— Нет, не нужно, — возразил Роланд, увидев совсем рядом хижину, к которой они направлялись.
Капитан убедился, что неудовольствие Пита прошло, и успокоился. Однако он нашел необходимым лично осмотреть развалины, чтобы убедиться в их прочности, так как собирался вручить им судьбу существа, которое любил более всего на свете. Строение представляло собой бревенчатый сруб и стояло на краю глубокого ущелья, в котором бурно шумела река. Сруб разделялся на два флигеля небольшими сенями; но оба они находились под одной крышей.
Как бы мало сообразительности и предосторожности ни выказали строители, судя по постигшей их судьбе, но они все-таки не преминули снабдить свое одинокое жилище теми предохранительными сооружениями, которые всюду встречались в этой стране: ряд изгородей, которые были построены, может быть, неумело и непрочно, но достаточно отвечали своей цели, так как окружали хижину и образовывали около нее два маленьких двора, один спереди, другой сзади, где было достаточно места для рогатого скота. Мог поместиться здесь и гарнизон в случае нападения. Загородка сзади тянулась до самого берега, который образовал здесь обрыв вышиною в 40–50 футов и не нуждался ни в каких частоколах, а спереди забор огибал часть открытой поляны. Строение теперь обрушилось и имело унылый вид. Частокол, главным образом спереди, где колья были вытащены краснокожими из земли и, по-видимому, сгнили, был большей частью разрушен; а правый флигель, который всего больше пострадал от огня, представлял из себя только черную массу бревен. Единственной частью здания, сколько-нибудь уцелевшей, был левый флигель, состоявший всего из одной комнаты; он был почти без крыши и близок к падению. Трудно было представить себе что-либо более унылое и мрачное, чем вид полусожженных развалин, а унылый рев реки внизу, который особенно громко раздавался потому, что река здесь спадала с крутого обломка скалы, придавал мрачную суровость окружающей местности.
Не без труда Натан уговорил Роланда остаться здесь на несколько часов. Он доказывал ему, что брод, по которому он хотел перебраться через реку, находится в нескольких милях отсюда, что лишь тогда можно попытаться переправиться, когда взойдет месяц или разойдутся тучи, и звезды будут освещать им дорогу, что дорога туда ведет через овраги и болота, и что поэтому нигде нельзя будет найти более спокойного места для измученных, усталых девушек и, наконец, что развалины вполне безопасны.
— Право, — заключил квакер, — я не посмел бы советовать что-нибудь опасное. Зачем предоставлять себя случайности, когда есть в лесу хоть один индеец, будь он хоть за десять миль от меня? Я стану караулить с маленьким Питом около развалин, пока твоя сестра спит; и если ты и твои спутники тоже можете не спать, тем лучше.
— Пусть будет так, — согласился Роланд.
После этого Роланд вошел в развалины с негром и зажег свечу, а потом ввел туда усталых девушек.
Натан же и Парден Фертиг отвели тем временем лошадей в овраг, где было вволю травы и воды, и откуда они не могли убежать.
Глава VIIIОсада
Вскоре на развалившемся, давно заброшенном очаге разгорелся огонь, и при свете путешественники могли рассмотреть всю суровость обстановки. Хижина слева состояла из одной комнаты, стены которой представляли собою сруб, из щелей которого давно уже вывалилась замазка, когда-то бывшая там. В некоторых местах даже просвечивали бревна, так что ветру и дождю был открыт полный доступ. Потолок обрушился под тяжестью изломанной крыши, от которой остался лишь небольшой кусок; пол из толстых досок тоже провалился, так как дерево местами сгнило и смешалось с землею, на которой оно лежало. Окон и дверей вовсе не было; но два отверстия на передней и на задней стенах и третье — большего размера, ведшеее в прежний коридор, загроможденный теперь обгорелыми бревнами, показывали, где прежде располагались дверь и окна. Другая половина хижины так развалилась, что место, где раньше была дверь, совсем нельзя было определить, и вход в нее был возможен только через заднюю стену здания. Пол тут совсем разрушился и, вероятно, был снесен водою.
