— Что необходимо взять с собой? — рассуждала она и решила захватить как можно меньше вещей: всего одно одеяло, узел с хлебом и мясом и одну флягу с водой. Возможно, что в пути ей понадобится оружие… Но кроме револьвера, которым она убила Келса, ничего не было. Тронуть эту страшную вещь ей казалось невозможным. Однако раз она все-таки освободилась и вдобавок такой ценой, то поддаваться сентиментальности теперь неуместно. Решительными шагами Джейн направилась к хижине, но, дойдя до дверей, она едва передвигала ноги. Длинный, хмуро-голубоватый револьвер лежал все там же, куда она его бросила. Краешком глаза девушка все же видела неподвижно лежавшую возле стены фигуру. Вся дрожа от напряжения, она протянула руку и схватила револьвер. И в ту же самую секунду тихий, протяжный звук пригвоздил ее к месту.
Джейн застыла. Сердце подкатилось к самому горлу, глаза застлала какая-то пелена. Но новый стон разъяснил все: Келс был еще жив! И вдруг сковавшее ее холодное, липкое чувство и противная судорога в глотке сменились неожиданной горячей волной радости. Он жив! Ее руки не обагрены чужой кровью, она не убийца.
Быстро повернувшись, Джейн уставилась на Келса. Вот он, белый, точно покойник. Радость ее исчезла, уступив место жалости, настолько переполнившей ее сердце, что, все позабыв, она близко склонилась к нему. Он был холоден, как камень. Ни в руке, ни у виска она не нащупывала пульса. Но, приложив голову к его груди, она услышала слабый стук сердца.
— Он жив еще, — прошептала она, — но при смерти. Что же мне делать?
Ум лихорадочно заработал. Помочь Келсу она ничем не могла; вероятно, он скоро умрет. Оставаться возле него было тоже небезопасно; его товарищи могли каждую минуту приехать сюда. Но если его позвоночник не поврежден, и ей удастся спасти ему жизнь, не поступит ли он с ней опять как грубый дикарь? Разве что-нибудь способно изменить этот характер? Это жестокий человек, который вдобавок не обладает достаточной силой воли, чтобы побороть в себе зло. Он вынудил Робертса взяться за оружие и когда тот сделал это — убил его. Несомненно, он так же хладнокровно и обдуманно разделался и с остальными двумя негодяями, Биллом и Галловеем. Ему бы только не видеть больше их плотоядных взглядов и остаться с ней наедине. Он заслужил того, чтобы подохнуть здесь, подобно псу.
Но как истая женщина, Джейн решила одно, а поступила наоборот. Осторожно повернув Келса, она увидела, что вся рубашка и жилетка густо намокли от крови. Она отправилась за ножом, полотенцем и водой.
Джейн уже приходилось перевязывать раны, и кровь не пугала ее. Единственная здесь разница: эту кровь она пролила сама. Ей было очень не по себе, когда, разрезав одежду Келса, она дрожащими руками принялась обмывать окровавленное место. Громадная пуля прорвала большую рану, кровь все еще струилась. Поперек позвоночника тянулась распухшая синяя полоса. Разорвав свой платок на бинт, Джейн как умела соорудила компресс и наложила повязку. Затем осторожно положила Келса на одеяло. Она сделала все, что было в ее силах, и это сознание подействовало на нее успокоительно.
Келс продолжал лежать без сознания и походил на покойника. Страдание и близость смерти стерли с его лица жесткое выражение и приветливую улыбку, обычно предвещавшую самые страшные намерения. Его жуткие глаза, наконец, закрылись. Джейн сидела и ждала конца. Полдень уже давно прошел, а она все еще не выходила из хижины. А вдруг он придет в себя и попросит пить?
Солнце зашло, наступили сумерки, и ложбину окутала ночь. Одиночество начало казаться Джейн чем-то осязаемым. Притащив свое седло и одеяло к порогу хижины, она кое-как устроила себе постель и, глядя на звезды, прилегла. Темнота не мешала ей видеть распростертое тело Келса. Он лежал так тихо, словно уже умер. Джейн чувствовала себя измученной, разбитой и сонливой. Среди ночи храбрость ее испарилась, и она стала бояться каждой тени. Жужжание насекомых казалось ей диким ревом; жалобный крик волка и хриплые возгласы кугуара нагнали на нее панический ужас; ночной ветер стонал, как заблудшая душа.
Утреннее солнце разбудило Джейн. Проспав несколько часов подряд, она почувствовала себя отдохнувшей и окрепшей. Вместе с ночью ушли и все страхи. Она знала, что Келс все еще жив. Осмотрев его, она убедилась, что состояние Келса не изменилось, но рана уже не кровоточила. Жизнь чуть-чуть теплилась в его теле.
Часть следующего дня Джейн провела около Келса, весь же день показался ей не длиннее одного часа. Иногда она выходила из хижины, ожидая вот-вот увидеть приближающихся всадников. Что она скажет им? Вероятно, остальные молодцы ничем не отличаются от Келса; и вдобавок у них отсутствует и то единственное достоинство, которое сделало Келса хотя бы всего на один час человеком. Сказать, что состояние Келса — дело ее рук — невозможно. Поэтому, достав револьвер, Джейн очень тщательно вычистила его и снова зарядила. Если кто-нибудь явится сюда, она скажет, что Келса ранил Билл.
Келс по-прежнему боролся между жизнью и смертью.
