— Я мог бы делать то, что я делаю, где угодно, — мог подчеркнуть он, — в самом безопасном городе, который ты только можешь себе представить, приемной мира вместо этого чертова Сан-Хуана. Так что почему, по-твоему, мы здесь, уворачиваемся от пуль и лавин, вместо того, чтобы поехать в Айову, Девенпорт, или в какое-нибудь украшенное кружевными салфеточками место вроде этого?
— Ты пытаешься меня убить?
— Угадывай дальше.
— Это всё...для моего же блага?
— Вот это другой разговор. Это школа, Далли, фактически, это чертов колледж, бар слева у входа в каждый класс, факультет применения дробовиков и револьверов 44-го калибра, студенческий коллектив всегда пьян, сексуально безумен или суицидально опасен, так что к ним нельзя приближаться больше чем на милю, здесь вручают лишь две научных степени — выжил или нет. Так понятно, или я слишком углубил метафору?
— Скажи мне, когда перейдешь к дробям.
Сейчас она нашла полотняный картуз шахтера, надела его и пошла к двери.
— Я буду внизу в магазине компании, по крайней мере, до того, как закончится эта смена и все ворвутся туда, ужасно была рада тебя видеть, Фред.
— Фрэнк, — сказал Фрэнк.
— Конечно, просто проверяла твою память.
И минуты не прошло с тех пор, как она вышла за дверь, а Мерль, воспользовавшись, как предположил Фрэнк, какой-то неписанной прерогативой помешавшегося из-за химикатов, посмотрел ему прямо в глаза и спросил, что он делает здесь, в Теллуриде.
Фрэнк задумался.
— Будет намного проще, если я буду знать, насколько могу вам доверять.
— Я знал твоего отца, мистера Траверса. Он был джентльменом и выдающимся игроком в карты, знал динамит от и до, спас мою девочку один или два раза, когда заряд не взорвался вовремя, и, черт возьми, он, уж конечно, не заслужил того, что они с ним сделали.
Фрэнк раскачивался на складном стуле, который, кажется, собирался рухнуть.
— Хорошо, мистер Ридо.
— Лучше Мерль.
Он передвинул матовую фотографию Вебба Траверса, снял шляпу, в его зубах тлела сигара, он рассматривал линзу с каким-то воинственным весельем, словно только что решил, как именно сломает камеру.
— Возможно, вы — не его вылитый портрет, — мягко сказал Мерль, — но я изучаю лица, и вы очень похожи.
— И кому вы об этом рассказали?
— Никому. Похоже, этого делать не нужно.
— Что это за тон воскресной проповеди?
— Я бы не поставил на зарубку Бака Уэллса, если это то, о чем речь. У него слишком беспокойная душа. Он может даже сам сделать всю работу, прежде чем ты до него доберешься.
— Да скатертью дорога, но почему я должен желать этому человеку зла?
— Говорят, ты очень хочешь с ним встретиться.
— Хотя этого окончившего Гарвард осла действительно нужно разнести в пух и прах, капитан Уэллс всё же не в самом верху моего списка, там есть люди классом повыше, здесь, на уровне седла, он менее интересен, чем настоящие нажавшие на спусковой крючок исполнители, которых наняли убить моего папу, но, видит Бог, выпускнику Гарварда тоже нужно испачкать его белые лилии за такую работу.
— Надеюсь, ты не думаешь, что это был...
— Я прекрасно знаю, кто. И, кажется, все в этом сплоченном маленьком сообществе знают. Мне нужно узнать, где они сейчас — вот для чего мне Бак.
— Наставь на него пистолет и заставь рассказать, что он знает.
— Вот это да, и почему я сам не додумался?
— Что бы ты ни собирался делать, лучше сделать это побыстрее. — Маленькие китайские дети тоже смотрели на Фрэнка так, хотя, вероятно, не с такой тревогой. — Ходят слухи. Парни хотят, чтобы ты уехал.
Так быстро. Он надеялся еще хотя бы на день-два.
— В чем дело, на моей голове какая-то татуировка? Я кого-то одурачил в этом чертовом округе? Черт.
— Успокойся.
Из ящика комода у стены Мерль достал пластины для желатиновой галогено-серебряной печати: «Возможно, это как-то поможет». На одной из пластин были изображены люди, похожие на гуртовщиков на празднике Четвертого июля, один из них, кажется, пытался силой заставить второго съесть огромную петарду, которая была зажжена и разбрасывала яркие искры, они разлетались, гасли, заполняли неизмеримый отрезок времени, в течение которого открыт затвор объектива, для развлечения людей на втором плане, смотревших на всё это с крыльца салуна.
— Вы мне не говорили...
— Вот, здесь немного четче.
Это было у дверей абсолютно такой же конторы амальгаматора. На этот раз Дойс и Слоут не улыбались, и свет был, скорее, осенним, в небе над головой видны темные облака, ничто не отбрасывает тень. Двое мужчин позируют, словно с какой-то церемониальной целью. Для серого дня выдержка немного длиннее, можно ожидать, что хотя бы один из них пошевелится и смажет изображение, но нет, они стоят сурово, почти вызывающе, чтобы коллодиева смесь и надлежащее количество света запечатлели двух убийц с неумолимой достоверностью, стоят, словно перед малочувствительной фотографической эмульсией прежних дней, в глазах, как заметил сейчас Фрэнк, наклонившись ближе, то же странное безумное сияние, которое раньше появлялось из-за вспышки по несколько сот раз во время выдержки, но на более современной фотографии это сияние кажется чем-то подлинно призрачным, эмульсии были для него проявителем, открывая то, что прежде не смог зафиксировать ни один аппарат.
