Грунте насупился.
– Да, вам-то это безразлично, ведь вы никогда не замечаете, что вы едите. – Зальтнер похлопал его по плечу. – Не сердитесь, пожалуйста. Терпеть не могу, когда вы делаете такое ужасно-строгое лицо. Нет, кроме шуток, – вот что я хотел сказать: как же, по вашему, возможно против воли марсиан выбраться отсюда и попасть куда бы то ни было, кроме того места, куда вас любезно соизволят препроводить?
– Насилию я, разумеется, покорюсь, – возразил Грунте. – Но поймите вы, – только насилию! И я всячески постараюсь избежать его.
– Вы надеетесь перехитрить нумэ?
– Я пустился бы и на это, если бы они, действительно, прибегли к насилию; я считал бы это средством самообороны. Но судя по всему, что я о них знаю, я думаю, что они не могут обойтись с нами так жестоко и неблагородно. Я думаю только, что они перестанут считаться с нашими интересами и доведут нас до того, что мы сами добровольно последуем за ними на Марс.
– Что вы имеете в виду?
– Я так себе это представляю: насильно они нас не увезут, – это было бы нарушением правил гостеприимства. Но они позволяют нам остаться на острове только до тех пор, пока он не будет переведен на зимнее положение. И нельзя же поставить им в вину то, что они не захотят, чтобы мы зимовали здесь, когда сами хозяева, за исключением нескольких сторожей, покинут дом. А это поставит нас перед необходимостью – либо отправиться на Марс, либо двинуться в обратный путь, не имея на то достаточных средств, да и к тому же – в самом начале полярной зимы и, по всей вероятности, при враждебном нам ветре. Вот об этом-то я и хотел с вами переговорить. К такой возможности мы должны быть подготовлены, нужно выяснить, чего именно мы хотим; мне надо знать, как вы к этому относитесь. Повторяю, я убежден, что сегодняшний день не обойдется без ультиматума.
– Это щекотливый вопрос, любезный друг. При таких обстоятельствах, может быть, было бы всего надежнее вернуться в Берлин или Фридау, сделав маленький крюк и заехав на Марс. Допустим далее, что мы благополучно перелетим через полярное море и не угодим ни в один из океанов, доберемся скажем, до Лабрадора, или Аляски, или Сибири, или вообще до одной из этих приятных летних резиденций; тогда если нам оттуда и удастся выбраться, то во всяком случае до наступления лета об этом не может быть и речи, а летом ведь все равно марсиане обещали доставить нас обратно.
– Я, к сожалению, не могу отрицать предстоящих нам опасностей, и мы должны на них решиться. Ведь все-таки не исключена возможность, что мы вернемся домой или по крайней мере доберемся до такой местности, откуда мы сможем послать весть на родину. А это представляется мне самым важным. Мы должны использовать все средства, чтобы известить правительства культурных стран о присутствии марсиан на полюсе до того, как марсиане успеют явиться к нам. Европа и Америка должны быть подготовлены к этому.
Зальтнер задумчиво кивнул головой: – Хорошо было бы, если бы у нас еще оставались почтовые голуби. Но все они, бедняжки, утонули!
– Видите ли, – еще тише продолжал Грунте. – Я думаю, что мы не отдаем себе отчета в серьезности создавшегося положения. Прежде всего у нас есть обязательства перед наукой; с этой точки зрения может показаться, что мы имеем право выбрать наиболее надежный способ возвращения; к тому же посещение Марса само по себе является таким неслыханным фактом, что его вполне достаточно было бы для того, чтобы оправдать нас в нарушении инструкций; хотя, по совести говоря, я этого не нахожу… Не перебивайте, дайте мне высказаться. Но, кроме того, я убежден, что мы связаны еще политическим и, если можно так выразиться, культурно-историческим долгом, повелевающим нам употребить все средства, использовать все обстоятельства, которые сулят нам хотя бы малейшую возможность предупредить Европу о пришествии марсиан. Кто может поручиться за то, какое решение примут Соединенные Штаты Марса, когда будут располагать всеми нужными сведениями об обитателях Земли?
– Если марсиане даже сдержат данное нам слово, кто знает, не помешают ли они нам воспользовавшись какими-нибудь таинственными влияниями, сделать то, что является долгом для человека? А если мы не раньше, а одновременно с ними явимся в Европу и европейские правительства будут застигнуты врасплох, то может быть уже слишком поздно будет предпринять нужные меры.
– Я не представлял себе наше положение таким ответственным, – сказал Зальтнер.
– А я говорю вам, – продолжал Грунте, – что после зрелого размышления и вы знаете, что я не люблю громких фраз – я пришел к убеждению, что за все время существования человечества никогда так много не зависело от решения двух людей, как теперь от нашего с вами решения.
Зальтнер привскочил: – Вы сказали большое слово…
– И я не преувеличил. Нам случайно довелось обнаружить искру, которой, быть может, суждено вызвать мировой пожар. Наше решение нельзя уподобить решению властителя, управляющего судьбами народов, – мы поставлены в положение солдата, которому приходится рисковать своей жизнью для того, чтобы во-время доставить важное донесение. Вы согласитесь со мною, что ни одно событие в истории цивилизованного человечества не имело такого огромного значения, какое будет иметь общение с жителями Марса. Европейцы в своих завоеваниях уничтожили так много народов низшей культуры, что мы ясно можем себе представить, что будет с нами, когда марсиане укрепятся в Европе.
