Несколько дней подряд городок представлял собой настоящий сумасшедший дом. Пять тысяч человек со всех их живым и мертвым инвентарем нужно было перевести в Джулесберг. Пятнадцать тысяч тонн железнодорожного оборудования были свалены в кучу для погрузки. Тысяча погонщиков мулов и столько же телег должны были двигаться к западу. Город бурлил от возбуждения. Шум, крики, беготня людей — все это говорило о последних конвульсиях Норз Платта. Дома рушились и падали на землю, связывались веревками в тюки, брезенты скатывались в свертки, и все это бросалось на платформы. Вереницы людей, среди которых было много негров, переваливаясь, тянулись к трассе с разными товарами, столами, конторками, кассами, бочками, трактирными стойками, стульями и другими предметами хозяйства и торговли.
Погонщики мулов работали в настоящей каше людей и товаров; здесь все перемешалось: торговцы, авантюристы, бродячие адвокаты, конторщики, священники, банковские служащие, солдаты, игроки, индейцы, мексиканцы, разодетые женщины. Вся эта пестрая толпа волновалась, точно охваченная лихорадкой, в страстном желании как можно скорее выехать из Норз Платта в Джулесберг.
С платформы своего вагона Мэри наблюдала одну из любопытнейших картин: население целого города было на ногах и лишилось своего жилья. Хотя она была печально настроена, но вид этой точно вихрем или потопом гонимой толпы заинтересовал ее. Она увидела вдали приближающийся обоз Холлера с мужчинами, женщинами, товарами, скарбом, с запряженными лошадьми и мулами, который двигался под непрерывное рычание хозяина. Справа от обоза двигались телеги исключительно с тяжелыми бочками и ящиками. Целый поезд платформ ожидал это имущество Холлера с его штатом. Мэри видела, как началась его погрузка, и тут только она поняла, почему все это холлеровское предприятие называлось «Ад на колесах».
На платформе была временно установлена стойка для удобства всех желающих выпить в дороге, и тут же стояли четверо барменов, не перестававших работать стаканами и бутылками. На другой платформе жужжала и вертелась рулетка, окруженная игроками, а на третьей, крытой тентом, шла игра в покер.
Созерцание этой картины в конце концов наскучило Мэри; она ушла в свою комнату и легла в постель. Слезы потекли из ее глаз; она не пыталась их остановить. Она не хотела обманывать себя и понимала, что теперь уже поздно… Она любила Дэви. Лицо Дэви, в котором так четко отражались чистота и благородство его сердца, точно в тумане вырисовывалось перед ней. Она почувствовала на своей руке его сильное и мягкое рукопожатие, и отдаленным эхом ей прозвучал его голос. Она увидала его мягкую улыбку с легкими складками в уголках рта. Так она долго лежала, прижавшись к подушке, и ее тело вздрагивало от рыданий. Наконец она поднялась, отерла слезы и пошла разыскивать отца…
Она не заметила, как поезд тронулся, как он прошел почти половину пути до Джулесберга, вспугивая безмолвие прерии шумом и свистками. Впереди их поезда двигалась вереница поездов с шумной ордой переселенцев под охраной солдат.
Вечером они прибыли в Джулесберг, где снова повторилась сцена усиленных хлопот, шума и беготни. Новый город, точно под влиянием волшебства, быстро возрождался к жизни. Двадцать четыре часа тому назад здесь находилась только горстка людей, а через три недели это был уже город с населением в 4000 человек. Мэри наблюдала сумасшедшую давку, когда поезд прибыл и масса народа бросилась из него по улицам, утопая по щиколотку в пыли. Она была поражена той быстротой, с какой на ее глазах поднимались остовы зданий и обтягивались брезентом. Целая армия людей, точно муравьи, копошилась, поднимаясь по лестницам, карабкаясь по деревянным планкам, заколачивая гвозди, укрепляя вывески и натягивая брезент. Это была какая-то неистовая работа; жизнь всюду кипела ключом среди смеха, ругани, револьверных выстрелов и дружных аплодисментов.
Марш вошел в комнату Мэри, когда она стояла у окна. Он неслышно подошел к ней и, не говоря ни слова, положил руку ей на плечо. Она взяла его руку в свои, посмотрела на него, и слезы снова показались на ее глазах. Он прижал ее к себе и сказал:
— Еще час до темноты. Не хочешь ли пройтись немножко со мной. Это развлечет тебя. Я хочу посмотреть, какое помещение предоставили мне под офис.
Мэри кивнула головой, радуясь прогулке и надеясь хоть ненадолго забыть свое горе. Когда они вышли из вагона, отец, стараясь развлечь ее, обращал ее внимание на ту или другую вывеску.
— Тихоокеанский Союз положил начало новому городу, — говорил он, — и, если бы не прилагали некоторых забот, он стал бы собственностью игроков и разбойников. Это место, пожалуй, станет еще хуже, чем Норз Платт. Я замечаю, что каждый нарождающийся город бывает хуже только что оставленного, как будто человеческая жизнь становится все дешевле и дешевле. Мне кажется, пора положить конец наплыву сюда всякого сброда.
Улицы были заполнены веселой толпой; там и сям виднелись группы людей, отчаянно торговавшихся из-за мест. Ценность земли моментально поднялась на головокружительную высоту: два дня назад участок стоил 200 долларов, а сегодня за него уже просили две тысячи, и эти деньги платили, не торгуясь. Казалось, у всех была масса денег. Мэри заметила отцу, что она никогда еще не видала столько бриллиантовых запонок на рубашках и золотых цепочек, как здесь.
