Старые дороги в черте мегаполиса давно стали пешеходными зонами. Автомобилями пользовались только в Загородных зонах. Индивидуальный автотранспорт из средства передвижения превратился в спортивный инвентарь. Ездить на нем в черте мегаполиса стало совершенно невозможно из-за большого скопления автотранспорта и сложной сети развязок. На помощь пришла сеть магистральных тоннелей. Она, как паутина, связала все сектора мегаполиса. К новым городским кварталам дороги вообще не проводили, а связь осуществлялась через магистральные тоннели.
По дороге у меня было время обдумать состоявшийся разговор, о котором я попросил сослуживца днем. Год назад, когда мой младший сын перестал набирать нужное количество баллов в школьном тестировании и ему грозила спецшкола, я шел по этой же дороге. Тогда в беседе с приятелем я осознал существование постыдного человеческого конвейера, который распределял людей по местам согласно их возрасту и способностям, часто игнорируя привязанности и желания. Я навестил в так называемой Льготной зоне своих родителей. Я узнал о пропаже на Льготной зоне тещи, которая согласилась на опасные эксперименты с собственной психикой. Ее посмертного заработка хватило, чтобы перевести моего младшего на индивидуальное обучение. С тех пор я сокращал расходы по содержанию своего трехэтажного особняка, чтобы вернуть домой отца с матерью.
Сегодня с утренней почтой я получил очередной счет за обучение. Сумма была выше прошлогодней в два раза. Димка успешно окончил младшее звено школы и перешел в среднее. Закончить его при таких расценках проблематично, а забрать обоих родителей не удастся вовсе. Я ничего не стал говорить жене и старшему сыну Васе. Прилежно отработал положенные часы и лишь в обеденный перерыв намекнул Григорию, что не прочь навестить его. Он кивнул. Хронометраж рабочего времени бесстрастно фиксировался камерой видеонаблюдения. Сотрудники говорили коротко, по-деловому.
Григорий повел меня по старому шоссе. Он был одним из немногих жителей Промзоны, который имел дневную работу и статус служащего. Большинство ее обитателей могло похвастаться лишь специальностью техников, обслуживающих ночные моечные аппараты Санитарной Службы Мегаполиса. Промзона начинала оживать к концу нашего рабочего дня. Из серых бараков народ тянулся в сторону санитарного автопарка.
– Поговорим по дороге? Жена дома, пугать ее не хочется.
– Кем пугать – мной, что ли?
– Я обычно предупреждаю, если ждем посторонних. Отец приболел. Обычное осеннее обострение. Но моя Лиза напугана слухами о школьном контроле. Инспектора могут решить, что девочке не след находиться в помещении с больным человеком. Жену сейчас даже телефонный звонок пугает.
– У нас дома была такая же ситуация, – посочувствовал я приятелю. – Обратились в неврологический центр. Там помогли. Светлана успокоилась, даже больше.
– Это как? – заинтересовался Григорий.
– Примерно так. Сейчас проблемы нет. А раз проблема связана с Димкой, то и Димки для нее как бы нет.
– А ты чего ожидал? Но не будем о грустном. Знаешь историю нашей Промзоны? Это остатки старого города. В таких клетушках в прошлых веках жили. У нас экономят и энергию, и воду. При перерасходе – отключается подача. Жизнь дешевая во всех смыслах.
– Когда-то центры городов были их сердцем.
– Да. Сердце пытались реанимировать, но в соревновании с окраинами оно все равно сдало. Там – перспектива, тут – тупик. А что? По-моему, центру нашли неплохое применение. Посмотри на наш концерн. Выкупил землю, возвел купола, создал внутреннюю замкнутую систему очистки, вложился в строительство магистрального тоннеля.
– И все бы было хорошо, если бы здесь закрыли жилые кварталы.
– Закрыть их недолго. Только тогда будет потерян контроль над их жителями. Они надежно законсервированы тысячами гектаров санитарной зоны вокруг Промки. Проживают компактно, их проездная карта активирована лишь на ближние расстояния.
– Я слышал, что существуют сталкеры, которые водят за пределы мегаполиса и обратно.
– Это путешествие стоит таких денег, что проще заработать и снять себе жилье подальше от центра. Только поверь – большинство здешних обитателей привыкло и вполне довольно.
Я с детства знал, что в Промзонах живут люди или не желающие, или не умеющие работать, или – с нетрадиционной ориентацией. Живут семьи, отказавшиеся от контроля над рождаемостью. Почувствовав неловкость за свою брезгливость, я спросил:
– А как твой отец?
– С тех пор, как ты видел его в последний раз, стал слабее. Ноги отказывают, но в целом – ничего. Голова светлая. О тебе часто спрашивает. Но давай перейдем к твоим проблемам. У тебя ведь проблемы?
Я достал счет за индивидуальное школьное обучение младшего сына и протянул приятелю. Гриша остановился, изучил сумму, вернул мне счет и начал покусывать нижнюю губу. Я боялся его торопить. Наконец он начал в знакомой мне учительской манере.
– Вот ты технолог. Допустим, к тебе поступает исходное сырье с компонентами, не соответствующими норме. Но при этом процесс идет, продукция на выходе в рамках стандарта. Твои действия?
