приезде как-то облагородить аллейки, но сидящая без дела Света интереса к усадьбе не проявляет. Я направился было к центральному входу, но Вера жестом остановила меня и кивнула на тропинку к лифту, который я когда-то заказал специально для мамы.
– Ты поднимайся сразу в комнату к маме. Я зайду поздороваться со Светой, предупрежу ее о твоем визите. И позвоню мужу, чтобы забрал нас отсюда.
– Света с тобой разговаривает?
– Через раз.
Мамин этаж встретил меня запахом лекарств и тишиной. В гостиной ее не было. Я прошел в спальню и увидел ее дремлющей на кровати. Она стала совсем маленькой и прозрачной. В комнате было не холодно, но мать лежала под теплым одеялом. Я сел рядом, не желая ее будить, но она тут же открыла глаза и улыбнулась сквозь пробившиеся слезы. Я наклонился поцеловать ее и задержался, пока она провела рукой по моим волосам.
– Как ты, мама?
Голос ее был тихим и слабым:
– Спасибо, что приехал, сынок. Последний раз видимся.
– Ты поправишься, мама.
– Нет, сынок. Пора мне. Отец к себе зовет. Спасибо, что на старости лет домой меня забрал, не бросил. В родных стенах умираю. Рядом с отцом мой прах лежать будет. На могилку мою прийти ты не сможешь, но там, где будешь, помолись о нас с отцом – тебе легче станет.
Я смотрел в ее глаза – бесцветные, впавшие, но такие глубокие, что скрывать от них правду было бесполезно.
– А ты знаешь, где я буду?
– Нет, не знаю. И ты не говори, не пойму я уже. Только я знаю, что ты будешь рядом с Димочкой. Привет ему передай и эту иконку. Она еще от моего деда. Я обещала ему подарить. Одна у меня просьба к тебе, сынок.
– Да, мама. Я все сделаю. Что ты хочешь?
Мама слегка перевела дух. Все-таки ей тяжело давался разговор.
– С женой простись по-человечески. Повинись.
– Но ведь она…
– Придет ее время, и она повинится. А у тебя оно уже пришло. Вы столько лет вместе прожили. Двоих детей народили. Попроси прощения – тебе легче будет там, куда ты уходишь. Дай я тебя перекрещу на прощанье. Ступай с Богом. У тебя все будет хорошо.
Мне очень не хотелось спускаться в гостиную, где меня не ждали, но мама смотрела вслед. Я пошел знакомой дорогой. Руки невольно фиксировали каждый изгиб перил, глаза цепляли знакомые царапинки на стенах. Дом помнил меня.
Внизу Вера поила свою уставшую малышку, а Света сидела напротив и вежливо выслушивала обычное щебетание молодой мамочки о своем ребенке. Гостиная показалась мне заброшенной – ни вкусных запахов, ни букетика цветов, ни салфеточек. Света очень изменилась за то время, что мы не виделись. Я помнил ее модной, подтянутой, аккуратной. Сейчас передо мной стояла чужая женщина в старом халате, располневшая, оплывшая, с безразличным взглядом. Она не сразу поняла, кто вошел, дернулась, увела взгляд, тронула рукой волосы, потом пуговицы халата. Я набрал в грудь воздуха и шагнул вперед.
– Света, я сейчас уйду. Не знаю, увижу ли тебя еще. Прости, что не сберег нашу семью. Хочу, чтобы ты знала – у меня нет и никогда не было любовницы. И Димка тебя любит больше всех на свете. Он вырос и хочет проводить время в мужской компании, но он никогда не забудет свою мать. Прощай, Света!
Я шагнул к двери, не дожидаясь реакции жены, поцеловал в щеку сестренку, но ничего говорить ей не стал. Пока шел к калитке, мне очень хотелось обернуться, но делать этого было нельзя.
6
Я проехал пару станций, но внезапно решил выйти, увидев номер той Жилой зоны, которую мне как-то называл Григорий. Странно, что я номер запомнил. Грустно усмехнулся тому, что сбылось, наконец, мое детское желание. Я впервые выходил из магистрального тоннеля на одной из восьми тысяч незнакомых станций, без предварительного звонка, без адреса, по одному лишь вспыхнувшему желанию.
Выход из магистрального открылся красивым парком на островке. Островок, окруженный каналом, соединялся ажурными мостиками с веером расходящихся пешеходных дорожек. По краям их просматривались аккуратные домики разной этажности, цвета и размера. Парадный вход приветствовал проходящих открытой лужайкой, а за домом по типовому проекту должен быть внутренний дворик с садом. Все выглядело демократично, уютно, надежно. Я вспомнил содержание рекламных роликов про эту новую застройку. Они демонстрировали во внутренних двориках беседки, бассейны, спортивные уголки. Цена аренды домов уменьшалась при съеме их на длительный срок и составляла в зависимости от метража и этажности до 50 % среднестатистической заработной платы одного работающего. Григорий рассказывал, что жена Лиза продолжает жить скромно и пытается экономить, чего не скажешь о дочери, у которой стали разбегаться глаза и просыпаться самые экзотические желания по части нарядов, обстановки и путешествий.
Однако найти Григория не представлялось возможным. В нашей зоне из магистрального вела одна дорожка, а здесь их вон сколько. Звонить другу я опасался. Мои звонки в скором времени проверят, если их уже не отслеживают. Хорошо хоть карточка передвижений активирована до другой станции.
