Он шевелил пальцами ног, блаженствовал. Времени до рассвета оставалось еще много.
- В общем, нас вывезли - меня и еще четверых тяжелых. А всего нас из отряда осталось одиннадцать. Так-то, Мария, - Он повторил и более сердито: - А ты говоришь!
- Да! - вспомнил он. - Это тоже передашь. - Он достал из Тишиного шифровального блокнота заложенные туда чистые тетрадные листы и мелко написал в одном сведения о себе: фамилию, имя, отчество, место рождения, где призывался, где служил, где лежал в госпиталях, когда попал в плен. И указал даты: с - до. - Николай Никифорович, наверное, кое-что уже сообщил обо мне, - разъяснив он. - Если он честный дядька, а, кажется, он честный, он должен был сообщить, что один его почтовый ящик - та сосна - раскрыт. Так вот, это дополнение к его сообщению. Пусть запросят, перепроверят. И Николаю Никифоровичу, и тебе, и всем тем, кто связан как-то с вами, будет спокойней. Договорились?
Мария высыпала остатки снега в котелок, в котором не набралось воды и на три четверти его объема.
- И ты пойдешь, как там, под Москвой?
- Да, - он нащупал бумагу, табак, скрутил папироску и достал горевшую щепочку из печки.
- Будешь рвать склады? - Мария взяла ведро и открыла творило. - Ты лежи. Я сама.
- Нет. Склады не получится. Одному это не под силу и, второе, нет ни взрывчатки, ни запалов, словом, ничего нет. Придется заняться другим. Тем, что под силу.
- Ты возьмешь меня? - она надела шапку поглубже. В творило залетал снег, сразу же в землянке похолодало, но зато уже не пахло портянками.
- Нет. Давай поживей. Ты меня заморозишь.
Она спустила ему ведро снега, он кидал его в оба котелка, снег сразу же таял в горячей уже воде, потом он передал ей ведро, она наполнила его еще раз и спустилась в землянку.
- Возьми, Андрюша, меня, - она, сняв котелки, поставила ведро на печку.
Для того дела, которое он задумал, он не мог взять ее с собой, и он сказал ей:
- С какой скоростью ты можешь идти на лыжах? Через сколько километров свалишься? Через двадцать? Тридцать? А если надо идти сорок, шестьдесят? Без остановки, иначе догонят или где-то перехватят? - «Из вас двоих, - подумал он, - хватит им и Тиши». - Я должен буду идти в твоем темпе, понятно? Скорость эскадры равна скорости самого тихоходного судна, - сказал он для вящей убедительности. - И потом, разве твое задание кончилось? Раз есть канал, нажимай на Николая Никифоровича. Пусть связывается. Пусть бросят тебе кого-то на помощь. Пусть легализируют. Не жить же тебе одной всю зиму!
- Но ты же не уйдешь? Совсем не уйдешь? Или собираешься уйти? - Мария, надрезав финкой, оторвала от парашюта широкую полоску, разрезала ее пополам, смочила из котелка одну и подала ему обе: - Оботри ноги. А то когда еще. Хотя, погоди. - Найдя мыло, она чуть намылила влажную тряпку. - Оботри хорошенько. Еще натопим воды.
- Не уйду. Не собираюсь, во всяком случае. Во всяком случае, сейчас не собираюсь, - уверил он ее. - «Но если не приду, что ты тогда будешь делать?» - подумал он, но не стал говорить ей об этом, а занялся ногами - тер их мыльной тряпкой, а Мария, осторожно наклоняя котелок, тоненькой струйкой поливала на то место, которое он тер. Ноги блаженствовали, он с наслаждением поставил их так же, как это делала Мария, на голенища валенок, и не хотел даже надевать носки. - Чудо! Чудо из чудес! Много ли надо чело-веку для полного счастья! А, Мария? А? Что ты скажешь на этот счет?
Сев опять на свое место, заглянув в ведро, критически посмотрев на Андрея, как бы определяя что-то, она ответила и робко, краснея, улыбнулась:
- Для полного твоего счастья, Андрюша, тебе надо обтереться всему и сменить белье.
Теперь он открыл рот, так далеко развить мысль о мытье в этих условиях у него не хватило мозгов.
- Нда? Это было бы…
- Я отвернусь, - вся вновь покраснев, заявила Мария. Или вообще выйду. А ты оботрись хорошенько тряпочками. А что их жалеть? Возьмешь Тишину сменку. Я сама стирала да прожаривала под утюгом. Возьмешь, возьмешь. - Она заплакала: - Хоть чем-то Тиша нам поможет.
Что ж, он послушал ее - да и было бы глупо не послушаться. Когда воды согрелось достаточно, он, присев на корточки под творилом, ежась, сначала обтерся мокрой мыльной тряпкой, а потом, поливая через край на эту тряпку, обтерся горяченькой водой. Надев чистые кальсоны и брюки, надев чистые же шерстяные носки, он крикнул Марии, и она, спустившись в землянку, полила ему на голову.
Не бог весть, как он вымылся, но пот и грязь он почти стер. Во всяком случае, ощущение свежести пришло, и он, пока Мария грела чай, лежал на нарах в состоянии блаженства, изредка поглядывая на часы, прикидывая, через сколько времени ему следует выступить.
- Как новорожденный, - заявил он. Мария кивнула. - Или хотя бы как в санатории.
