— Я был на работе в тот день, — вспомнил Фрэнк, — убирал породу на смене, когда вернулся, они еще были там. Крики были слышны за милю, я подумал, что это китайцы или кто-то вроде того.
Это была политика, вот в чем дело. Если бы это был сын шахтера, даже владельца салуна или магазина, Вебб побурчал бы и успокоился. Он пришел в ярость при мысли о том, что какой-то маленький богатый выскочка, ни дня в своей жизни не работавший, обманом схватил невинную дочь трудящегося.
— Это даже не из-за меня, — Лейк была не настолько зла, чтобы позже об этом не напомнить, она всё понимала достаточно ясно, — это опять из-за твоего чертова старого Профсоюза.
К счастью для всех, вокруг были холодные головы, не говоря уж о руках и ногах, которые, скользя, сформировали социальный барьер и вытолкали Вебба с катка, Лейк поникла головой в жемчужно-серой тоске, а мальчик укатил на поиски другой партнерши.
— Мексиканцем, наверное, — решил Элмор Диско. — Тебе, конечно, понадобится правильная шляпа, хотя ты не брился несколько дней — это хорошее начало. Насчет остального мы можем проконсультироваться с Лупи.
Они были в «Надшахтном копре», и субботний вечер обещал обычное центробежное движение к концу света и последующему всеобщему пьяному забытью.
— Элмор, почему ты мне помогаешь? Я думал, что ты Друг Владельцев Шахт.
— То, без чего на самом деле не может обойтись ни один бизнес, — наставлял его Элмор, — это старый добрый мир и спокойствие. Любое агрессивное поведение, выходящее за рамки обычного веселья субботней ночи, может разочаровать банки в Денвере, не говоря уж об однодневных поездках в наш город шарлатанов, от которых все мы так зависим, еще одна вещь, которую тебе необходимо знать: у нас сейчас период безделья, чем меньше, тем лучше. Сейчас кто-нибудь вроде тебя, молодой человек, выглядящий достаточно безобидно, просто войдя в город, попадет в центр внимания слишком многих негодяев, поэтому малышу Э. Диско самое время поразмыслить, как помочь тебе лучше всего обставить твой выход.
Оказалось, что на улице возле салуна «Завсегдатай скачек» играет Гастон Вилла и его Шизанутые Бандольеро, странствующие музыканты в белых кожаных куртках с бахромой, усыпанных блестками «чапсах» и огромных шляпах, скрывавших лица мексиканцев из низов, цвета спектра в соответствии с длиной волны. Отец Гастона был одержим родео, словно воображаемый Чарро, и когда однажды ночью возле Ганнисона он нарвался на аудиторию, чьи представления об отбраковке оказались фатальными, его жена упаковала все его старые костюмы, подтолкнула Гастона, поцеловала его, сказала «адьос» на вокзале и отправила восвояси, чтобы он стал саксофонистом в бэнде шоу «Дикий Запад». Не единожды он был вынужден оставить свои инструменты в залог, чтобы оплатить проживание в гостинице, счет в баре или карточные долги, Гастон плыл по течению много лет и получал разные необычные ангажементы вроде этого.
— Пусть вас это не заботит, — обнадежил он Фрэнка, — вот, вы знаете, что это?
Он показал громоздкое хитроумное приспособление из потускневшей и помятой меди, покрытое клапанами и клавишами, верхний край которого раскрывался рупором, это было что-то для марширующего брасс-банда.
— Конечно. Еще раз повторите, где здесь пусковое устройство?
— Это называется Галандроном — военный фагот, когда-то стандартного образца для оркестров французской армии, мой дядя спас его в битве при Пуэбло, видите несколько вмятин от мексиканских пуль вот здесь и здесь?
— А сюда вы дуете, — сказал сбитый с толку Фрэнк, — подождите минутку, сейчас...
— Вы научитесь.
— Но пока что я...
Кабальеро, вы бываете в этих кантинах — музыкальные вкусы там непритязательны. Никто в этом оркестре не был музыкантом, когда к нам присоединился, но у всех были какие-нибудь проблемы. Играйте с энтузиазмо, как можно громче, и уповайте на благосклонность и плохой слух гринго-кутил.
Вот как Фрэнк превратился в Панчо-Фаготиста. Несколько дней он учился извлекать звуки из этого поршня, вскоре уже играл «Хуаниту». Если играть в ансамбле с несколькими фанфарами, не так уж и плохо, он подумал. Иногда трогательно.
Незадолго до отъезда из города Фрэнка окутало что-то, немного отличающееся от того, что он считал своим нормальным душевным состоянием. Он откладывал, сколько мог, но потом всё же пришел на шахтерское кладбище, стоял там и ждал. На кладбище было много приведений, но не больше, чем в долине и на склонах окружающих холмов. Фрэнк был человеком практичным, и его особо не преследовал призрак Вебба. Другие призраки пожурили Фрэнка за это перед Веббом.
О, это Фрэнк. Когда придет время, он поступит правильно, он просто всегда был слишком практичным, вот и всё...
Это словно наша специализация, папа. Риф весь на нервах, Кит всё постигает с помощью науки, а я изо дня в день колочу в закрытую дверь, как тот парень с востока, который пытается превратить серебро в золото.
Дойса и Слоута нет в Теллуриде, сын. И никто здесь тебе не сказал бы, где они, даже если бы знал. На самом деле к этому времени они уже, наверное, разделились.