Но Роланд недолго разглядывал эту мрачную картину запустения; взглянув на Эдит, он стал настоятельно упрашивать сестру хорошенько подкрепить свои силы сном. С этой целью он стал оглядываться кругом, ища подходящее место, чтобы устроить постель из листьев и мха.
— Видишь, тут уже приготовлена постель, — воскликнула она с принужденным смехом и показала на угол, где лежала куча листьев, таких зеленых и свежих, как будто только-только были сорваны. — Выходит, Натан не для того пригласил меня в это убежище, чтобы предложить мне плохое помещение или отправить меня спать без ужина. Посмотри, — прибавила девушка, заметив под листьями маленький металлический котел, а негр обнаружил еще и другой, и оба они еще пахли свежим варевом. — Посмотри-ка, Цезарь: где кухонные принадлежности, там, наверное, и еда недалеко. Держу пари, что Натан позаботился о хорошем ужине.
— Может быть, это ужин, годный только для какого-нибудь лесного жителя, — сказал Роланд, который был несколько удивлен огромным количеством посуды Натана (он не сомневался, что она принадлежала ему) и начал сам рыться концом винтовки в куче листьев, пока не наткнулся на сумку, наполненную хлебом.
«Этот Натан удивительный человек, — пробормотал он про себя. — Он уверял, будто давно не бывал в этих развалинах, тогда как, очевидно, провел здесь прошлую ночь. Кажется, он склонен окружать все свои поступки таинственностью. Но таковы уж принципы квакерской секты, к которой он принадлежит».
В то время как Роланд и девушки разыскали мнимое имущество Натана, проводник сам вошел в комнату. Черты его лица выказывали некоторую озабоченность. Верный Пит, следовавший за ним по пятам, тоже проявлял беспокойство, нюхал воздух, визжал и жался к ногам своего хозяина.
— Друзья! — проговорил он быстро. — Пит показывает слишком ясно, чтобы можно было не понять его: несчастье близко, хотя я, глупый и грешный человек, не могу сказать, где именно. Мы должны срочно покинуть развалины и искать убежища в лесах.
Эдит побледнела. При входе Натана она взяла было весело сумку с хлебом, чтобы подать ее проводнику; но вид и слова Натана заставили ее замолчать, и она замерла, удивленно и безмолвно держа в руке сумку. Как только Натан увидел сумку, он выхватил ее из рук Эдит, стал с удивлением и даже с беспокойством рассматривать ее и только тогда отвел от нее глаза, когда маленький Пит, побежавший в угол на кучу листьев, больше прежнего засуетился и стал громче повизгивать. Сумка выпала из рук Натана, когда он увидел блестящий котел, и глаза его пристально остановились на нем.
— Что случилось?.. Говорите, ради Бога! — воскликнул Роланд, который и сам начал беспокоиться. — Вы пугаетесь вашей собственной посуды.
— Моя посуда!? — воскликнул Натан и всплеснул руками с крайне смущенным видом. — Если ты захочешь убить меня, друг, то едва ли ты будешь неправ — потому что я, несчастный, слепой грешник, привел бедных женщин прямо льву в пасть — в убежище и главный лагерь индейцев, которые угрожают твоей жизни. Вставайте же, идем отсюда! Разве ты не слышишь, как Пит визжит у входа? Тише, Пит, тише! Воистину, здесь можешь ты проявить свою ловкость, странствующий Натан! Послушай, не близко ли они? Ты ничего не слышишь, друг?
— Я слышу крик совы, больше ничего, — ответил Роланд, но не мог продолжать; собака заскулила громче, и Натан шепотом воскликнул:
— Идем же, идем! Бери женщин за руку и следуй за мной!
