кий совет. До сих пор у нее не было поводов обращать на это внимание — воздух, которым люди дышали в этом городе, позволял достичь уровня абстракции, когда фактическая национальность не имела значения.
— Wer Jude ist, bestimme ich,' as der schöne, — любил говаривать Карл. — Это я здесь решаю, кто еврей.
Ненависть к евреям иногда была практически несущественна. Современный антисемитизм поистине вышел далеко за пределы чувств, стал источником энергии, страшной темной энергии, к ней подключались, словно к электросети, для особых целей, это был путь к политической карьере, фактор в парламентских прениях о бюджете, налогах, вооружении, в любом вопросе, оружие для победы над деловым конкурентом при заключении сделок. Или, как в случае Яшмин, просто способ прогнать кого-то из города.
Киприан воспринял это не столь беззаботно.
— Ладно. Тебе опасно здесь оставаться. Во всяком случае, сейчас. Опасные люди у власти.
— Кто? Не этот ведь старый добродушный джентльмен.
— Не Габсбурги, конечно. Пруссофилы — вот кого я имею в виду. Поклонники могущества. Они хотят править до конца света. Но сейчас тебе действительно лучше вернуться в Триест.
Она рассмеялась.
— Закономерно. Здесь его называют городом евреев.
— О, в Вене, — ответил Киприан, — думают, что Шанхай — еврейский город.
— Ну, фактически..., — начала Яшмин.
КРИЗИС АННЕКСИИ всех заставил суетиться, даже Рэтти Макхью — его жизнь, подобно жизни других, в эти дни всё больше начала двигаться по расписанию поездов, ему пришлось уехать из Вены довольно далеко, чтобы встретиться с Киприаном в Граце, в отеле «Элефант».
— Простите, сейчас я больше ничего не могу сделать — этот Боснийский маринад и так далее.
— Не удивлюсь, если и Тейн что-то баламутит в вашей конторе.
Оба они курили, и возникшая между ними в итоге дымка создавала некое впечатление симпатии, которое каждый из них был готов принять без опасений.
— Среди моих коллег по конторе есть те, — признал Рэтти, — кто видел его и в других сферах деятельности. Начнем с того, что у него слишком много приятелей на Баллхаузплац. Ладно, у Англии и Габсбургов — общие интересы, прежде всего — Македония, как они продолжают себя уверять, теперь — с легкой грустью. Но у него есть ресурсы, он опасен, и сейчас даже деньги не помогут его сдержать.
— Его нельзя просто пристрелить?
— О боже.
— Всего лишь легкомысленная шутка, Рэтти. Думаю, ты с трудом это всё выдерживаешь — этот бесконечный кризис.
Они вышли из сада и брели по мосту к Мургассе, где находился автоматизированный ресторан.
— Балканский полуостров — столовая в пансионе Европы, — проворчал Рэтти, — опасно переполненная, вечно голодная, токсичная от взаимной неприязни. Рай для торговцев оружием и источник отчаяния для бюрократов. Мне хотелось бы сидеть за столом Китая. Но вы уже сыты информацией по горло, как погляжу.
— Ну, Турция в Боснии уже почти пять веков. Это магометанская страна, фактически — турецкая провинция. Это была военная база турков, когда они готовили Осаду Вены, и, конечно, Вена этого не забыла. Тридцать лет назад Австрия наконец-то смогла отомстить. Печально известная Статья 25 Берлинского трактата отняла Боснию у Турции и передала ее под австрийский «протекторат». Кроме того, австрийским войскам разрешалось стать гарнизоном в Нови-Пазар, наиболее дальней точке продвижения Турции на запад и на север вглубь Европы. Соглашение предусматривало, что однажды Австрия уйдет, и Турция восстановит свое владычество, но ни одна власть не спешила на это соглашаться. Всё казалось незыблемым. Но неожиданно в Константинополе эти Младотурки совершили революцию, и кто знает? Они могут потребовать фактического соблюдения договора! Поэтому Франц-Иосиф, по требованию гнусного Аренталя, превентивно издает рескрипт, присоединяя Боснию к Дуалистической Монархии. Вряд ли Сербия на это не отреагирует, а Россия должна поддержать Сербию, точно так же как Германия должна уважать свои обещания Австрии, и так далее, и так далее, три четверти суши и всеобщая Европейская война.
— Но, — Киприан вежливо моргал, — неужели они там в Вене действительно такие тупые? Я всегда считал их сверхактуальными, такими, знаешь ли, трезвомыслящими, всё схватывающими на лету.
— О боже, — Рэтти посмотрел на Киприана с некоторым беспокойством. — Определенно похоже, что и Император, и Султан считают Россию своим врагом. Ни один из этих джентльменов со мной не разговаривал, так что откуда мне знать. Австрия согласилась выплачивать Турции репарации за отъем Боснии, а потом, что довольно странно, вывести свои войска из Нови-Пазар, благополучно вернуть город туркам и отказаться от своей давней мечты о железной дороге из Сараево в Митровицу и, следовательно, к Эгейскому морю. Но что бы это ни значило «на самом деле» — может быть, какое-то австрийское представление о взятках или что-то в этом роде, Босния до сих пор аннексирована. Это роковой шаг, и меры, которые Германия принимает в его поддержку, свидетельствую о том, что ничто больше не будет, как прежде. Извольский и Грэй требуют созвать конференцию. Дарданеллы вступили в игру, мы должны взять на себя еще и Болгарию...Берлинский трактат, может быть, не мертв, но жив он лишь условно, без сомнения, это некий зомби, блуждающий по коридорам Европы и выполняющий приказы своих хозяев. В дипломатическом сообществе делают ставки, многие — на солидную сумму. Тотализатор Европейского Апокалипсиса среди сотрудников заинтересованных бюро насчет даты всеобщей мобилизации. В этом году, в следующем, скоро. Она уже неизбежна.
