— Думаешь, укусит?
— Обязательно.
— Скверно! — бросил генерал. — Клер слишком молода.
Та же мысль давно уже тревожила Динни. Она сразу сказала сестре: «Ты должна освободиться!» — и до сих пор пребывала в этом убеждении. Но как? Изучение законов о браке не было предусмотрено воспитанием Динни. Она знала, что бракоразводные процессы — обычное дело, и, как все её поколение, была в этом смысле свободна от предрассудков. Но её родителям такой процесс доставил бы немало огорчений, особенно в том случае, если бы Клер взяла вину на себя: с их точки зрения, это — пятно, которого нужно избежать любой ценой. После своего трагического романа с Дезертом девушка редко наезжала в Лондон. Каждая улица и в особенности парки напоминали ей об Уилфриде и отчаянии тех дней, когда он ушёл от неё. Но теперь ей стало ясно, что при любом обороте дела Клер нельзя оставлять без поддержки.
— Мне, пожалуй, следует съездить к ней, папа, и узнать, что происходит.
— Буду только рад. Если ещё не поздно, нужно постараться всё уладить.
Динни покачала головой:
— Думаю, что ничего не выйдет. Да ты и сам не захотел бы этого, расскажи тебе Клер то, что рассказала мне.
Генерал широко раскрыл глаза:
— Я же говорю, что бреду вслепую.
— Согласна, папа, но всё-таки ничего тебе не скажу, пока она сама не скажет.
— Тогда поезжай, и чем скорее, тем лучше.
Мелтон-Мьюз избавился от былых запахов конюшни, но зато пропитался острым ароматом бензина: в этом мощённом брусчаткой переулке нашли себе приют автомобили. Когда под вечер того же дня Динни вошла в него, её глазам слева и справа представились две линии гаражей, запертые или распахнутые двери которых сверкали более или менее свежей краской. За одной из них виднелась спина шофёра в комбинезоне, склонившегося над карбюратором; по мостовой насторожённо прогуливались кошки. Других признаков жизни не было, и название «Мьюз»[7] не подтверждалось даже благоуханием навоза.
Сине-зелёный цвет дома № 2 напоминал о прежней владелице, которую, как и других торговцев предметами роскоши, кризис вынудил свернуть дело. Динни потянула к себе резную ручку звонка, и он ответил ей позвякиванием, слабым, как звук колокольчика заблудившейся овцы. Затем наступила тишина, потом на уровне глаз девушки мелькнуло светлое пятно, исчезло, и дверь открылась. Клер в зелёном халате стояла на пороге.
— Входи, дорогая, — пригласила она. — Львица у себя в логове, и «Дуглас в замке у ней»[8].
Динни вошла в тесную, почти пустую комнатку, которая была задрапирована зелёным японским шёлком, купленным у антиквара, и устлана циновками. В противоположном углу виднелась винтовая лесенка; с потолка, излучая слабый свет, свисала единственная лампочка, затенённая зелёным абажуром. Было холодно: медная электрическая печка не давала тепла.
— За эту комнату я ещё не принималась, — пояснила Клер. — Пойдём наверх.
Динни совершила винтообразное восхождение и очутилась в гостиной, пожалуй, ещё более тесной. Там были два зашторенных окна, выходившие на конюшни, кушетка с подушками, маленькое старинное бюро, три стула, шесть японских гравюр, приколачиванием которых, видимо, занималась Клер перед приходом сестры, старинный персидский ковёр, брошенный на устилавшие пол циновки, полупустой книжный шкафчик и несколько семейных фотографий на нём. Стены были выкрашены светло-серой клеевой краской; в помещении горел газовый камин.
— Флёр прислала мне гравюры и ковёр, а тётя Эм заставила взять бюро.
Остальное я привезла с собой.
— Где ты спишь?
— На кушетке — очень удобно. Рядом — туалетная комната с душем, гардеробом и прочим.
— Мама велела спросить, что тебе нужно.
— Немногое: наш старый примус, пара одеял, несколько ложек, ножей и вилок, небольшой чайный сервиз, если найдётся лишний, и какие-нибудь книги.
— Будет сделано, — ответила Динни. — А теперь, дорогая, рассказывай как себя чувствуешь.
— Физически — превосходно, морально — неспокойно. Я же писала тебе, он приехал.
— Он знает об этой квартире?
— Пока нет. О ней известно только тебе, Флёр и тёте Эм. Да, забыла, ещё Тони Круму. Мой официальный адрес — Маунт-стрит. Но Джерри, разумеется, отыщет меня, стоит ему только захотеть.
— Ты видела его?
— Да. Я сказала ему, что не вернусь. И на самом деле не вернусь, Динни. Решение окончательное, так что не уговаривай. Выпьешь чаю? Я сейчас вскипячу — у меня есть глиняный чайничек.
— Нет, благодарю, я пила в поезде.
Динни сидела на одном из стульев, которые Клер привезла с собой, и тёмно-зелёный костюм удивительно шёл к её волосам цвета опавших буковых листьев.
— До чего ты сейчас хороша! — восхитилась Клер, свёртываясь в клубок на кушетке. — Хочешь сигарету?
