Дэви послал за Патом, который в это время уже стал главным десятником и гордился своим постом более, чем командующий армией генерал.
— Он хитрый дьявол, — говорил Дэви Крокеру. — Посмотрим, что он нам скажет?!
Разговор кончился тем, что к Кезементу полетела телеграмма:
«Центральная обещает десять миль в один рабочий день!»
Теребя свою рыжую бороду, маленький генерал протелеграфировал содержание депеши вице-президенту Дюранту в Нью-Йорк.
Дюрант отвечал:
«Это невыполнимо».
А Крокеру он телеграфировал:
«Десять тысяч долларов награды, если вы уложите десять миль пути в день в присутствии свидетелей!»
Время летело. Некогда было задумываться. Работа, сон и три раза в день сытная еда заполнили все двадцать четыре часа. Ни та, ни другая армия не имели передышки. Каждый час офисы обеих сторон обменивались телеграммами, подстрекая друг друга к отчаянным усилиям. Центральная железная дорога, не дойдя с запада до Огдена ста миль, узнала, что Тихоокеанский Союз находится в двадцати пяти милях к востоку от этого городка среди пустыни.
В то время как Центральная дорога двигалась вперед, Тихоокеанский Союз добрался до Огдена и вошел в него настоящим победителем. Развевались флаги, играла музыка, артиллерия громко салютовала.
Союз безостановочно работал день и ночь, напрягая усилия, чтобы достичь высот Промонтори Саммит и подняться на них. Но предательские пески, затруднявшие устройство насыпей, замедляли работу.
Крокер и Брендон, видя, что приближающийся соперник споткнулся и ослабел, воспользовались случаем, который им посылала сама судьба. День и ночь они подстегивали китайцев — под лучами солнца и при зареве костров. Миля за милей безостановочно подвигались они последние сорок миль. Как-то ночью в шестнадцати милях от хребта Промонтори они увидали, наконец, мигающие огоньки костров Тихоокеанского Союза.
— Теперь мы им покажем! — сказал Крокер. — Завтра же уложим эти десять миль. Они не могут догнать нас!
С восходом солнца они бешено взялись за работу. Человеческая машина развила чудовищную скорость. Масса свидетелей от Тихоокеанского Союза приехали из Огдена в специальных поездах. Прибыли Кеземент, Марш и их помощники. Со стороны Калифорнии в качестве зрителя приехал Лиленд Стенфорд, президент Центральной дороги. Тысячи взволнованных любопытных столпились в конце пути и лихорадочно следили, как армия Крокера собралась и двинулась на восток.
Ровно в семь часов Крокер верхом на высокой черной лошади поднял руку и резко скомандовал: «Начинайте!»
Команда моментально пронеслась по всей линии. Тотчас лязг и треск рельс потрясли утренний воздух. Шпалы были уже раньше уложены далеко вперед и теперь дело оставалось только за укладкой, клепкой рельс и некоторыми другими мелочами, которые опыт и изобретательность человека придумали для ускорения работ.
Пять длинных поездов, до отказа груженых рельсами, костылями, болтами и другими материалами стояли на главном пути и с головокружительной быстротой разгружались. Материалы сбрасывались на вагонетки, которые, не задерживаясь ни на секунду, катились вперед, быстро разгружались и так же быстро возвращались назад. На ходу каждый рельс подхватывался двумя рабочими с той и другой стороны и укладывался на шпалы. Моментально клепальщики, костыльщики начинали свою работу. Стройными рядами шли китайцы, подсыпая землю и баластируя путь, нога в ногу с другими рабочими. Работа кипела. Казалось, действовала одна цельная машина, которая ни на минуту не останавливалась и работала с поразительной точностью. Один за другим разгружались и откатывались вагоны. Кеземент с волнением и досадой, которые были написаны у него на лице, стоял с часами в-руках, вдумываясь во всю эту хитрую механику Крокера, стараясь изучить каждую деталь работы. Он подсчитал, что в минуту укладывается сто сорок четыре фута пути. Пара рельс склепывается и болтится в двенадцать секунд. Китайцы обливались потом и не останавливались ни на минуту, помогая друг другу. Да и другие рабочие не теряли напрасно времени.
Надо всей этой армией то здесь, то там раздавалось настоящее рычание Пата Кезея, который считал этот момент величайшим в своей жизни. Назначенный Крокером на ответственную работу, он думал, что весь успех теперь зависит от него. Его главная артель состояла из ирландцев ростом в шесть футов, как на подбор, годами закаленных в работе, с железными нервами и необыкновенной силой. Случалось, что они падали на линии от истощения. Только это могло заставить их бросить работу. Восемь человек из них шли впереди, помогая укладывать рельсы. Это была какая-то неутомимая машина, которая действовала подобно поршням паровоза. С блестящими глазами, полными одушевления, они шли вперед, зорко следя, чтобы каждый рельс клался в точное время, чтобы каждый костыль, каждый болт вовремя оказывался на месте. Кезей, готовый каждую минуту заменить того или другого из ослабевших в этой восьмерке, время от времени запевал свою песню, которая сделалась в некотором роде железнодорожным гимном:
Бейте, сверлите, мои ирландцы,
Сверлите, лежебоки!
Не отрывайтесь от сверла!
Работа на весь день без сахара и без чая.