При этих словах Натан выскочил в дверное отверстие, но его остановил зов Роланда. Он взглянул назад и увидал, что Эдит без чувств лежит на руках молодого человека.
— Я вместо тебя спасу бедное дитя! — воскликнул квакер. — Помоги другой.
Он поднял Эдит легко, как перышко, и опять поспешил к выходу, как вдруг его остановило гораздо более страшное событие. Послышался испуганный крик Цезаря, а за ним дикий, грубый горловой смех раздался у входа. Когда Роланд и Натан взглянули в ту сторону, они увидели огромного полуобнаженного индейца с винтовкой в руке; на лице его застыла свирепая ухмылка.
— Добрый день, брат, — индеец хороший друг!
Так воскликнул индеец и, дружески кивая головой, быстро вошел в хижину, а из-за плеч его сверкнули блестящие глаза, и раздался смех троих или четверых его краснокожих спутников.
— Вперед! — крикнул Натан голосом, более похожим на звук военной трубы, чем на голос робкого мирного человека.
Он опустил Эдит на пол и показал пример нападения, бросившись краснокожему на грудь. Оба повалились через порог, и Роланд, отчаянным прыжком подскочив к ним, растянулся во весь рост в проходе, избегнув этим верной смерти, потому что в эту самую минуту на расстоянии трех шагов раздались выстрелы из трех винтовок.
— Брат! — ревел дикарь, и пена текла с его губ. — Брат! — повторял он, радуясь своей победе, и сжимал еще крепче руками тело молодого человека. — Я сниму скальп, я — шавний!..
С этими словами индеец соскочил с порога, где началась борьба, утащил Роланда и, казалось, хотел взять его в плен.
Хотя Роланд чувствовал себя в руках человека, обладавшего большей физической силой, чем он сам, но решимость его и энергия спасли его от участи, которая была бы настолько же страшна, насколько позорна. Капитан собрал все силы, и в ту минуту, когда индеец соскочил с порога на скалу, он резко толкнул его. Оба повалились на землю, потом вскочили на ноги и схватились за оружие. Пистолетов, которые миролюбивый Натан из предосторожности взял с собой в развалины, при Роланде не оказалось: он забыл их в этой спешке. Винтовка же была выхвачена у него из рук и отброшена, он и сам не знал куда. Но, как настоящий житель лесов, он имел за поясом нож и теперь собирался схватиться за него; однако, в силу долголетней привычки, рука его взялась за саблю. Вскакивая, он попробовал обнажить ее: он не сомневался, что один удар стали освободит его от дикаря. Но индеец, который оказался не только проворен, но гораздо более опытен и привычен к рукопашным схваткам, выхватил свой нож раньше, чем Роланд поднялся на ноги; и раньше, чем капитан наполовину вынул саблю из ножен, почувствовал он, что его схватили за руку и сжали ее с недюжинной силой, а индеец занес над его головой свое свободное оружие и с гортанным победным криком собирался вонзить его в горло Роланда. При свете пламени Роланду хорошо было видно его дикое лицо, ужасное по окраске и еще более ужасное по выражению. Уцепившись за поднятую руку врага, чтобы отвести удар, капитан мог наблюдать каждое движение оружия и каждую черту дикаря. Но даже и теперь он не отчаивался, потому что во всех случаях, где дело шло о нем самом, он был человеком неустрашимым, и только тогда, когда свет в хижине вдруг погас, как будто кто растащил и потушил хворост, начал он опасаться, что противник его одолеет. Однако в то мгновение, когда ослепленный внезапной темнотой он ожидал смертельного удара, отвратить который он уже не имел возможности, смех дикаря сменился вдруг криком смертельного ужаса. В то же время на правую руку Роланда потоком хлынула кровь, и индеец, пораженный пулей, пролетевшей в темноте и неизвестно кем пущенной, упал замертво к ногам Роланда и увлек его за собой на землю.