— Сейчас время наживы, — ответил Марш. — Все делают деньги, которые легко приходят, легко и уходят. Те, кто выставляет напоказ свои драгоценности, большей частью конторщики, мелкие торговцы и железнодорожники. Все они хорошо зарабатывают.
Было тихо. Над лицами нависли облака пыли. На всем лежала серая пыль. В разных местах валялись груды железнодорожного имущества, ожидавшего складирования. Повсюду воздвигались здания для складов, баров, игорных домов, гостиниц и столовых. Марш показал Мэри на обширный переносный склад братьев Кеземент, который содержал в себе, помимо складов, и столовую, и спальни для штаба генерала Кеземента. Это было удивительно интересное сборно-разборное здание из тонких досок, листового железа и брезента. Все это разбиралось на части, нумеровалось и складывалось подобно игрушечному домику из шашек.
Отец с дочерью дошли до главной конторы. Марш осмотрел помещение и отдал несколько распоряжений. Он решил поужинать в отеле Джулесберг. Этот отель увеличился пристройкой к нему одного крыла. Мэри была удивлена богатством и разнообразием предложенных им блюд. В печатной карточке меню значились разнообразные супы, овощи, всевозможная дичь, фрукты, печенье и вина — и все это за три доллара.
Марш показал Мэри всех местных знаменитостей, некоторых из них она уже знала раньше.
Здесь был Буфало Билл, Коди, который, увидав Марша, тотчас же подошел к его столу и поздоровался.
«Маленький генерал», как Мэри всегда называла Джека Кеземента, также присоединился к ним с братом Дэном, очень спокойным человеком с тихой улыбкой. Генерал весь кипел от ярости.
— Мы должны дать урок этим негодяям, черт возьми! — говорил он Маршу. — Подумайте — два убийства уже совершены. Город не насчитывает и 24 часов существования, и уже две человеческих жертвы! Нет, я не допущу!.. Мы сегодня осудили нескольких стрелков, — продолжал он, — которые были нами схвачены. Веревки для них готовы и висят на дереве. Конечно, вешать мы не собираемся, но постращаем, чтобы вперед боялись. Мои ребята поймали также Длинную Ящерицу, который замешан в последнем грабеже. Он сдался без борьбы, позеленевший от страха…
«Мы даем вам пятнадцать минут, чтобы выбраться из города», — заявил я ему.
«Джентльмены, — ответил он обрадованно, — я очень вам благодарен. Если только мой проклятый мул налицо, я ограничусь даже пятью минутами!»
Мэри с отцом не спеша возвращались из отеля. Темнело. Жизнь в городке замирала; прохожие торопились домой, не чувствуя себя в безопасности в этом диком городе. В барах и танцевальных залах шло веселье, оттуда неслись шум и крики, вырывавшиеся в пустынные улицы. Топот тяжелых сапог, брань и возгласы полупьяных людей, громкая музыка оркестров наполняли слабо освещенные улицы хаосом диких звуков.
Марш с дочерью вошли в вагон. Негр Тоб явился в комнату Мэри, чтобы зажечь огонь, но она попросила его сделать это попозже.
— Отец, — сказала девушка, — я не в силах не говорить о Дэви… Скажите, вы думаете, что он еще жив? Уверен ли Питер в его смерти?
— Безусловно! У него нет в этом ни малейшего сомнения. Он нарисовал эту картину очень ярко. Подумай, Дэви упал в пропасть с высоты около 100 футов, когда оборвалось лассо. Он не мог остаться невредимым после такого падения. Дно пропасти — сплошная груда камней, результат действия вулканических сил. По словам Джесона, перед ними была пропасть, которая преграждала им путь, и Дэви сделал попытку спуститься с одной ее стороны, чтобы посмотреть, что находится впереди. Джесон возражал против этой затеи. Для него было ясно, что местность — совершенно неподходящая для намеченной цели. Но Дэви настаивал, и он в конце концов уступил.
— Я не могу больше говорить об этом, — сказала Мэри. — Это меня убивает, отец, я чувствую, что на сердце у меня точно камень. — Она прижалась щекой к лицу отца; они долго сидели, охваченные глубокой печалью.
— Я полюбила его, отец, — прервала Мэри молчание, — в тот момент, когда он взглянул мне в глаза. Я сразу почувствовала это, но сначала пыталась обмануть себя. Думаю, что и он понял это чувство. Он любил меня, я чувствую это. Я думала, что найду силы вырвать образ Дэви из своего сердца. Но теперь я понимаю, что не в состоянии это сделать. Я хочу порвать с Джесоном. Как ты думаешь, отец, правильно я поступлю?
— Ничего другого ты и не могла бы сделать, — сказал Марш, тронутый откровенностью дочери. В глубине души в этот момент он желал только одного: как-нибудь утешить и успокоить ее. Ее горе очень его тревожило. — Любя Дэви, — продолжал он, — ты, конечно, не могла бы выйти замуж за Джесона. Это было бы недостойным поступком. Ты должна всегда следовать влечению сердца. Еще в то время, как мы жили в Спрингфильде, мне казалось, что вы с Дэви созданы друг для друга.