Она провела его мимо бара, за которым сидели в ряд чернорабочие, шахтеры, измеряющие глубину, и мужчины, отсылающие свой заработок, сквозь табачный дым, мимо суматохи столов, где играли в карты и кости, звучали возражения, оскорбления и проклятия. Кто-то играл на пианино какую-то мелодию, которая могла бы быть маршем, если бы не определенные ритмические запинки, из-за которых Фрэнк, обычно избегавший танцев, вдруг пожалел, что не умеет танцевать.
Конечно, она заметила.
— Это рэгтайм. Ты никогда не слышал рэг? Да зачем я спрашиваю. Повтори, откуда ты? Неважно, я всё равно не смогу это выговорить.
Она протянула руки определенным образом, и он догадался, что попал в ловушку, но это оказалось не так уж и плохо, поскольку Фрэнк был изрядным чечеточником, на фоне некоторых шахтеров, с которыми здесь танцевали девушки, особенно, финнов.
— Пляшут с притопами, словно они на лыжах, — сказала Далли.
Некоторое время спустя Фрэнк действительно заметил нескольких человек на лыжах, а еще даже не зима.
— О, там Чарли, оставайся здесь, я вернусь.
Это нормально для Фрэнка, которому стало интересно, когда появятся Боб и Руди, и понадобилось немного времени, чтобы расколоть грецкий орех. Он был на полпути поглощения своего первого за вечер пива, когда вернулась Далли.
— Я поговорила с Чарли Фэн Дин, который стирает в прачечной одежду девочек из борделя. Есть помещение в «Серебряной орхидее», я знаю это место, там безопасно, там есть тайный туннель...
— Ты знаешь это место?
— Ха, глядите-ка, он шокирован. Чарли хотел держать пари. Могла бы питаться неделю, если бы поставила против твоего характера.
— «Серебряная орхидея», Далли?
— Это вина моего папы.
В свое время Мерль решил, что им нужно обратить внимание на деликатный вопрос сексуальных контактов, или нередких, поскольку это был шахтерский город, сексуальных сходок. При содействии Калифорнии Пег, бандерши в «Серебряной орхидее», где он был в числе постоянных посетителей, Мерль договорился о программе обучения, короткой и тайной, «определенно предлагающей возможность», как сформулировал Мерль, «грандескного визга, но думать об этом не хуже, чем дать ребенку стаканчик разбавленного вина во время обеда, так что она вырастет, понимая разницу между вином за обедом и вином на обед. Ты уже достаточно взрослая, — говорил он ей уже не один год, — и чертовски лучше услышать тебе это от меня, рано или поздно тебя зацепит прекрасный молодой джентльмен, и если ты узнаешь обо всем сейчас, тебя это убережет от невыразимой сердечной боли...
— Не говоря уж о том, что ты будешь избавлен от уймы работы, — подчеркнула она.
— Ты увидишь мужчин в наилучших и наихудших ситуациях, — добавила Пег, — и в промежуточных ситуациях, в которых ты увидишь большинство из них, но никогда не трать деньги на нужды мужчин, которые попали в слишком серьезную передрягу, по крайней мере, не трать больше, чем того требуют правила блэкджека.
Так что Далли, прежде всего — девушка выдающегося благоразумия, собрала в окрестностях переулка Попкорн-Эллей много полезной информации. Она выяснила, что помада для потрескавшихся губ составляет интересную альтернативу ушной сере. Откладывая свой ежемясячный заработок на шахте, она купила у шарманщицы револьвер 22-го калибра, который носила на всеобщем обозрении, главным образом из-за того, что у нее не было платья или юбки, под которой его можно было спрятать, но также из-за его простой конструкции, он не так подавляюще очевидно выделялся на ее худощавой фигуре, как полноразмерное оружие, но ни у кого не оставалось сомнений, что она способна его достать, прицелиться и выстрелить, она истово практиковалась при любой возможности на различных терриконах, со временем она могла выигрывать мелочь, споря с шахтерами, претендующими на звание метких стрелков. «Энни Оукли!» — начинали кричать финны, когда она появлялась в поле зрения, подбрасывали в воздух мелкие монеты в надежде, что она продырявит одну из них, иногда она была рада это сделать, предоставляя многим будущим возвращенцам в Финляндию амулет на счастье, который помогал им в грядущие дни гражданской войны и Белого Террора, разгрома и резни, обещание, что иногда неравенство можно преодолеть и гипотетическое проявит себя в этой зимней стране, ожидающей их.
Эротическая утонченность не входила в число соблазнов Теллурид-Роу — Далли пришла к выводу, что для этого нужно ехать в Денвер, но, по крайней мере, благодаря базовому курсу в «Серебряной орхидее» она приобрела иммунитет, если не начала чувствовать себя действительно комфортно в связи с обычными грубыми сюрпризами, которые столь часто омрачают брак, и, больше всего, «Любовь», как ее определяли поколения несчастных и опухших здешних ковбойских Казанов, запутавшись в вопросах, которые с легкостью могли отвратить ее от любви. «Любовь», чем бы она ни оказалась, имела совсем другой радиус обстрела.
— О таких вещах девушка должна говорить с матерью, — сказала она Фрэнку, — это ее мать рядом, а не спряталась где-то в многомиллионном городе, который с таким же успехом мог бы находиться на другой планете. Еще одна причина для того, чтобы я уехала отсюда и нашла ее, лучше раньше, чем позже, не говоря уж о том, что половину времени Мерль, кажется, не хочет, чтобы я находилась рядом, и, честно говоря, мне скучно рядом с ним, а шахтеры — не лучшие в мире кавалеры, и мне определенно нужно сменить обстановку. Дай подумать, было что-то еще, но я забыла.