– Влад, это вы?
Я обернулся и увидел Лизу. Я привык видеть ее тихой и незаметной, в темной одежде, почти не разговаривавшей с гостями. Теперь передо мной стояла красивая молодая женщина. Взгляд вопросительный, но не испуганный.
– Здравствуйте. Чудо, что я вас встретил.
– Не чудо, а время, Влад. Конец рабочего дня. Вы к нам?
– Я хочу увидеть Гришу, но домой к вам мне нельзя.
– Я поняла. Присядьте на той скамейке. Я ему позвоню. Вам придется подождать с полчаса.
– Я подожду.
– Если передумаете – наш дом на 8-й аллее. Номер 47. Что-нибудь еще?
– Нет. Спасибо.
Лиза улыбнулась и зашагала к мостику. Взгляд отдыхал на пятнышке ее светлого однотонного платья среди пестрой толпы. Мне тоже захотелось улыбнуться. Моя мама бы ее похвалила. Я почти забыл, что мама работала в сфере бизнеса моды. В ее времена стилисты обучали сочетанию цветов, фактур, элементов одежды. Покупка одежды производилась на значительный срок. К этому относились серьезно.
Новое производство синтетических тканей с заданными свойствами обесценили выбор фактуры материала. Обилие дизайнерских решений, новые тенденции каждый сезон сделали человека совершенно беспомощным. Достаточно было при заказе сообщить свои параметры и пожелания, и в ответ поступало несколько десятков уникальных и строго индивидуальных вариантов возможного выполнения заказа. Поскольку само производство одежды подешевело, то подорожали марки модных домов. Были также фирмы с возрастной ориентацией, специализирующиеся на одежде для толстых и худощавых, высоких и низких. Были и дешевые фирмы для населения со скромными доходами.
Почти каждое уважающее себя предприятие диктовало свои требования к одежде сотрудников по фасону и оттенку костюма. Костюм необходимо было менять. Частота смены зависела от профиля учреждения. Покупка одежды давно превратилась в обременительное мероприятие, а когда-то, по рассказам мамы, была вроде праздника. Мне показалось, что для Лизы выбор одежды остался праздником.
Звонок сестры прервал мои размышления. Я, плохой конспиратор, забыл про то, что мое нахождение может отслеживаться, и ответил. Вера рассказала, что мама после моего ухода почувствовала себя лучше и заснула. Она была довольна разговором со мной и взяла с Веры обещание, что ее прах будет установлен рядом с прахом отца, что Вася напишет для тети разрешение беспрепятственно посещать аллею памяти родителей.
Света после моего ухода не стала разговаривать и поспешно ушла к себе, но Вере показалось, что она заплакала. Я был уверен, что Вера приписывает Свете свое настроение. Заплакать мог бы человек с нормальной психикой. Света была не просто больна, она делала все, чтобы болезнь прогрессировала.
– Влад, я звоню, чтобы спросить. Я понимаю, что ты обманул маму насчет Димки. Так и надо было сделать. Зачем ей лишние волнения? Я должна слово в слово повторять ей твою версию, чтобы не было расхождений.
– Я сказал ей, что Димка сбежал. Я знаю, куда, но никому об этом не говорю.
– Что ж. Так нам проще. Я предупрежу Васю с Мариной. Не казни себя. Его найдут.
– Ты знаешь, что потом с ним сделают.
– Прости меня, Влад. Но это не смертельно. С этим можно научиться жить.
– Я понимаю.
Я врал сестре. Я не понимал, как молодой парень будет жить «с этим». Я боялся представить его среди гомиков или тех искусственных личностей «с большей иллюзией свободы».
Гришу я не узнал, как и его жену. Появившийся достаток придал ему ухоженный вид. Он похлопал меня по плечу и присел рядом на скамейку.
– Шифруешься? Все так плохо?
– Меня со дня на день обвинят в похищении собственного сына.
– Нужна моя помощь?
– Нет, захотелось на прощанье поглядеть в глаза представителю общественной элиты.
Гриша слегка поморщился.
– Ну, да, раньше было проще. Бунт снизу, свержение законодателей. А теперь даже камень не в кого бросить. Чиновники лишь исполняют волю большинства.
– А меньшинство виновато уже по определению?
– В твоей шутке есть упрек. Но, Влад, ты изучал историю. Люди из меньшинства, склонные к насилию и психозу, подверженные чужому влиянию, стрессам – в критические периоды жизни превращались в убийц. В условиях современного мегаполиса теракт унесет не сотни жизней – тысячи. Разве общество не имеет права подстраховаться? Ты бы сам ответил утвердительно, если бы жизнь твоего ребенка зависела от работы транспорта, коммуникаций, передвижения по городу. Прости, конечно, сейчас тебе нужны другие слова.
– Ты знаешь, какие?
– Нет. А ты бы хотел вернуть все назад?
– Это как?
– Например, обойтись без развода.
Я подумал, что он прав. Я мог избежать развода, но Света рано или поздно все равно бы сломалась. Она привыкла быть на первом плане – любимая дочь, жена, молодая мать, центр и душа обеспеченной семьи. Она не приняла страдание как составляющую любви. Я рано или поздно потерял бы интерес к женщине, которую, повзрослев, любил и уважал уже по-другому: как мать своих сыновей.