Стивена, и в результате просто помолчал. У него не хватило бы духу сказать, чтобы мальчишка "подобрал нюни", а выражать сочувствие словами так, чтобы это не прозвучало пустой банальностью, он не умел. Он просто лежал и молча думал о своем отце.
Когда Стив рассказывал, как его продали, Джейс сначала подумал, что Фред Килгор хотя бы не продавал своих сыновей. А потом вспомнилось, сколько раз отец бросал их одних, сколько раз, напившись или просто выйдя из себя, он лупил Джейса. Нет, Фред их не продавал, он их просто бросил, перестав быть отцом.
Странным казалось такое откровение по отношению к Фреду Килгору. Как человек, прошедший военную подготовку, а соответственно, и идеологическую обработку, Фред имел абстрактное идеалистическое понятия о семье и мужском долге перед ней. На деле же семья никогда не стала для него чем-то конкретным. Его вела икона погибшей жены и потерянного идеального будущего. Того, что рядом страдают вполне реальные дети, он за этими идеалами не замечал. Для Джейса семья всегда была конкретными людьми — братом и отцом.
Возможно, из-за этого Джейс и не понимал, ради чего сражается его отец, не мог понять, что как личности, привязанные к реальности, он и Том отцу не так интересны, как абстрактные идеалы. Он только сейчас начинал понимать, сам факт того, что отец просто ушел от реальности, оставив позади своих сыновей — тех, которые были именно Джейсом и Томом, а не сферической семьей в вакууме. И это тоже было предательством.
Почему-то в последнее время Джейсу это признание давалось намного легче. Он ведь не раз вспоминал отца в эти дни. Муштра и жесткость окружавших его людей вызывали соответствующие ассоциации. Но раньше Джейс никогда не поставил бы отца в один ряд с тем же Брайсоном. Что изменилось теперь?
Слишком много внутри рушилось, шаталось и перестраивалось. Сохранять ориентиры с каждым днем становилось все сложнее. Джейсу казалось, что все эти переоценки и путаница делают его уязвимым, слабым. В условиях, где он вынужден был бороться за выживание, это его откровенно пугало.
Глава 10
Где-то через неделю после инцидента в душевой его снова вызвали в медчасть. Джейс не очень понимал, зачем, но его никто не спрашивал, да и получить передышку от постоянно нависающего над душой Брайсона было неплохо. Дальше порога процедурной докторша конвой не пустила и, прекрасно понимая, что дергает тигра за усы, Джейс улыбнулся, дурашливо похлопал ресницами и пожелал охранникам "не скучать" без него. После экзекуции черти из него так и лезли, превращая его в того самого дерзкого и языкатого раба, который так хорошо умел когда-то выводить из равновесия Алана Карнза.
Докторша, — доктор О'Коннелл, как она представилась еще в прошлый раз, — показалась ему странной. В прошлый свой визит в медчасть Джейс не заметил, чтобы она была такой дерганной и рассеянной. Странным казалось и то, что нигде не было ни медсестры, ни санитаров. Джейс предположил, что докторша боится его, оставшись один на один с чужим здоровым мужиком. Он постарался говорить мягко и спокойно, при этом держась подчеркнуто вежливо, избегая резких движений. Это возымело эффект, докторша расслабилась, заулыбалась, заблестела глазками.
Она осмотрела и опросила Джейса, потом бойко поклацала короткими ногтями по клавиатуре, дополняя его карту. Время от времени Джейс ловил на себе ее заинтересованный взгляд. С большой долей вероятности в недалеком прошлом он бы тут же распознал интерес к себе и отреагировал на него. Однако после того, как он попрощался с Корой, с его либидо и с его способностью улавливать чужое влечение к себе произошло что-то странное. Они сошли почти на ноль. Для человека чувственного и страстного это было верным признаком беды, но Джейс почему-то находил в этом умиротворение. Особенно, когда эмпирическим путем убедился, что импотенцией не страдает, а просто не хочет близости.
С самого момента продажи в рабство секс для Джейса превратился из неизменно приятного и крайне желанного развлечения в настоящий кошмар, в нескончаемую пытку. Его было слишком много, он всегда сопровождался насилием, его невозможно было остановить или хотя бы сделать терпимым. Сейчас, оглядываясь на свое прошлое, Джейс удивлялся, как он вообще смог что-то изобразить с Корой. Стоило ей пропасть из поля зрения, как оказалось, что он не хочет, чтобы к нему прикасались, не хочет никого удовлетворять, а с потребностями своего тела может справиться и сам. Кора с ее магнетизмом, с ее кружащим голову запахом и манящим телом, осталась в прошлом. Теперь ему не то чтобы не хотелось никого, кроме нее, ему вообще никого не хотелось. Будто его мозг поставил влечение и желание на паузу.