Вы ведь работаете для
Калифорнийской Тихоокеанской железной дороги.
В половине второго представители Тихоокеанского Союза уже готовы были признать свое поражение. Они понимали, что им не удастся продолжать работу беспрерывно и так быстро, как обыкновенную прогулку. В то время как пять тысяч человек обедали, Кеземент, подмигивая, подзадоривал Крокера.
— Вы — хитрая лиса! — говорил он. — Со своими окаянными китайцами вы совершенно не оставили мне шансов для дальнейшей борьбы.
— Телеграфируйте Дюранту, что я жду от него десять тысяч, — улыбаясь говорил Крокер. — Мои ребята ожидают, чтобы поделить их между собой.
В половине третьего человеческая машина Крокера вновь загудела и пошла вперед так же быстро, как утром. В семь часов, когда солнце спустилось за горизонт, работа была кончена: десять миль и шестьсот ярдов были прекрасно уложены. Громовые аплодисменты и крики потрясли воздух, когда Кезей и его ирландцы бросили инструменты и остановились, чтобы расправить онемевшие члены. Вместе с этими аплодисментами неслись торжественные гудки локомотивов и неистовые крики толпы Тихоокеанского Союза, которая заполнила пространство от конца пути на расстоянии мили.
В ту же ночь в честь Крокера устроен был грандиозный банкет в центральном лагере.
Дэви, находясь в подавленном состоянии духа от сознания, что работа кончена, пошел к Маршу. Он застал его у Стэнфорда вместе с Кезементом и Крокером. Они сидели за шампанским, которое лилось рекой, и весело обсуждали условия перемирия, которое было скреплено таким договором: город Огден должен стать местом стыковки дорог; Центральная железная дорога в погашение расходов за выигранные ею мили получает всю стоимость издержек за расстояние до Огдена.
— Завтра, — говорил Крокер, — мы закончим всю работу до Промонтори. — В знак согласия Кеземент кивнул головой. — Мы сделаем смычку дорог и забьем последний костыль в следующий понедельник, 10 мая.
Брендон успел обменяться несколькими фразами с Маршем, когда приятели начали расходиться. Мэри не сопровождала отца; она осталась в Огдене, Марш сказал, что город сейчас полон веселья, так как с востока наехало много знатной публики, которая решила присутствовать при церемонии «бракосочетания» рельс.
— Много наших нью-йоркских друзей приехало по нашей линии, — говорил Марш. — Мы всю линию держим сейчас в движении до тех пор, пока не съедутся все гости. Приехавшие весело проводят время в Огдене на обедах и балах. Это очень развлекает Мэри, которая так долго вела жизнь отшельницы. По-прежнему около нее, как пчелы около сот, вьются поклонники, — говорил Марш, подмигивая Дэви.
— Мистер Марш, я был страшный дурак, — сказал Дэви. — Но я получил хороший урок. Вы себе не можете представить, как это было тяжело для меня.
— Хорошо, Дэви! Попробуйте. Для меня ясно, что вы оба очень торопливы, вспыльчивы и не склонны к уступкам. Впрочем, вся молодежь такова. Вы не приедете в Огден до понедельника?
— Нет, — сказал Дэви. — Я хотел бы сейчас полететь туда, но не могу: я нужен Крокеру. Здесь еще много кое-чего, что надо подчистить, подработать до дня церемонии.
Марш кивнул головой в знак согласия.
— Кстати, — позвал он Дэви, когда тот уже вышел из вагона, — вчера Мак-Оллистер из Нью-Йорка сделал предложение Мэри. Он терпеливо ждал ее решения.
Дэви закусил губу и весь вспыхнул.
— Но Мэри отказала ему, — сказал Марш после мучительной паузы. — Она мне призналась, что он слишком мягок для нее, слишком податлив и тих. Ей нравятся смелые и отважные молодые люди, и она вовсе не нуждается в усмирителе кошек!
Глава XXIXЗнаменательный час
Рассвет знаменательного дня соединения железных дорог, 10 мая 1869 года, был ясен и светел. На многочисленных домах городка Промонтори взвились флаги. Множество цветных палаток были разбиты по городку. Проходили оркестры музыки, встречая зарю радостными гимнами; по улицам расхаживала публика с громким и веселым смехом. Городок, приютившийся у подножья горного хребта, возвышавшегося на пять тысяч футов, в этот день представлял собою в некотором роде общенациональный центр: все взоры Америки были обращены на этот город, тысячи телеграфистов сидели за аппаратами в напряженном ожидании возможности разнести по всему миру известие об открытии дороги.
Специальная группа конструкторов на концах каждой дороги приготовляла и украшала все необходимое для предстоящей церемонии. Работники «Миста Клеки», как называли китайские рабочие мистера Крокера, тоже не ударили лицом в грязь: они нарядились в чисто вымытые блузы. А ирландцы Кеземента, чтобы похвастать, явились в рубашках малинового цвета с красными, зелеными, желтыми и синими значками. По обе стороны разрыва железных дорог, где должна была быть положена последняя соединительная пара рельс, соперники стояли тесной толпой, зубоскалили и перекидывались шутками. Ирландцы, десятники китайцев, принимали вызов и вступались за своих желтых товарищей. На всякую шутку или резкость с противной стороны они давали язвительный ответ.