— Кто сделал эту фотографию?
— Это мое любительское хобби, — сказал Мерль. — Здесь вокруг много серебра и золота, кислот и солей и так далее, а мне нравится забавляться с разными возможностями.
— Подлый маленький скунс, да?
— Он всё время ходил за Бобом Мелдрумом, чтобы тот сделал его своим протеже. Даже Боб, у которого домашние питомцы — гремучие змеи, не мог терпеть этого парня больше пяти минут.
Словно имя Боба было каким-то паролем, Далли появилась в дверях подобно маленькому взрыву, всё ее внимание было сосредоточено на Фрэнке.
— Сапоги надел? Причесался? Время отъезда может наступить для тебя прямо сейчас.
— Что случилось, Далия? — спросил Мерль.
— Боб и Руди в здании шахты, и кривой улыбается.
— Они пришли за мной? Но прошлой ночью Боб казался таким дружелюбным.
— Иди сюда..., — Мерль отодвинул с дороги свой стол и открыл тайный люк, до сих пор остававшийся невидимым. — Наш собственный альтернативный способ эвакуации. Там внизу туннель, который выведет тебя к пункту загрузки руды, если повезет, словишь пустую вагонетку до города.
— Моя лошадь.
— Братья Роджерс держат маленькую конюшню на шахте «Томбой», просто привяжи повод к передней луке седла и отпусти его — они все находят обратную дорогу. Тебе могут понадобиться эти фотографии, у меня есть негативы. О, и вот еще.
— Что это?
— А на что это похоже.
— Какой-то...сендвич с мясом... Для чего это?
— Может быть, ты узнаешь.
— Возможно, я его съем.
— А возможно — и нет. Далия, лучше проведи его до города.
В туннеле Фрэнк заметил странное копошение, наполовину видимое, наполовину слышимое. Далли остановилась и прислушалась.
— Черт. Они пустили пар. — Она крикнула что-то на особенном мелодичном перкусионном языке. Из тьмы туннеля, хотя Фрэнк не мог, как ни странно, определить направление, пришел ответ.
— Ты достал сендвич, Фрэнк?
Они бросили его посреди туннеля и пустились бежать.
— Почему мы...
— Ты с ума сошел? Разве не знаешь, кто они?
Они ворвались в сумерки, почти уравновешенные электрическим светом ярче полной луны, круги загробной темноты обволакивали верхушки столбов у дороги до линии горного хребта.
— Поторопись, смена почти закончилась, нас затопчет это стадо болванов...
Они залезли в вагонетку, погрузившись в железные тени и не поддающийся выветриванию запах теллура.
— Хуже, чем в техасском сортире, да? — весело сказала она.
Фрэнк что-то проворчал в ответ, едва не теряя сознание. Где-то ударили в колокол, вагонетка вздрогнула и начала движение. Хотя они сидели, склонив головы, Фрэнк почувствовал тот момент, когда они пересекли хребет и долина пошла вниз, они остались высоко над огнями города, под ними не было ничего, кроме глубокого невидимого воздуха. Именно в этот момент на оставшейся позади шахте прозвучал свисток окончания смены, они скользили вниз по тангажу, словно мчались в темную бухту. Девушка радостно крикнула: «Мы летим в Ад! Эй, Фрэнк!».
Спуск обратно в город не был для него оптимальным вариантом. Он лучше остался бы на горе, спустился с нее обратно на дорогу к Силвертону, возможно, свернул бы к Дуранго и, если повезет, сел бы на поезд, или просто ехал бы, пока не добрался в Сангре-де-Кристос, где, как он знал, у него. по крайней мере, был шанс. Проехать мимо призрачного бизона к этим большим дюнам, и пусть духи защитят его.
Вскоре они услышали дробный стук толчеи для измельчения руды, сначала глухой, как группа перкуссии в далеком брасс-банде, флейты и корнеты готовы вступить в любую минуту, репетируя для какого-то необьявленного национального праздника, который может никогда не наступить, они казались скрытыми, как и многое другое в этих горах.
В какой-то момент шум пресса был заглушен городским шумом, и тогда Фрэнк вспомнил, что сегодня ночь субботы.
Пандемониум — уже не размытое пятно, к ним приближалась, разбухая и поглощая их, затопившая всю долину симфония: выстрелы, крики, гром духовых инструментов, шум грузовых вагонов, колоратурный смех тротуарных нимф, битье стаканов, удары в китайские гонги, лошадиное ржание, звон лошадиной упряжи, скрип шарниров створчатых дверей, поскольку Фрэнк и Далли как раз зашли в салун «Надшахтный копёр» на полпути к Колорадо-Стрит.
— Ты уверена, что тебе разрешат сюда зайти? — спросил Фрэнк как можно более мягко.
Девушка издала короткий смешок:
— Оглянись вокруг, Фрэнк. Найди мне хоть одно лицо, выражающее неравнодушие к делам окружающих.