Рэтти смотрел на него уже почти с мольбой, словно новообращенный в чужую религию, который не уверен, что друзья его поймут.
— На самом деле они никогда тебе об этом не говорили. Ну а как бы они могли сказать — профессор Рэнфрю лелеял подозрения. В теории. Передавал то, что, как ему казалось, знал. Но поскольку уж мы, Кипс, по уши в этой похлебке, необходимо найти свой собственный выход, или не найти — смотря как сложатся обстоятельства. Это как на время включить свет, на время, достаточное для того, чтобы увидеть, как ужасающе много стоит на кону...масштабы возможностей здесь...
Киприан прищурился.
— Рэтти?
— Я слышал, куда тебя отправляют и какие ты получил приказы. Я бы вмешался, если бы мог.
Киприан пожал плечами.
— Конечно, я — крайне важный парень, но на самом деле меня беспокоит, кто присмотрит за Яшмин. Ее друзья, насколько я могу судить, ей не друзья. Хотелось бы знать, не может ли кто-то из твоей команды...
— Конечно. Но, Кипс, тебе туда ехать, может быть, опасно.
Рэтти пристально смотрел — в его глазах отражался дождь в четырехугольных дворах, дым из труб на реке, рассветы, изгибающие шифер кровель в окне, пинты и бутылки, конные скачки, выигранные и проигранные, мгновения прекрасного взаимопонимания, почти достигнутого, ушедшего в ночь.
— Здесь опасно. Взгляни на этих людей, — он взмахнул рукой в перчатке, указывая на толпу австрийских горожан в поле видимости. Хмурился, мотал головой:
— Или было что-то особенное?
— Тейн, полагаю.
— Да. Будьте внимательны при передвижениях, как обычно пишут в гороскопах. Думаю, я действительно мог бы взять Яшмин с собой в Триест.
— У нас там есть парочка хороших людей. А еще — твой агент, парень из «Нового Ускока», Владо Клиссан.
— Мы уже установили контакт. На Владо можно рассчитывать.
— Он ненавидит Тейна.
— Именно эту формулировку я искал.
Рэтти на мгновение положил руку на рукав Киприана.
— Я всегда приношу тебе больше неприятностей, чем нужно, каждый раз, когда всплывает ее имя. Надеюсь, ты понимаешь, что это просто юношеские представления о поддразниваниях.
Склонив голову:
— И мои юношеские представления о влюбленности. Не представляю, чтобы я мог любить ее сейчас, Рэтти, но мне действительно необходимо точно знать, что она в безопасности. Знаю, каким надоедой ты, должно быть, меня считаешь — это не те вопросы, решением которых ты часто занимаешься, и я тебе благодарен.
— В более спокойные времена...
— Мы не съели Кровянку Специальную, — кивая на тарелку в недрах Автоматического Ресторана из чистого свинцового стекла и хромовой стали. — Очевидный ответ на глубокий кризис.
— Хм. Лично я всегда предпочитал бифштекс в тесте.
Она ехала по Южной железной дороге, SÜDBAHN, и смотрела назад на железные точки конвергенции и уходящие вдаль индикаторные лампы. Материальная и зримая метафора, думала она, полного набора «свободных выборов», определяющих направление человеческой — жизни. Новая точка переключения каждые несколько секунд, иногда видимая, а иногда проезжаешь мимо нее незаметно и необратимо. Сев на поезд, человек может стоять и оглядываться назад, смотреть, как всё уплывает вдаль, сияя, словно это предначертано судьбой.
Станции уходили в прошлое одна за другой. Туннель Земмеринг, долина Мур, разрушенные замки, внезапная путешествующая компания заядлых любителей гидропатии, зверские оттенки курортной моды, неотвратимость Граца. Потом строго на юг по Славянской равнине, и снова холмы, туннели, Любляна, по вересковой пустоши, в Карст, первый проблеск моря, наконец, через Опеину на Южный Вокзал Триеста. Экспресс идет одиннадцать с половиной часов, путешествие из одного мира в другой.
Киприан договорился, что она остановится в пансионе в Старом Городе, возле Пьяцца-Гранде. Достаточно близко от Пьяцца-Кавана, чтобы ее то и дело по ошибке принимали за одну из ночных бабочек, работающих на этой территории. Вскоре она близко подружилась с некоторыми из этих трудолюбивых светлячков. Киприан поддерживал невропатический уровень осторожности, когда приходил на их встречи и уходил с них. В те дни Тейн практически забросил Венецию ради Вены, но некоторые его клевреты точно были поблизости.
А что касается помощи от конторы Тейна в ее затруднениях, в сущности, Яшмин не могла особо на нее рассчитывать.