– Зачем рисковать? При нестандартных исходных нужно строже контролировать условия. Я же не знаю, как поведет себя это сырье при изменении, скажем, температуры на градус или другом качестве воды. Нужно просчитывать всю технологическую цепочку. У меня нет права принятия решения.
– Но на выходе-то продукт нормальный.
– Меня все равно будет раздражать сигнал тревоги на входе.
– Несоответствие нормы раздражает. Так? Твой сын не набирал нужного количества баллов при школьном обучении, но успешно проходит курс в домашних условиях. Стало быть, нужно просчитывать недостаток всей системы образования. Какой чиновник замахнется на это? Легче подвести вашу ситуацию под стандарт. Ты только не паникуй. На систему с эмоциями не попрешь.
– А без эмоций?
– Без эмоций могу рассказать про себя. Моей дочери разрешат закончить среднее звено, но не дадут перейти в старшее. Когда начнутся профориентационные тесты, возникнет несоответствие. Девочка с адресом Промзоны не может и не должна показать высокие баллы при распределении. Иначе – зачем контроль за вложением родительских денег в образование, обязательные развивающие путешествия, система баллов? Есть правило: больше вложений в условия для занятий – больше учебных успехов. Не можешь оплатить – государство забирает ребенка. Значит, дочь выполняет тесты ниже уровня, не переходит в старшее звено, не проходит выпускную специализацию и получает низкооплачиваемую работу на всю оставшуюся жизнь. Или семья меняет место проживания. А с нами отец. Обслуживание пожилых людей сопровождается такими же счетами, какие ты мне показал. Инспектор и врачи посещают нас регулярно.
Мы почти подошли к его дому. Одинаковые бетонные коробки показались мне еще безобразней, потому что сзади них виднелись куполообразные крыши нашего концерна, над которыми даже небо было светлее.
– Боюсь спросить, что ты решил, выбирая между отцом и дочерью.
– Решил выиграть время. В моем случае это два года. Если отец будет жив, есть вариант развода. При разводе супругов выделяется так называемая пострадавшая сторона – то есть не инициатор развода. Поскольку для пострадавшей стороны это психологический стресс, в силу вступают социальные механизмы, которые ее подстрахуют и обеспечат приемлемые условия. Работающий человек – государственная ценность. В него много вложено. Я, к примеру, объявляю о смене ориентации и обращаюсь в суд. Жене с дочкой после бракоразводного процесса – по ситуации: или выделяют приличное жилье, или освобождают от уплаты за образование.
– А восстановить брак можно?
– Нет. Система контроля очень серьезная. С нашей семьей будет покончено навсегда. После нескольких наших с женой встреч создадут десятки комиссий по этике, которые возбудят судебный иск по факту мошенничества, засудят и вышлют в Зону освоения.
– А твой отец как живет с такой ношей? Он не жалеет, что уехал со Льготной зоны?
– Он не хочет умирать на зоне, но к смерти давно готов. Он верит, что уйдет из жизни до того, как свой выбор в пользу деда сделает его внучка, до того, как я пойду на все, чтобы не поставить дочь перед таким выбором.
– Развод – не мой вариант.
– Тогда плати по счету. Ничего не выясняй – ошибки нет. Следующий счет снова будет больше. Даже если ты опять его оплатишь, на вашу жизнь посмотрят со всех сторон, найдут несоответствия, обстоятельства. У тебя год или два.
– А потом что? Димку заберут?
– Да, но он будет уже старше и самостоятельней. Ты еще успеешь рассмотреть разные варианты. В любом случае тебе придется что-то потерять. Твоя задача сейчас – просчитать, от чего тебе придется отказаться – от родителей, от семьи, от сына.
Я попрощался и пошел к освещенной станции скоростного тоннеля. Сзади черным пятном оставалась Промзона.
2
Мне очень хотелось остаться одному. С недавних пор я стал уходить в комнату уехавших родителей на третий этаж и садиться в их любимое кресло. Днем здесь занимался Димка с приходящими учителями. Вечером она пустовала. Я мог ненадолго задремать в нем, обдумывая вопрос, а просыпался с готовым решением. Спина уже ждала привычного изгиба, но отдохнуть не удалось. Я был ослеплен светом, бьющим из всех окон. В последний год я запрещал транжирить энергию. Жена, не привыкшая ни в чем себе отказывать, подчинялась, хотя постоянно ворчала, что на копейках состояния не сделаешь.
В гостиной на первом этаже оживленно болтали две женщины. Одна из них – моя Светлана, поднялась навстречу.
– У нас гости. Вася пригласил Марину с мамой. Пора знакомиться с будущими родственниками. Молодые у себя. Посиди с нами.
– Димка где?
– Да что тебе Димка? Здесь где-то бегает.
Год назад Светлана ни о чем не могла думать, кроме проблем младшего сына. Даже когда вопрос решился и деньги на индивидуальное обучение пришли по завещанию ее матери, она продолжала вздрагивать, покрываться красной сыпью, часто плакала. Пришлось обратиться к врачу. Особенно помогли сеансы гипноза. Жена повеселела, только мне стало казаться, что она смотрит сквозь Димку. Кормит его, одевает, напоминает о занятиях, но не слушает. И Димка уже не жался к ней, как раньше, не бегал за ней хвостиком. Он отсиживался в сторонке и выбегал, когда приходил с работы я.