Джейн убеждалась, что он останется жив. Иногда она приподнимала его голову и вливала ему в рот по нескольку капель воды. Каждый раз он стонал при этом.
И второй день прошел так же, как и предыдущий. Наконец наступил третий, но до вечера состояние Келса не изменилось. С наступлением темноты Джейн показалось, что сознание возвращается к нему. Она часами просиживала возле него, ожидая, не захочет ли он что-нибудь сказать ей перед концом, передать что-нибудь… В эту ночь над ложбиной висел месяц, роняя свои бледные лучи на восковое лицо Келса, утратившее отпечаток порочных страстей. Но вот его губы зашевелились, он попробовал говорить. Джейн дала ему пить. Бормоча какие-то бессвязные слова, он снова впал в забытье, но тотчас же снова пришел в себя и как безумный понес всевозможную чепуху. После этого он очень долго лежал совершенно тихо, и вдруг испугал Джейн тихим, но совершенно ясным возгласом:
— Воды! Воды!
Приподняв его голову, девушка дала напиться. Она видела его глаза — две темные дыры на белом фоне.
— Это… ты… мама? — прошептал он.
— Да! — ответила она.
Он снова затих. Однако это состояние больше походило на сон, чем на беспамятство. В продолжение ночи он больше ни разу не подал голоса. Его возглас «мама» тронул Джейн. И у самых жестоких людей есть матери, даже у такого, как Келс. Когда-то и он был тоже мальчуганом. Какая-то мать так же гордилась им и целовала его розовые ручонки. Вероятно, она тоже строила воздушные замки, думая о его будущем. А он? Вот он лежит здесь умирающий, наказанный за позорный поступок, последний из целого ряда еще более ужасных преступлений.
На следующее утро Джейн не сразу подошла к Кел-су. Она так же боялась найти его в полном сознании, как и содрогалась при мысли, что он уже мертв. Но, собравшись с силами, она подошла и нагнулась к нему. Он уже не спал. В его глазах отразилось изумление.
— Джейн? — прошептал он. — Вы все еще… у меня?
— Конечно! Ведь не могла же я оставить вас одного. Утомленные глаза Келса странно омрачились.
— Я жив еще. И вы остались… Это случилось вчера, когда вы стреляли в меня из моего револьвера?
— Нет, четыре дня тому назад.
— Четыре дня! Пуля попала мне в хребет?
— Я не знаю, не думаю. Там страшная рана. Я… я сделала все, что могла.
— Вы хотели меня сперва убить, а потом решили спасти?
Джейн молчала.
— Вы — хорошая, вы поступили благородно! — сказал он. — Но лучше бы вам быть злой. Тогда бы я мог проклинать вас… задушить…
— Сейчас вам надо вести себя только спокойно, — ответила девушка.
— В меня не раз всаживали пули. Я и на этот раз выкарабкаюсь, лишь бы только остался цел мой хребет. Как нам узнать это?
— Не имею ни малейшего понятия.
— Поднимите меня.
— Но ведь может же открыться рана! — запротестовала Джейн.
— Поднимите меня!
Непреклонная воля этого человека слышалась даже в его шепоте.
— Но зачем, для чего?
— Я хочу проверить, смогу ли я сесть. Если нет, то дайте мне сюда мой револьвер.
— Его вы не получите! — ответила Джейн и, подсунув руки ему под мышки, осторожно посадила его. Затем отняла руки.
— Я… мерзкий трус… когда дело касается боли, — прохрипел Келс, и крупные капли пота выступили на его бледном лице. — Я… я не могу больше!..
Однако, несмотря на невыносимые страдания, он все-таки продолжал сидеть без поддержки и даже попробовал нагнуться. Но после этого, застонав, без памяти упал на руки Джейн. Она снова уложила его, и прошло довольно много времени, прежде чем она привела его в чувство. Теперь Джейн окончательно уверилась, что он выживет, и радостно сообщила ему об этом. Он странно усмехнулся. А когда она принесла ему питье, то с благодарностью его выпил.
— Я выживу! — сказал он слабым голосом. — Я снова поправлюсь, ибо мой хребет цел. А вы принесите сюда побольше воды и еды и отправляйтесь.
— Отправляться? — повторила она.
— Да, но не вдоль ложбины — там вам худо придется… Идите в обратном направлении. У вас есть шанс выбраться из гор… Идите!
— И оставить вас одного? Бросить такого слабого, что вы даже не в состоянии поднять чашки? Нет!
— Будет лучше, если вы послушаетесь.
— Почему?
— Потому что через несколько дней я буду значительно лучше чувствовать себя, и тогда снова вернется мое прежнее «Я»… Мне кажется… я боюсь, что полюбил вас… Это может превратиться для вас в сплошной ад. Уходите же сейчас, пока не поздно… Если вы останетесь и я поправлюсь, я никогда больше не отпущу вас от себя.
— Келс, я показалась бы себе подлой, если бы оставила вас здесь одного, — ответила Джейн серьезно. — Вы умрете без помощи.
— Тем лучше для вас. Но я не умру. Я тертый калач. Уходите, говорю вам!
Она покачала головой.
— Не спорьте, это ни к чему не приведет. Вы опять разволновались. Прошу вас, попробуйте успокоиться.
— Мисс Рэндль, если вы останетесь… Я свяжу вас, голую замурую, прокляну, изобью!.. Убью! О, я на все способен… Слышите? Уходите!