Это мытье дало ему не только ощущение чистоты. С потом и грязью он как бы смыл и то чувство униженности, которое пришло, когда он стал пленным. Смыв с себя пот и грязь, он как бы смыл и это чувство - он был чист, в тепле, сыт и хорошо вооружен. И он не был один. Мария, помогая ему, снаряжая его, значит, разделяя его планы, связала его и со всей армией, со своей Землей. Он теперь не чувствовал себя одиночкой, напрочь оторванным в ту злосчастную ночь от армии. Нет, он снова ощущал себя с ней.
- Вот что, - сказал он после второй кружки сладкого и крепкого чая. - Ты все поняла?
Держа кружку на коленях, поднимая ее к губам, чтобы отпить, Мария промолчала.
Он сказал жестко:
- Первое: связь с Николаем Никифоровичем. Пусть даст знать о тебе. Второе: без крайней, без самой крайней нужды - из землянки ни на шаг! Наследишь. Ни на шаг, если хочешь жить! Понятно?
Мария закрыла глаза.
- А если я не хочу жить? Зачем жить? Тиша…
Он перебил, он считал, что эти мысли надо сразу вытравлять из ее головы:
- Глупости! Понятно, глупости? Что это значит - «не хочу жить?» Ты где находишься? Ты - в армии. Твоя жизнь не принадлежит тебе.
- Задание провалилось… - не очень уверенно возразила она.
- Кто это тебе сказал? Это что, решение твоего командования? А если тебе бросят помощь? - Он возмутился для пущей убедительности:- Ишь ты! - Он даже передразнил ее:- «Задание провалилось…» И Мария, - как твоя фамилия? Ах да, Лунькова, - и Мария Лунькова для себя окончила войну. Пусть, мол, другие воюют!
Она смотрела на него растерянно и сердито - ее рыжеватые короткие брови сошлись над переносицей.
- Но…
- Никаких «но»! Ты что, хочешь порадовать их, что сдалась уже? Что внутри себя сдалась?
- Я их ненавижу! - Мария сжала кружку. - Возьми меня с собой. Возьми, Андрюша!
- Нет, - сказал он мягче, но все-таки определенно. - Нет. Если тебе, если вам с Николаем Никифоровичем удастся связаться в командованием, то как бы командование ни решило, ты будешь стоить дороже, чем простой диверсант. До конца войны еще далеко, и твои РД помогут нам больше, чем твоя стрельба.
- Ты, а ты… диверсант? - неожиданно спросила она. Этот вопрос тоже доказывал, что она поняла все верно, что чувство отчаяния, ненужности на земле, отчего она и сказала, что не хочет жить, что это чувство сейчас у нее погасло и что она будет поступать правильно.
Он зевнул, его все-таки еще клонило подремать.
- Нет. Я… Я просто человек, которому приходилось заниматься этим делом… - Он повернулся на бок. - Извини, я подремлю. Я уйду надолго. Дня на три. И вообще, ведь никогда не знаешь в таком деле, что с тобой будет через час. Так что, если есть возможность поспать, упускать ее нельзя. Так-то, Мария. Так-то, сестренка.
Он закрыл глаза, чувствуя, что спа накрывает его обоими полушубками, подтыкает их ему под бок.
Вольно или невольно, но Марию пришлось обмануть, он ушел не на три дня, он ушел на неделю. Ему было необходимо раздобыть винтовку. Конечно, ППШ является хорошим оружием, но оно годилось для ближнего боя в атаках, в контратаках, в лесу, в населенном пункте, то есть, когда ты с противником, как говорится, лицом к лицу, и скорострельность автомата и число патронов в магазине тут играют определяющую роль. Но ближний бой в этих обстоятельствах его совершенно не устраивал. В ближнем бою получить пулю - очень просто. Но если у тебя за спиной свой тыл, и если твоя рана не смертельна, то ты можешь или сам выйти, или можешь надеяться, что тебя выведут или вынесут. Конечно, если рана смертельна, тут разговор совсем другой, совсем другой. Но все-таки, когда у тебя за спиной свой тыл, когда ты наступаешь, то ППШ - автомат - отменное оружие.
Но сейчас, далеко от своих, находясь в глубоком окружении, не имея за спиной никакого тыла, если, конечно, не считать Марии в землянке, от которой он находился за многие километры, ближний бой для него был невыгоден. Не улыбался ему ближний бой! Никакой стороной не подходил он ему! Получи он пулю, предположим, даже в ногу, просто в икру, в бедренную мышцу, и берите его. На одной ноге далеко не уйдешь.
Нет, о ближнем бое даже думать не приходилось! Но вот бой с дистанции, с хорошей дистанции, ему подходил. Стрелял он отлично и мог потягаться с любым стрелком или любыми стрелками, тут у него было колоссальное преимущество. Он мог вывести из строя нескольких, стреляя внезапно, а потом уходить, уходить, уходить на лыжах хоть за сто километров, и поди догони его, поди перехвати! И так он мог повторять и раз, и два, и хоть пять раз! Но для боя в дистанции ему была нужна винтовка. Винтовка была крайне как необходима. Ее требовалось раздобыть.
Карта Тиши, карта-пятиверстка, давала ему ориентировку больше, чем на сто километров. Это был примерный радиус его действия. Радиус на три стороны света: на север и юг и на запад. Восточное направление он отбрасывал - чем восточнее бы он брал, тем плотнее там были немцы, а это его тоже не устраивало: в его одиночной войне бой с немцами должен был навязывать он, прикинув все выгоды для себя. Следовательно, он нуждался в маневре, высокая плотность немцев на востоке от него не давала этого маневра, и восточное направление отпадало. Но три остальных остались.