Вот и сейчас он сидел в присутствие женщины, испытывавшей к нему интерес, и не ощущал никакой потребности воспользоваться моментом. Да, докторша не была красавицей, особенно по сравнению со жгучей метиской, но она была недурна. Конечно, глаза расставлены широковато, и округлый подбородок слишком тяжел, но в общем и целом она не была лишена привлекательности. Нос и губы у нее были правильной красивой формы, шелковистые тонкие волосы отливали медом. Фигурка была легкой и изящной, а двигалась она с врожденной грацией. Да и чутье подсказывало, что эта Джессика О'Коннелл не лишена нотки безбашенности, что в сексе Джейс только приветствовал. Будь он самим собой, они бы тут уже все подходящие поверхности проверили бы на прочность. Но он уже был другим, самим себе незнакомым и неправильным.
— После повреждений селезенки требуется поддержка иммунитета, — объявила докторша, вырывая Джейса из апатичной задумчивости. — Сейчас я тебе сделаю внутримышечную инъекцию иммуностимулирующего препарата. Ложись на кушетку, колоть буду в ягодичную мышцу.
Джейс послушно выполнил все указания доктора О'Коннелл, максимально стараясь не выставлять всю свою красоту напоказ. Все движения рук доктора были легкими и невесомыми, хоть и не такими быстрыми, как у медсестер.
— Спасибо, док, у вас легкая рука, — через пару минут произнес Джейс, поднимаясь с кушетки и приводя в порядок одежду. Докторша как-то странно зарделась и судорожно вздохнула.
— Посиди минут пятнадцать, — немного сбивчиво проговорила она, сдернула с тонких пальцев латексные перчатки и жестом пригласила в свой кабинет. — Иногда этот препарат дает аллергическую реакцию. Лучше немного подождать и убедиться, что все в порядке.
Джейс только пожал плечами. Куда ему было спешить? Любая передышка приветствовалась. Он сел на тот стул, на который указала доктор О'Коннелл, готовый отключить мозг и притвориться мебелью на пятнадцать минут. Однако странная блондинка огляделась вокруг, остановила взгляд на тумбочке, где ютился чайник, тарелка с печеньем и пакет каких-то фруктов, вдруг встрепенулась.
— Ты можешь почистить мне фрукты? — неожиданно обратилась она к Джейсу. — Это мангостины из Нахаса, у них очень прочная кожура, мы тут никак не смогли ее разрезать.
— Конечно, мэм, рад буду помочь, хотя с этими… как их… — Джейс запнулся, чувствуя себя пещерным человеком.
— Мангостинами, — подсказала Джессика, уже промывая фрукты в раковине.
— Ага, вот с ними я никогда дела не имел, — честно признался он.
— У меня дядя оттуда в отпуск прилетел, привез, — оживленно прощебетала блондинка. — Сейчас их нигде не достанешь из-за всех этих беспорядков, но когда есть свои люди, все можно достать.
Джейс краем уха слышал кое-что о маленькой, некогда курортной планетке, где не так давно начались беспорядки — не то революция, не то государственный переворот. Ребята из "Эхо" как-то упомянули, что туда введены войска Альянса, но пока аборигены успешно им противостояли. Если у блондиночки там родственник, то наверняка из военных.
Тем временем докторша поставила перед ним мытые фрукты и выдала ножик. Джейс скептически посмотрел на это орудие поварского ремесла. Подобное недоразумение есть в любом офисе. Обычно у него никчемное дешевенькое лезвие и раздолбанная рукоятка, им кромсают все подряд — от яблок до тортов, — и никогда не затачивают. Таким не то что кожуру фрукта, но и пластилин не нарежешь! Ладно, раз обещал, должен сделать. Джейс по привычке быстрым перебором прокрутил ножик в руке. Лезвие серебряной рыбкой проскользнуло между пальцев, ложась в руку. Теперь надо было понять, что ему предстояло резать.
Фрукты были круглыми, размером с кулак. Гладкая кожура была окрашена в глубокий пурпурно-сливовый цвет с кремовыми полосками и даже на первый взгляд казалась очень прочной. Сверху каждый фрукт украшал толстая сморщенная ножка и венец из плотно прилегающих, сухих, округлых долей чашечки.
— Как его обычно режут? Вдоль или поперек? — спросил Джейс.
— Вот так, — Джессика скользнула подушечкой указательного пальца поперек круглого бока диковинного плода, легонько задевая руку Джейса.
Джейс только кивнул. Поперек так поперек. Приноровившись после пары неудачных попыток, Джейс начал ловко с силой загонять нож в кожуру и, действуя ножом, как рычагом, раскалывать фрукт пополам. В результате получались две чаши с толстыми стенками, покрытыми изнутри губчатой массой свекольного цвета, — одна пустая, а вторая — полная упругих белоснежных долек, по форме напоминавших зубчики чеснока.
Справился он за пять минут, ловко разделав целый пакет незнакомых ему плодов. Докторша, на тот момент уже заварившая себе чай, сидела и пристально следила за каждым его движением. Джейс предположил, что ее напрягает нож в его руках, поэтому сразу, как закончил работу, положил это сомнительное оружие рядом с горкой разделанных фруктов и спросил: