килограммами в сельпо скупает соль;
в лесе огненное скачет колесо –
баба Катя уверяет, что к войне.
Да и женщину с кошачьей головой
баба Катя наблюдает не впервой.
Впрочем, что ей, бабе Кате, за печаль? –
у неё на лбу невидима печать,
и когда падёт на землю саранча,
бабе Кате будет не о чем скучать,
потому как стерва Клавка из ларька
под раздачу попадёт наверняка...
Баба Катя зналась с Нестором Махно,
заряжала Троцкому наган,
говорят, что в чёрной маске домино
сам Пилсудский пал к её ногам...
Бабу Катю принимали семь царей,
к сожалению, один из них – еврей.
У неё вставная челюсть на столе,
у неё в стакане спит стеклянный глаз,
баба Катя ковыряется в земле,
понимая в этом много лучше нас.
А над ней в слоях воздушного стекла
овощные плавают тела.
Баба Катя, ты ль взойдёшь туда,
словно одинокая звезда?
Нет, сказала баба Катя, я уже
окопалась на последнем рубеже,
у меня ли не лежит на страх врагам
под подушкой ворошиловский наган!
Выйдет зверь из моря, грозен и красив,
содрогнётся весь Перовский жилмассив,
над промзоной третий ангел вострубит,
только ваша баба Катя устоит,
на развалинах, в рванине, босиком,
угрожая зверю чёрным кулаком.
Для того ли меня мама родила,
чтобы я под зверя лютого легла?
Эй, товарищи покойники, за мной –
в чине ангельском, и крылья за спиной!
подведите мне горячего коня,
охладите кислым яблоком меня,
поднесите мне зелёного вина,
подтяните мне тугие стремена!
Эх, не выдай чёрный ворон, красный стяг,
мы ещё у зверя спляшем на костях!
Саранча летит железная, звеня,
семь патронов в барабане у меня.
Семилетняя закончится война –
кто-то ж должен на развалинах прибрать?
Нет, сказала баба Катя, ни хрена
я ещё не собираюсь умирать.
Вы уйдёте-пропадёте кто куда,
я останусь, одинокая звезда.
Сколько выпадет золы – не разгрести,
то-то розам будет весело цвести!
Елена
Выпьем, – говорит, – и ещё налей.
Выпила, говорит, – хорошо сидим.
У Гомера тысяча кораблей,
А её устроил бы и один.
Ей сначала ехать на Тёплый Стан,
А потом на Павелецкий вокзал.
Выпьем, говорит, за красивый стан,
За чужую бабу, её глаза.
За оптовый рынок, за секонд-хэнд,
За схождение челноком в Аид,
У меня от греческих от легенд
Третий день башка болит, говорит.
Застегнула китайский свой пуховик,
Расчесала волосы гребешком,
Песню, что придумал слепой старик,
Так невыносимо носить пешком.
Говорит, тоска у меня в груди,
Кто бы, говорит, захотел украсть?
Там в кромешном мраке за кольцевой
Воет пёс с единственной головой...
Воет ли, скулит, разевает пасть...
Индиана Джонс
Отведи меня в кино на дневной сеанс,
Там опять спасает мир Индиана Джонс,
Он стоит, размахивая хлыстом,
И всё ему нипочём,
Он если бьёт, то наверняка,
Горы и облака
За его плечом.
В дальнозорком краю не требуются очки,
Расшифрованы все загадочные значки
И блондинка укрощена,
У неё яркие ногти, высокие каблуки, но она
Ест из его руки.
А против воинства зла достаточно и хлыста,
Если совесть чиста.
Отведи меня в кино на дневной сеанс,
Там мумия отрясает тысячелетний транс,
Но в конце концов и она попадёт туда,
Где будет ей поделом.
Господь призревает свои стада...
Наше дело плохо – мы не победим никогда,
Зло – это добро, которому не повезло.
Там, в кино, если падают, то встают,
Индиана Джонс презирает земной уют,
В каждом артефакте прячется Бог,
Но Индиана Джонс никогда не придёт сюда,
Он стоит, и древние города
Рассыпаются в прах
У его ног.
Штирлиц
1
Штирлиц давно под колпаком звёзд,
Ходит взад-вперёд, ничего не ест...
Бог мелочей тих, запускает в рост
Усики у плюща.
Обвейся вокруг опоры нежным листком...
Бог мелочей не заботится ни о ком,
Тронет рукой и дальше пойдёт, спеша.
Паучья сеть, капли воды на ней
Вспыхивают тысячами огней
На рассвете, когда труднее всего дышать.
Так и качайся на клейкой своей стропе
От бездны на волоске.
Вот муравей торопится по тропе,
Лапки вязнут в сыром песке.
Как ни носи фуражку, чёрную кожу, стек,
Как ни прикидывайся членом НСДРП,
Всё равно проговоришься во сне,
Тут и кранты тебе.
Смерть – это грузная баба в слепом пенсне,
В обтёрханном пиджаке.
Вьётся пчела над мокрой разрыв-травой,
Штирлица по коридору ведёт конвой,
Роза у него в руке,
Альфа Кентавра над головой.
2
Говорит Штирлиц Мюллеру: я устал,
У меня в активе два железных креста,
Три наградных листа,
Но по ночам мне снятся поля, леса –
Удивительные места,
Дождь прошёл, дорога совсем пуста,
Женщина стоит у плетня,
Ожидает меня.
Говорит Мюллер Штирлицу – потерпи,
Знаю, там суслики свищут в сырой степи,
Ветер гонит ковыль волной,
За рекой догорает горстка огней,
Но что поделаешь с этой войной –
Она на нас, а мы – на ней,
Лучше хлопнем ещё по одной.
Говорит Штирлиц Мюллеру:
Это херня, ты просто успокаиваешь меня,
Ты говоришь – совесть моя чиста?
Как бы не так, погляди, каким я стал,
Чистый фриц от рожек и до хвоста!
У меня за спиной карательные акции, города,
Растоптанные войной,
Я даже тебе, говорит, не скажу никогда
Что у меня за спиной.
Говорит Мюллер Штирлицу – думаешь, мне легко?
Я, говорит, всегда попадал в молоко
При сдаче норм ГТО,
Но хочешь не хочешь, а мы должны,
Мы стоим на страже своей страны,
Соберись же в конце концов,
Застегни мундир, что у тебя за вид!
Погляди на Кальтенбруннера, говорит,
Вот кто владеет лицом.
Сказка
от замка герцога синяя борода
к замку графа зелёная борода
ведёт дорога из снега и льда
Игорь Караулов
Кто бредёт по лесу, едва жива,
шевеля во рту никакие слова,
у него, мол, синяя борода,
мёртвая голова.
Открывала двери своим ключом,
подпирала стену тугим плечом:
семь весёлых жён на семи крюках,
разговаривают ни о чём.
Поселился зимородок над ручьём,
поселился червь в животе моём,
очи мои белы,
ночью светло, как днём.
Восемь братьев бились, но непобедим
оставался мой господин,
у него за поясом пять ножей,
а в сердце только один.
Он спит, он укрыт плащом,
он обвит плющом,
говорит не знамо о чём,
в кущах щёлкает соловей,
месяц водит сырым лучом.
Ноги его в земле,
замок его в огне.
Я на пир позову сестёр,
пускай завидуют мне!
Вокруг смыкается чёрный бор,
ветер гудит во тьме.
Крупнозернистый ток звёздного рукава
"Крупнозернистый ток звёздного рукава
лезвиями осок
взрезан наискосок.
Мелкая тварь, беги
в норку, в песок.
Сова
встала не с той ноги.
Столько ужей, жаб, лягушачьих кож!
Принца с его стрелой на каждую где возьмёшь?
Сколько их, лапки воздев, поднимается из глубин,
потенциальных дев, белых тел, ундин,
и это ещё не предел!
Я бы такую взял, я бы её жалел,
я бы, конечно, смог
не обнимать, не сметь, не спрашивать, где была...
Знаешь, я видел смерть, бесшумны её крыла".
"Ты опять не о том.
Все эти жерлянки, жужелицы, ужи –
лишь оболочки слипшихся хромосом,
впрочем, я не рискну отрицать тот факт,
что если не здесь, то где-то в иных мирах
всё ж таки существует разумная жизнь.
Знаешь, когда я вот так стою, вслушиваясь во мрак,
а надо мною узкой листвой осокорь дрожит,
месяц выходит из пруда, неся луну на руках,
чёрные корни ворочаются в пыли,
меня охватывает какой-то непонятный страх,
что мы не одни в пределах этой земли.
Иногда мне кажется, я стою на часах,
охраняя мир, глухой полночной порой,
и бесшумная смерть, парящая в небесах,
поворачивается и роняет своё перо.
Например, откуда взялся этот бетонный куб,
этот невнятный гул,
сладкие судороги глубин,
вот опять там какой-то непонятный огонь мигнул.
Впрочем, поднимается ветер.
После договорим..."
Так говорят тайком
через стекло витрин
думающий манекен
с мыслящим тростником,
покуда с тёмного дна
русалки всплывают на
иной, чем от звёзд
пробивающийся сквозь бетон,
нечеловеческий свет.
Этот человек мёртв...
1.
Этот человек мёртв
Он лежит на речном дне
Белый и зелёный свет
Поселился на глазном дне
Проплывает над лицом мост
Догорает в небесах спирт
Как жемчужина его мозг
В коробчонке расписной спит
Человеку снится сон
Он встаёт посреди реки
Под кроватью прячется сом
Лилия растёт из руки
Вниз головой костёр
остывает в реке
Панцирная рыба осётр
Пляшет в котелке
Под ногой качается мост
За мостом качается лес
Времени у него в обрез
От первых до последних звёзд
2.
Рыбак рыбака
Видит издалека.
Передаёт по кругу
Бутылку с мутной брагой.
Что они рассказывают друг другу,
Слышит только сом под корягой.
И слава богу.
Ватники в рыбной чешуе,
Мазуте, песке,
Бакен плывёт, не трогаясь с места,
Белый, зелёный, красный огонь горит,
Один прикуривает, заслонясь от ветра рукой, –
Йопт, – говорит, –
Кто это там такой?
Что это там такое?
3.
А вокруг всё расцветает, как город-сад,
Словно тридцать тысячелетий тому назад,
Волосатые папоротники, хвощи,
Трицератопсы, махайродусы, кто там ещё –
Человек в плаще,
Говорящий на вымершем языке.
Его босы ноги стоят в песке,
Лилия прорастает в его руке...