– Малыш, я уезжаю! – к нему подошел отец и положил руку на плечо. Мальчик обернулся: – На службу?
– Да, на службу. Вечером буду. Пока, малыш.
– Пока… А зачем тебе ходить на службу? – вдруг спросил он. Отец остановился и, подумав, ответил:
– Ну,… чтобы работать, зарабатывать деньги….
– А зачем эти деньги?
Отец присел рядом на камень и как-то просто ответил:
– Чтобы нам было на что жить.
Чайки снова подлетели близко, собирая кусочки хлеба, брошенные мальчиком. Отец посмотрел на часы и сказал: – Скоро ты пойдешь в школу и будешь учиться. Научишься все понимать, отвечать на такие вопросы. Взрослые будут работать, а ты ходить в школу.
– А зачем учиться? – спросил мальчик.
– Чтобы стать умным, успешным, богатым. Может быть, знаменитым.
– А чайки бывают успешными?
– Успешными? Давай посмотрим.
Отец отщипнул кусочек хлеба и бросил птицам.
– Вон та чайка, которая нашла хлеб и съела его – самая успешная. Ей он достался, а остальным нет. Теперь ты понял, малыш? Кто сильнее и умнее – тот побеждает.
– Да, понял.
Отец снова взглянул на часы и встал.
– А бывают чайки богатыми? – снова спросил мальчик. Отец на мгновение задумался.
– Нет, богатыми нет. Им нужно ровно столько, чтобы себя прокормить.
– Тогда, зачем человеку быть богатым?
– Ну,… чтобы покупать себе все, что он захочет. Еду и игрушки, одежду и путешествия, машины и корабли. Представляешь, свой корабль! Ты сможет плыть на нем, куда захочешь!
– А чайки? Разве они не могут лететь, куда захотят?
Отец снова сел на камень рядом с сыном. Море плескалось у его ног, изредка касаясь лакированных ботинок. Птицы ходили, поглядывая на него, словно ожидая ответа этого взрослого человека.
– Понимаешь, малыш, они могут только есть и летать. Им не нужно больше ничего. Они ничего не умеют. А человек может все!
Сказал это громко. Так, чтобы птицы на берегу слышали и знали об этом. И, наверное, остался доволен собой.
– А чайки бывают знаменитыми? – спросил мальчик.
– Нет, они всего лишь чайки, а мы люди! – и положил руку ему на плечо. – Я пойду. До вечера. До свидания, малыш…
Он смахнул песок со своих ботинок и ушел.
– Да, мы люди, – вздохнул мальчик. – Зато они летают, а мы сидим на берегу и смотрим на них. Почему?…
Но некому было ответить на этот вопрос, а птицы, к сожалению, говорить не умели. Только взмахивали крыльями, легко отрываясь от берега, взмывали в вышину, к облакам, к небу, солнцу, и летели только туда, куда хотели. Зачем? Знали только они одни.
11
Человек лежал на горячем песке, взгляд его был устремлен далеко-далеко наверх, а вокруг только горячие пески и редкие кустарники пустыни. А человек все лежал и смотрел. Ни один мускул на его лице не дрогнул, и ни единого движения. Только глаза, следящие за облаками и взгляд, уносящий мысли на бесконечную высоту. Они были широко раскрыты и жадно пытались охватить огромное пространство над бесконечной пустыней.
– Так смотрят, наверное, только дети, – прошептала она.
– Наверное, так смотрят взрослые, которые иногда становятся похожими на детей, – ответил он.
– А что потом становится с этими детьми?
– Они лежат себе на песке, мечтают и думают, что когда-нибудь станут взрослыми…
– Или вовсе не думают ни о чем, просто смотрят на небо и на солнце.
– … станут взрослыми, сильными, уйдут на войну и будут всегда побеждать…
– Нет. Они не хотят воевать. Иначе они не смогут так смотреть на небо.
– И все-таки они вырастают.
– А потом… Что становится с этими взрослыми потом? – спросила она.
– Они…. – и он замолчал.
– Он смотрит на небо, как и мы! Но, почему в его глазах слезы? – удивилась она.
– Он не знает, сколько ему осталось.
– А те люди, которые в него стреляли, тоже забыли, что над ними голубое небо, облака, солнце, звезды?
– Иногда очень тяжело поднять голову и просто посмотреть наверх.
– Зачем он здесь?
– Им заплатили и отправили в эту пустыню друг в друга стрелять.
– Сколько ему еще осталось?
– Минуты две или три.
– И он плачет, потому что у него так мало этого неба?
– Потому что за свою короткую молодую жизнь он ни разу не посмотрел туда и ничего об этом небе не знал.
– Неужели нужно умереть, чтобы просто взглянуть наверх? – воскликнула она.
– Зато, теперь он счастлив.
– И плачет от счастья?
– Да.
– Тогда не будем ему мешать.