То же самое подумала о сестре и Динни. Обворожительная женщина, одна из тех, кто обворожителен при любых обстоятельствах: тёмные стриженые волосы, живые карие глаза, бледное лицо цвета слоновой кости, в слегка подкрашенных губах сигаретка… Да, соблазнительна! Впрочем, вспомнив, как складывается жизнь сестры, Динни сочла это выражение неуместным. Клер всегда была жизнерадостной и обаятельной, но брак, бесспорно, ещё более усилил и углубил это обаяние, придав ему какой-то неуловимо колдовской оттенок.
— Ты сказала. Тони Крум тоже знает? — неожиданно спросила она.
— Он помогал мне красить стены. Фактически всю гостиную отделал он, а я занималась туалетной. Но у него получилось лучше.
Динни с явным интересом оглядела стены:
— Очень недурно. Знаешь, дорогая, отец и мама встревожены.
— Верю.
— Ты не находишь, что это естественно?
Клер сдвинула брови, и вдруг Динни вспомнила, как они спорили когда-то, надо ли выщипывать брови. Слава богу, Клер к этому не прибегает!
— Ничем не могу помочь, Динни: я не знаю, что решил Джерри.
— Я думаю, он не пробудет здесь долго, — иначе потеряет место.
— Видимо, так. Но я не хочу волноваться заранее. Будь что будет.
— Как быстро можно получить развод? Я хочу сказать — если дело возбудишь ты.
Клер покачала головой, и тёмный локон упал ей на лоб, напомнив Динни детские годы сестры.
— Устанавливать за ним слежку — мерзко. Объяснять на суде, как он меня истязал, я не в силах. А на слово мне никто не поверит, — мужчинам все сходит гладко.
Динни встала и подсела к сестре на кушетку.
— Я готова убить его, — вырвалось у неё.
Клер рассмеялась.
— Во многом он не плохой человек. Но я к нему не вернусь. С кого содрали кожу, тот во второй раз не дастся.
Динни молчала, закрыв глаза.
— Скажи, что у тебя за отношения с Тони Крумом? — спросила она наконец.
— Он проходит испытание. Пока ведёт себя смирно, и мне приятно встречаться с ним.
— Послушай, — медленно продолжала Динни, — если бы стало известно, что он у тебя бывает, этого было бы достаточно, правда?
Клер опять рассмеялась.
— Для светских людей, по-видимому, вполне. А присяжные, как я полагаю, причисляют себя к таковым. Но для меня, Динни, легче не жить, чем смотреть на вещи с точки зрения коллегии присяжных. А я не испытываю никакого желания хоронить себя. Поэтому скажу тебе прямо: Тони знает, что я надолго сыта физиологией.
— Он влюблён в тебя?
Глаза сестёр — синие и карие — встретились.
— Да.
— А ты в него?
— Он мне нравится. Очень. Но и только; по крайней мере, сейчас.
— А тебе не кажется, что пока Джерри в Англии…
— Нет. По-моему, его пребывание здесь гораздо менее опасно для меня, чем его отъезд. Так как я с ним не поеду, он, вероятно, установит за мной слежку. Одно у него не отнимешь: что сказал, то сделает.
— Не знаю, такое ли уж это достоинство. Пойдём куда-нибудь пообедаем.
Клер потянулась:
— Не могу, дорогая. Я обедаю с Тони в скверном ресторанчике, который нам обоим по карману. Честное слово, жить почти без гроша — даже забавно.
Динни встала и принялась поправлять японские гравюры. Беспечность сестры была ей не внове. Но она — старшая и не должна расхолаживать Клер. Ни в коем случае!
— Отличные вещи, дорогая, — сказала она. — У Флёр чудесные вещи.
— Не возражаешь, если я пойду переоденусь? — спросила Клер и вышла в туалетную.
Динни осталась один на один с мыслями о положении сестры и почувствовала полную беспомощность — состояние, знакомое каждому, если не считать тех, кто всегда и все знает лучше других. Подавленная, она подошла к окну и отдёрнула штору. В переулке было сумрачно и грязно. Из соседнего гаража выкатилась машина и остановилась в ожидании седока.
«Как это додумались устроить здесь антикварный магазин?» — удивилась девушка и вдруг увидела, что из-за угла вышел человек и задержался у крайнего дома, рассматривая номер. Затем он прошёл вдоль переулка по противоположной стороне, повернул назад и остановился перед домом № 2. Динни обратила внимание на уверенность и гибкость каждого движения этой фигуры, которых не скрывало даже пальто.
«Боже правый! Джерри!» — сообразила она.
Девушка опустила штору и кинулась в туалетную. Распахивая дверь, она услышала меланхолическое позвякивание овечьего колокольчика, оставшегося от прежней владелицы — антикварши.
Клер в одном белье стояла под единственной лампочкой и с помощью ручного зеркальца осматривала свои губы. Динни разом заполнила помещение, где и одному человеку было тесно.
— Клер! — выдавила она. — Он!
Клер обернулась. Белизна обнажённых рук, переливчатое мерцание шёлкового белья, изумлённый блеск тёмных глаз — настоящее видение, даже для сестры.
— Джерри?
Динни кивнула.
— Не хочу его видеть. — Клер посмотрела на ручные часы. — Ах, чёрт, я же должна поспеть к семи.
Динни, меньше всего заинтересованная в том, чтобы это несвоевременное свидание состоялось, неожиданно для самой себя предложила:
— Давай я выйду к нему. Он, должно быть, увидел, что у тебя горит свет.