– Так вы, значит, вообще хотите воспрепятствовать приезду марсиан в Европу?
– Если бы я мог, то, конечно, я бы это сделал. Но мы с вами только ученые, и не от нас зависят те или иные политические решения. Однако, именно поэтому мы ни под каким видом не должны за свои собственный страх в чем бы то ни было содействовать марсианам, не должны явиться в Европу одновременно с ними, а должны попытаться известить великие державы о предстоящей опасности настолько своевременно, чтобы они могли выработать общий план действия до того, как воздушный корабль марсиан покажется над Берлином и Петербургом, над Лондоном, Парижем и Вашингтоном.
– Господь с вами! Все это представляется вам в слишком трагическом виде. Не могут же погубить нас несколько сот марсиан; а если они станут для нас опасными, то мы всегда успеем их вышвырнуть. Но мне кажется гораздо более вероятным, что мы примем их, как друзей, и извлечем неизмеримые выгоды из их совершенной культуры.
– Вопрос слишком труден для того, чтобы разбирать его сейчас. Поэтому нам-то и следует позаботиться о том, чтобы его своевременно могли обсудить в решающих инстанциях. Только не преуменьшайте могущества марсиан. Вспомните Кортеса, Писарро, которые с горстью искателей приключений разрушали могущественные государства. И что значит превосходство культуры испанцев над культурой мексиканцев или перуанцев по сравнению с превосходством марсианской культуры, опередившей нашу на сотни тысяч лет? Вот я и боюсь больше всего, что это превосходство всюду будет недооценено, если мы, видевшие абарическое поле и корабли, витающие в мировом пространстве, не станем свидетельствовать о мощи марсиан, насколько хватит наших сил.
– Не слишком ли вы мрачно настроены, Грунте?
– Я был бы очень рад, если бы это было так. Но таково мое убеждение. С той самой минуты, когда первый корабль марсиан появится над берлинским парком, германское государство станет вассалом, живущим милостью марсиан или, быть может, милостью какого-нибудь второстепенного капитана; и то же ожидает и другие государства земного шара.
– Об этом я не думал.
– Как сможем мы противостоять этим нумэ?
– Не говорю уже об их моральном и умственном превосходстве, – оно, по всей вероятности, даст марсианам возможность управлять нами по своему желанию так, что мы этого даже и не заметим. Но подумайте только о блестящих преимуществах их техники!
– Марсианские корабли, – да они впрочем еще не готовы – будут уничтожены гранатами или же, если марсианам удастся спуститься на Землю, где они могут только ползать, их там попросту заберут в плен.
– Так может случиться только с первым отрядом, который прибудет к нам. Но на Марсе вдвое больше жителей, чем на Земле: второй корабль уничтожил бы нас.
– Милый Зальтнер, ведь вы же слышали, что рассказывал Йо о 11 своих путешествиях но мировому пространству. Марсиане имеют возможность придать телу, вес которого на Земле равнялся бы десяти миллионам килограммов; скорость в 30, 40 и даже 100 километров. Знаете ли вы, что это значит?
– При такой технике, с высоты, не достижимой для наших снарядов, марсиане, если им вздумается, смогут разрушить Берлин в несколько минут. Тогда европейцам придется самим пережить то, на что они обрекали селения несчастных дикарей. Но, конечно, марсиане слишком благородны для этого. Да им, по всей вероятности, и не нужно будет пользоваться такими средствами борьбы. Ведь достаточно уничтожить силу тяготения – и что может сделать тогда величайшая, отважнейшая, блистательно управляемая армия, если целые баталионы, эскадроны и батареи могут взлететь на высоту 20 или 30 метров и снова рухнуть на Землю?.. Я уверен, что ни в чем не смогу убедить европейские правительства, но мой долг – сообщить им все, что мы знаем. Я считаю, что даже дружба марсиан опасна, а вражда их, несомненно, гибельна для нас. Прибудут ли они на Землю до нас, или одновременно с нами, они успеют так завладеть людьми, что все наши предостережения будут уже бесполезны. Поэтому-то я твердо решил сделать все возможное, чтобы ускорить наш отъезд. Я немедленно приступлю к починке шара.
– Я, разумеется, буду помогать нам.
– От этого я, конечно, не отказываюсь. Но возникает другой вопрос, Зальтнер, – не лучше ли будет мне одному вернуться на, родину, а вам остаться и продолжать изучение Марса?
– Это немыслимо. Один вы не сможете…
– Вы ошибаетесь: одному-то мне даже легче будет вернуться. Едва ли наш шар теперь пригоден для двоих: к тому же, если я поеду один, я буду обеспечен провиантом на более долгий срок, а благодаря этому мне, может быть, и удастся добраться до населенных мест. Никаких наблюдении я больше делать не стану, а для управления шаром одного человека вполне достаточно. А с другой стороны, нам необходимо знать, что за это время будет предпринято марсианами…