— Надеюсь, ты не думаешь, что несешь за него ответственность.
— Конечно, думаю. Иногда он тоже — мой ребенок.
Фрэнк кивнул.
— Называется «свалить из дома». Одна из тех вещей, на которую решаются все.
— Спасибо, Фред.
— Фрэнк.
— Снова ошиблась! Теперь ты должен купить мне пиво.
«Помещение» в «Серебряной орхидее» оказалось пространством между двумя стенами, тайный ход через фальшивый камин. Места хватало только Фрэнку и сигарете, если он отламывал половину.
У него была оплачена еще одна ночь в отеле «Шеридан», но решил не испытывать судьбу и забрать деньги обратно.
Клиенты вторгались и вываливались. Девушки слишком много смеялись, и без радости. Часто билось стекло. Пианино даже Фрэнку, у которого не было музыкального слуха, казалось серьезно расстроенным. Фрэнк лег между двумя стенами, свернув в трубочку пиджак вместо подушки, и погрузился в сон. Около полуночи его разбудил Мерль Ридо, стучавший в стену.
— Забрал твои вещи из отеля. Хорошо, что ты туда не пошел. Боб Мелдрум ходил туда-сюда и заставлял всех нервничать. Выйди, если у тебя есть минутка, хочу тебе что-то показать.
Он вывел Фрэнка под холодный неуловимый рожок электрической лампочки, висевшей на высоком столбе, и они пошли, погружаясь в одичавший дискурс хижин, вдруг на Пасифик-Стрит раздался выстрел, кто-то залез на крышу и начал декламировать «Расстрел Дэна Макгрю», неподалеку домкратчики разгоняли нахохлившихся голубей, и вот они подошли к реке, где улица втискивалась в более респектабельные формы коммерции, за твоей спиной был неуправляемый электрический город, впереди — нетореная ночь, между ними — Сан-Мигель, только что с гор, метавший молнии света, как декларации невинности.
— В Нью-Йорке, — сказал Мерль, — есть некий д-р Стивен Эмменс. Многие сбрасывают его со счетов как психа, но пусть тебя это не вводит в заблуждение, это — личность. Он берет серебро с малейшей частицей золота и начинает его бомбардировать при очень низкой температуре, устраивает ванну жидкого углерода, чтобы поддерживать холод, продолжает наседать, наседает день и ночь, пока мало-помалу содержание золота каким-то странным и неведомым образом не начинает расти. Минимум до трехсотой пробы, а иногда даже до девятьсот девяносто седьмой.
— «Неведомым образом» — так говорят спекулирующие секретами.
— Ладно. Для меня не «неведомым», я просто не люблю будоражить людей без необходимости. Вы слышали о трансмутации?
— Слышал.
— Это может быть она. Серебро преобразуется в золото, и не делайте такое лицо. Д-р Эмменс называет этот материал «аргентаурум», — Мерль достал самородок размером с яйцо. — Вот этот материал, аргентаурум, соотношение примерно пятьдесят на пятьдесят. А это..., — в другой руке возник туманный кристалл размером с карманную Библию, но тонкий, как зеркало нимфы, — это кальцит, именно в этой форме известный некоторым приезжим рабочим как Schieferspath, известковый шпат, хороший чистый образец, который мне удалось достать однажды ночью в Криде, да, ночь периодически возвращается в Крид, у суеверного шотландца, у него было девять идеальных бриллиантов, которые он не мог взять с собой и не мог выбросить. Представьте, что этот кусок шпата — кухонное окно, и посмотрите сквозь него.
— Боже мой! — некоторое время спустя воскликнул Фрэнк.
— Не видели такого в горной школе?
Окружающий пейзаж не только вырос вдвое и стал необычайно ярким, но, кроме того, перед ним было два словно накладывающихся изображения самородка, один золотой, а другой, несомненно, серебряный... В какой-то момент Мерль был вынужден забрать тончайший ромбоид из цепких рук Фрэнка.
— Так некоторые, — заметил Мерль, — отказываются от всего, кроме этого блуждающего огонька.
— Откуда это? — Фрэнк говорил медленно и ошеломленно, словно начисто забыл о самородке.
— Этот кусок шпата? Не из здешних мест, скорее всего, из Мексики, из «Вета-Мадре» где-то в окрестностях Гуанахуато, Гуанахуато, где серебряные копи и шпат неотделимы друг от друга, как фасоль и рис, говорят. Достаточно странно, но еще там добывают серебро для мексиканских серебряных долларов, которое брат Эмменс использует исключительно в этом тайном процессе. К югу от границы просто кладезь этого преаргентарного серебра, весь этот шпат по соседству, понимаешь, к чему я клоню?
— На самом деле нет. Если вы не хотите сказать, что двойное преломление каким-то образом является причиной этого...
— Да, но каким образом что-то столь слабое и невесомое, как свет, может преобразовывать твердые металлы? Звучит безумно, не так ли, во всяком случае, здесь, на твоем скромном нулевом уровне и ниже, где всё — вес и непрозрачность. Но представь высшие сферы, светоносный Эфир, проникающий всюду, как медиум, если возможно такое сравнение, где сходятся в одной точке алхимия и электромагнитная наука, представь двойное преломление — один луч для золота, другой для серебра, скажем так.