Я хочу найти Дойса и Лейк. Может быть, он уже ее бросил, может быть, она — еще одна падшая женщина сейчас, а он во весь опор скачет к тому, что называет своим будущим. Он даже мог пересечь Рио-Браво.
Он, может быть, хочет, чтобы ты так думал.
Он не может оставаться в США слишком долго, его преследуют старые братки, тяжелые времена, и немало молодых рецидивистов, которые будут работать дешевле, так что он — вчерашний балласт. Единственное, что он может сделать — уехать на юг.
Так рассуждал Фрэнк. Вебб, который теперь знал всё, не видел смысла его переубеждать. Он сказал лишь: «Ты что-то слышишь?».
Какие-то духи начали петь oo-oo-oo. Вебб всегда выражал свое мнение в основном с помощью динамита. У Фрэнка было видение, или то, что можно назвать видением, когда вы слышите, а не видите...не отрадный гром взрыва на шахте в горах, а прямо здесь в городе, какой-то грохот молота внизу в долине, так что даже черно-белые молочные коровы на минуту подняли глаза, прежде чем вернуться к серьезному поеданию растительности... звучал пробирающий до костей голос возмездия.
Лица, которые он считал знакомыми, оказались лицами других людей или вообще исчезли. Салунные девицы пытались втянуть его в метафизические диспуты, вроде того, ходят ли мертвецы и тому подобное. Однажды ночью на дороге Офир Фрэнку показалось, что он увидел сестру, она направлялась в долину, старательно отворачиваясь, как делала Лейк, словно из-за какого-то горя не хотела ничего объяснять, если кто-то спросит. Он решил, что это призрак.
Фрэнк пришел с Мерлем, чтобы проводить Далли с вокзала.
Хотелось бы проехаться с тобой, хотя бы до Денвера, но у некоторых из этих парней другие идеи. Так что слушай: мой брат Кит возвращается на восток в колледж Йеля, это в Нью-Хейвене, Коннектикут. Не дальше от Нью-Йорка, чем Монтроз от нашего города, так что не сомневайся и свяжись с ним, если сможешь, он — хороший мальчик, немного мечтательный, пока ты не завладеешь его вниманием, но не изобрели еще передрягу, из которой он не смог бы тебе помочь выбраться, просто не стесняйся, слышишь?
— Спасибо, Фрэнк, что ты волнуешься за меня, хотя со всем, что на тебя навалилось, сейчас тебе нужно волноваться о себе.
— Наверное, потому что вы с Китом — одного поля ягоды.
— Черт, в таком случае я к нему близко не подойду.
На платформе Далли ловила взгляды поднаторевших в искусстве родительства, многие смотрели на нее с активным неодобрением. Позволить ребенку путешествовать без присмотра взрослых через две трети континента в этот порочный круг общеизвестного разврата, каковым является Нью-Йорк — безусловно, это дело должны разбирать во многих, если не в большинстве залов суда страны...
— Оставим приговор для суда Христианской Морали, неоспоримой и безжалостной, перед которой однажды должны будут склониться все мирские власти, включая судей...
— Леди, — заметила обсуждаемая дерзкая язва, — если мне удавалось выжить после обычной ночи в Теллуриде, ничто на востоке не составит для меня большую проблему.
Мерль улыбнулся, пытаясь выразить отеческую гордость.
— Теперь будь осторожна, Далия.
Все остальные уже сели в поезд, который готовился к обратному путешествию, словно до последней минуты не мог вынести разлуки с Теллуридом.
— До скорого, папа.
Они так часто обнимались на прощание, короткие прощальные абрасо не составляли для нее сложности. Мерль, у которого возникло чувство, словно он положил на стол ставку, знал, что ему лучше не пугать ее сейчас. Никто из них не был особо заинтересован в том, чтобы разбить другому сердце. В теории они оба знали, что ей нужно уехать, но всё, чего он сейчас хотел —это ждать, даже следующего дня. Но он знал это чувство и догадывался, что оно пройдет.
— Мне нужно отсюда сваливать, — пришел к выводу Кит. Первое, что приходило ему в голову утром, последнее, что он говорил, прежде чем забраться в кровать, он заметил, что повторяет эти слова, как молитву. Очарование Йеля не просто развеялось наконец-то — под ним оказались токсичные слои, когда Кит начал понимать, как мало это место связано с учебой, не говоря уж о поиске трансцендентного мира мнимых чисел или векторов, хотя иногда он ловил намеки на каббалистические или не выраженные словами знания, передаваемые словно от разума к разуму, не столько благодаря Йелю, сколько ему вопреки. Это относилось к невидимым новым волнам, прежде всего — скрытым в Уравнениях поля Максвелла в течение многих лет, пока их не нашел Герц, Шункичи Кимура, учившийся здесь с Гиббсом, вернулся в Японию, устроился на факультет колледжа Морского штаба и в команде изобрел беспроводной телеграф как раз к началу войны с Россией. Векторы и беспроводной телеграф, скрытая связь.
Гиббс умер в конце апреля, и посреди всеобщего уныния, царившего на кафедре математики, Кит понял, что это была последняя капля, Йель проявил свою сущность высокомерной технической школы, где учат, как быть Выпускником Йеля, или вообще фабрики по выпуску Выпускников Йеля, джентльменов, а не ученых, исключения были возможны лишь по недосмотру, и сейчас был именно тот случай.