Понтоны подвезли, когда совсем рассвело, когда тот высокий, поросший лесом берег виделся четко, хотя солнце еще не встало.
Натужно ревя, перетирая верхний, белый, слой песка, выбрасывая наверх коричневый, влажный, «студебеккеры» из колонны развернулись в линию, задом подкатили к воде и въехали в нее. Понтоны шлепались с них, как громадные корыта, обдавая водой понтонеров и всех других, кто изготовился их хватать и не дать им скользнуть далеко от берега. Понтонеры, сдергивая со «студебеккеров» весла, спасательные круги, швыряли их в понтоны; весла, круги подхватывали десятки рук.
Солдаты вкидывали в понтоны ящики с боеприпасами, скатки, держа повыше оружие, чтобы не замочить, впрыгивали в них, разбирали весла, ставили в уключины, рассаживались, а на носу каждого понтона устанавливали или ручной пулемет, или прилаживали ПТР, или устраивались с винтовками и автоматами.
Все были бледны, взволнованны, суетливы, а ротный, перебегая от понтона к понтону, еще и подбавлял темпа:
- Рота, быстрей! Быстрей! Быстрей, товарищи!
От комбата прибежал связной, еще издали крича:
- Вперед! Товарищ старший лейтенант, вперед!
- Весла на воду! - крикнул ротный.
Увидев столько воды, он, наверное, вспомнил команды, которые слышал на Азовском море: ротный был из Ростова. Швырнув фуражку в понтон, он вместе с понтонером, толкая корму, показал, что надо делать:
- Отчаливай! Вперед! Рота, вперед!
Нагруженные так, что от бортов до воды оставалось каких-то двадцать сантиметров, понтоны тяжело отходили от берега. Ротный, черпанув голенищем через край, подпрыгнул, перевалился через корму, вскочил на ноги и, показывая на тот берег, командовал гребцам:
- Навались! Раз-два! Чаще! Р-раз-два! Р-ра-з-два! Чем быстрей пройдем эту воду, тем меньше потерь. Друж-но! Навались! Глубоко весло не сажай, не сажай! Только чтоб под воду! Ну еще! Ну еще! Ну еще! Андрей! - крикнул он ему на нос. - Пулемет - к бою! Дистанция пятьсот, целик - ноль! Без команды не стрелять.- Андрей обернулся, чтобы кивнуть, мол, понял, и ротный показал ему в обе стороны: - Глянь! Красота какая! Сила!
Ротный был прав - зрелище было величественным. Насколько хватал глаз, вверх и вниз по Днепру от ожившего восточного берега, сбросившего всякую маскировку, плыли понтоны, надувные лодки, неуклюжие рыбачьи плоскодонки, челны, плоты, плотики, даже неведомо откуда взявшиеся здесь не то два баркаса, не то две фелюги с заплатанными серыми парусами. И все это было под завязку набито людьми и оружием.
Тишина и безлюдье, которые царили здесь лишь полчаса назад, сменились движением, криками, командами, скрипом уключин, всплеском весел. Казалось, левый берег выплескивал через всю полукилометровую ширину реки волну людей и оружия.
- Да! - крикнул через понтон Андрей ротному, вдруг почувствовав, что очень приблизился конец войны. - Сейчас, Коля, сейчас мы там будем! Ленту! - приказал он Барышеву и продернул ее наконечник в приемник пулемета и зарядил пулемет.
От резких взмахов весел, от резких наклонов гребцов, нос понтона то поднимался, то опускался, и целиться точно было невозможно, но Андрей решил, что если по ним откроют огонь, он все равно будет стрелять, чтобы все, кто плыл с ним, не чувствовали себя беззащитными мишенями, по которым, хорошо изловчившись, не торопясь, выжидая нужную дистанцию, немцы начнут бить в упор.
Ротный вскочил на угол боковой и кормовой стенки понтона. Степанчик, чтобы ротный не свалился в воду, схватил его за ремень, и ротный командовал гребцам:
- Дружно! Р-р-аз-два! Правое табань! Левым! Левым р-раз-два, р-раз-два! Раз-два! Оба, раз-два! Раз-два! - Командуя так, ротный кричал и на другие понтоны: - Лисичук! Лисичук! Отстаешь! Прибавь! Рязанцев! Лейтенант Рязанцев, держи левей! Держи интервал! Не сбивайся в кучу! Ходу, товарищи, ходу! Темп! Темп! Темп!
Затарахтел, как застрелял, мотор. Сзади и справа от них в полукилометре отходил от берега какой-то катерок, вытягивая за собой на тросе плот, на котором были лошади и легкие противотанковые пушки.
«Хорошо! - подумал Андрей.- Что катерку туда и сюда? Лишь бы на берегах все было готово, а так бы таких катерков…»
Он не успел додумать, потому что из-за холмов на том берегу раздался, быстро усиливаясь, низкий гул. Андрей посмотрел в небо, потом на отодвинувшийся от них восточный берег - они отплыли какую-то жалкую сотню метров,- потом на ротного - ротный стоял, подняв лицо, закусив губу. Все в понтоне зашевелились, гребцы сбились с ритма, и ротный крикнул:
- По местам! На весла! Р-раз-два, р-раз-два! Темп, ребята! Темп! Темп, товарищи!
Навстречу гулу с левой стороны понесся, еще быстрее приближаясь, более высокий в тоне звук, и тут же, через какие-то секунды, словно гонясь за своим звуком, как будто чиркая по небу, над Днепром пролетела тройка, потом еще тройка, потом сразу штук двадцать, потом еще много истребителей. Взлетев где-то, они и над Днепром продолжали, ввинчиваясь в воздух, набирать высоту, и звон моторов как ударил по воде.