12
Люди заполняли это пространство, это просторное помещение. Они медленно заходили, занимая свои места. А места эти строго соответствовали их положению в жизни, в их обществе. Впереди на высоких сидениях расположились граждане вполне уважаемые – в строгих, но дорогих костюмах и платьях. Дети их тоже находились рядом, они совсем не присмирели, но их одергивали и усмиряли няньки, которые были здесь и не давали устроить в этом месте площадку для игрищ. Дальше все выглядело проще – женщины в невзрачных платках, их мужья, дети. Эти тоже чего-то ждали, но были скромнее. А за ними уже совсем простая публика. Хотя, такое понятие было здесь неуместно – не публика, но действующие лица общества, в убогих одеждах, с такими же лицами (насколько лица могли быть убогими). Просто, эти не были отягощены почетными званиями и степенями, печатью богатства и знатности, потому были просто убогими. Но, в этот миг все эти люди сидели и ждали. А глаза их были устремлены туда, где должно было начаться действо, ради которого все собрались. Как волнительно ждать этого и как достойно занимать свое место!
У дверей поближе к первым рядам возникло движение. Какие-то в черном, большие и сильные, возникнув из ниоткуда, подвинули прочих, бывших здесь и не готовых к такому. Их потеснили, но вежливо дали понять, что не место им в этих рядах. И, наконец, явились еще несколько человек – видимо, самых сильных мира сего – которых ждали в последнюю очередь, но в первых рядах. Теперь собрались все.
И начинается:
Звучит музыка, волшебный голос ведет за собой, за мыслями и словами сокровенными, которые значат что-то. Видимо, значат многое для людей в первых рядах и в последних тоже. Звуки колоколов и органа средневековым звучанием уносят души страждущих в небытие, и глаза их светятся. Убогие и нищие, известные, знаменитые и богатые – все собрались здесь, они были не вместе, но рядом, а глаза их мерцали в темноте. Мать, потерявшая сына и тот, кто забрал его жизнь. Простолюдине и те, кто отобрал у них все. И эти, в строгих, но дорогих нарядах, так умело построивших жизнь за пределами этих стен, где остальным из далеких задних рядов уже нечем было дышать и платить – за них, за себя и за прочих. А сколько еще тех “прочих”? Но глаза светились и в дальних рядах и повсюду.
А сверху из небольших окошек, пробивались лучи яркого света. А за ними в немыслимой дали, за пределом этого здания (если оно вообще имело предел) находилось бесконечное небо, космос и что-то еще. И свету этому было все равно – первые эти ряды или последние. И космосу тоже все равно было, а кому-то еще тем более. И освящал этот свет весь зал, всех людей немыслимыми яркими лучами, да так, что не оставалось места для тени. И тут становилось понятно – исходит он не из первых рядов, и сцены здесь нет вовсе. Сияет он сверху. И уже не имеет значения, в каких рядах сидишь, в чем одет, убогий ты или праведник. Потому что небо и космос, и что-то еще, они бесконечны, они едины для всех. И теперь эти люди думают. Может быть, на короткое мгновение, но задумываются: – Что же будет?…
– Как странно эти стены их объединили, – была потрясена она, – наконец, они вместе.
– Да, вместе, – отвечал он. – Эти люди вспоминают, что рано или поздно придется предстать перед Ним.
– Как прекрасно будет остаться с Ним наедине, оказаться самим собою. Взять то, что смог унести – что имело смысл, достать из-за пазухи дела свои и мысли, а остальное бросить, оставить здесь навсегда и предстать наконец перед Ним…
– И что будет тогда?
– Вот и думает каждый из них – что же будет тогда?… Что будет?…
Послесловие
– Я устала.
– Неправда.
– Я очень устала.
– Потерпи еще немного.
– Я не умею терпеть. Я устала быть никем. Ты знаешь – мы ничего не умеем!
– Зато можем все. Осталось совсем недалеко до того места, до того города и той зимы. Не волнуйся – все возвращается, и мы возвращаемся тоже. Пойдем туда…
Они стояли, едва касаясь заснеженного тротуара, и им было очень хорошо вот так, вдвоем. Снег, как когда-то падал, наметая новогодние сугробы. Заносил улицу и машины, деревья и провода, свисающие со столбов, крыши домов и весь этот город. И весь этот мир.
– У них прошел целый год, – сказал он.
– Как будто ничего не изменилось. Снова снег, тротуары, заметенные сугробами.
– Я хотел напоследок снова прийти сюда, – сказал он. – Попрощаться с этим городом и людьми, которые спят в теплых постелях.
– И не знают, как здесь красиво и хорошо, – добавила она.
– Да, хорошо, пока эти улицы пусты, – согласился он.
– А помнишь ту огромную черную собаку? – воскликнула она, – ее больше на этой улице нет. Наверное, теперь она совсем в другом мире – в далеком и теплом…
– …где никогда ничего не случается и не надо искать люк, который согреет тебя. Искать еду тоже не надо. Ничего не надо. Только ждать, когда ты снова вернешься в этот мир, и станешь кем-то еще. Снова будешь бороться…
– И побеждать? – спросила она. – А если повезет – будешь любить?…
Их разговор прервало какое-то движение – огромная черная собака на длинном поводке бежала впереди девочки. Та самая черная собака! Они первыми выскочили из своего дома и бросились в снег! Играли, падая в белые сугробы, потом вскакивали, неслись дальше, снова падали. И им было хорошо, вот так вдвоем.
– Они нашли друг друга! – радовалась она.