Сразу же за холмами, за Днепром, начало коротко трещать, как будто там кто-то рвал сухой коленкор, дробно застучала авиапушка, но и почти тоже сразу же - понтон успел пройти еще какие-то метры - из-за холмов вылетело, разворачиваясь по дуге, несколько звеньев «юнкерсов». Над ними, как возбужденные шмели и осы, кружились, взлетали вверх, падали к «юнкерсам» наши и немецкие истребители, все так же треща пулеметами и дробно стукая очередями авиапушек.
С левого берега ударили зенитки, и воздух под «юнкерсами», между ними, над ними, как бы лопаясь сам, покрылся белыми и желтыми клубками дыма. В Днепр, взбивая фонтанчики, посыпались осколки зенитных снарядов, и когда они падали вокруг понтона, казалось, что, несмотря на рев и грохот в небе, было слышно, как они булькают, исчезая в воде.
Ротный скомандовал:
- Надеть каски! - но сам не надел, и никто тоже не надел касок, они валялись у всех под ногами и только мешали.
Зенитки били и били, и один «юнкерс» выпустил черный хвост и, отваливаясь на крыло, будто прицелившись носом на что-то на земле, помчался туда, за холмы. В небе все трещал коленкор, глухо стукали авиапушки, красным мгновенным фонариком вспыхнул, взорвавшись, чей-то истребитель, вспышка от взрыва успела погаснуть, и лишь потом ударил звук от него, вроде бы в небе распечатали бутылку с тугой пробкой. Потом еще пара - опять неизвестно чьих - истребителей задымила, но «юнкерсы», закончив разворот, пошли над Днепром, и от сложившегося в рев грохота их моторов на Днепре зарябила там, где ее не трогали веслами, вода.
А понтон не прошел еще и трети Днепра.
Дернув хомут пулемета вниз, Андрей сломал его в шарнире, так что теперь хомут был под прямым углом к станку, и пулемет не катался на колесах, а мог лишь юзом съезжать влево и вправо на узкой железной полоске, которая была на носу. Тут Веня крикнул: «Бросают!», и Андрей успел, обернувшись от пулемета, заметить, какое белое - как мраморное, с чуть заметными под кожей голубоватосерыми жилками - лицо у Вени, и то, как Барышев, выпустив ленту, уцепился обеими руками за борт, словно готовясь выпрыгнуть в воду, и то, как ротный спрыгнул внутрь понтона, и то, как один из понтонеров потянулся рукой к кругу, как открыл рот и округлил глаза Ванятка, как загорелся еще один «юнкерс» и как посыпались из остальных бомбы.
А до высокого берега еще было больше половины пути.
Бомбы, как черные продолговатые капли, лениво отваливаясь от «юнкерсов» (в этой части полета они были отлично видны), летели, все набирая скорость, а когда выходили из дуги в прямую, неслись визжа, но уже были невидимы - глаз улавливал лишь что-то мелькнувшее, после чего в Днепре взрывался фонтан: стеклянного цвета у основания, желто-черный от песка и ила в середине, белый от пены у вершины. Грохот бил по перепонкам, воздух по глазам и лицу, понтон дергался, воспринимая удар днищем и глубоко погруженными бортами.
«Юнкерсы» шли снизу вверх, взрывая Днепр в сотнях мест, и над водой несло брызги, мельчайшие песчинки, пахло тиной, сгоревшей взрывчаткой и рыбой.
Рыба плыла белыми пятнышками и полосками, качаясь на волнах, ее швыряло вверх новыми взрывами, она опять падала в воду, плыла ниже, задерживаясь у досок от лодок, возле скаток, обломков весел, а маленькие рыбки - даже у пилоток тех, кто или сбросил их, или утонул.
«Юнкерсы», накренившись, сделали разворот и, не обращая внимания на все, что было над ними, под ними, по сторонам от них, пошли вниз.
А понтон был лишь на половине Днепра.
Ударила новая серия взрывов, все в понтоне уже были мокрые оттого, что с каких-то двух десятков метров на них упал фонтан, понтон швыряло, на плоту заржала, как крикнула, то ли от боли, то ли от ужаса лошадь, потом рядом ударил еще один взрыв, понтон подлетел, словно хотел оторваться от Днепра, все бросили весла, и несколько человек, отчаянно махая руками над водой, догнали, перехватили понтон, уцепились за эти весла и, тяжело дыша, выпучив глаза, тянулись руками к бортам, хватались за них, а ротный, как в немом кино, потому что ничего не было слышно, раскрывал и закрывал рот, что-то командуя, но никто его не слышал и не греб, и тогда Андрей схватил свой ППШ и дал длинную очередь вверх почти над головами - с носа на корму.
- На весла! Черт! - заорал он. - Греби!! Греби! - он швырнул Папу Карло к веслу, хотел броситься к другому сам, тут снова понтон толкнуло, и он едва успел схватить за ручки пулемет и удержать его.
- На весла! - тоже заорал ротный. - Греби!
Понтон стал тяжел. На дне его почти по колено плескалась вода, и понтон осел глубоко и от нее, и оттого, что за его борта держались, повиснув вдоль, вроде поплавков, люди. От кромки бортов до воды оставалось лишь на какую-то ладонь.
А до берега было еще метров двести.
- Греби!- ротный толкнул Степанчика к веслу.- Котелки! Каски! Черпать воду! Ходу, товарищи! Ходу! Темп! Темп! Темп!
Те, кто висел на бортах, мешали грести, но ротный, переступая по скаткам, вещмешкам, ногам, выскочил на середину понтона, командуя: