— Мне кажется, что мне не доверяют. Они хотят обеспечить себя на случай войны. Ведь вы знаете, — наш воздухоплавательный отдел является международным учреждением. У меня же в отношении к патриотизму особая точка зрения.
Да что вы, Элль! Ведь вы же немец! В случае войны, наш воздухоплавательный парк, должен, разумеется, перейти в распоряжение государства, но кто же думает о войне? Ах, не огорчайте меня еще новыми заботами!
Я — немец по своим симпатиям, но я не германский подданный и поэтому, в крайнем случае, я могу быть выслан. А в сущности говоря, ни Германия, ни Франция, ни Англия, ни одна нация, ни одно государство не являются самоцелью: самоцелью может быть только человечество в его совокупности. Отдельные народы и государства представляют собой лишь средства в деле осуществления идеи человечества. Таким образом, если государство, подданным которого я состою, не является достаточно полезным с точки зрения идеи человечества, то я, как свободная личность, считал бы безнравственным отстаивать его интересы только потому, что я ему многим обязан. Требования этики совершенно иные. Но у людей все решается непосредственным чувством; его-то и называют патриотизмом, и часто за долг принимают то, что является лишь индивидуальным пристрастием.
Исма остановилась. — Позвольте, — сказала она, — но тогда на каком основании мы здесь гуляем с вами? Что же, это тоже — долг?
— Конечно, хотя это и совпадает с нашими желаниями. Ведь вы же не сообразуетесь с тем, что считают правильным жители Фридау?
— Нет, — с улыбкой глядя на него сказала, Исма. — Мы можем спокойно пройти с вами по городу… Как вы думаете, ведь скоро мы уже можем получить известие от наших путешественников?
— Телеграмма со Шпицбергена сообщает, что полет начался 17 августа. Весьма возможно, что ближайшие дни принесут нам новые сведения.
— Вы по прежнему верите в успех этого дела?
— Несомненно. Неужели вы думаете, что я стал бы так настойчиво уговаривать вашего мужа, если б не вполне был уверен в самом блистательном исходе экспедиции?
— Элль, ведь вам кажется, что должно случиться что-то неожиданное? Прошу вас, будьте откровенны. Скажите, им угрожает какая-нибудь определенная опасность?
— Ничего страшного я не предвижу, уверяю вас, Исма. Если я и думаю, что может случиться что-то непредвиденное, то во всяком случае ничего ужасающего я не жду.
— Скажите же, что вы думаете? Я не раз уже замечала что вы чего-то не договариваете.
— Поверьте мне, Исма; из того, что я знаю, я ничего не утаиваю от вас, но не требуйте, чтобы я высказывал предположения, которые, быть может, лишены всяких оснований. Я не только возлагаю большие надежды на счастливое возвращение экспедиции, но и рассчитываю на это с полной уверенностью. Моя уверенность настолько велика, что я уже теперь прилагаю все усилия к тому, чтобы устроить дальнейшую судьбу Зальтнера; ведь ему нечего будет здесь делать после возвращения. Видите, вот еще что меня сегодня обидело: вы думаете — правительство предоставит место человеку, участвовавшему в такой славной экспедиций? Ничуть не бывало, — он иностранец, и у нас он не держал экзамена!
— Лишь бы только он вернулся. Меня тревожит это «непредвиденное», как вы его называете.
— Да правда же, это только предчувствие, что нахождение северного полюса явится для нас чем-то большим, чем простое географическое открытие.
— Это вы должны еще мне объяснить.
— Может быть, как-нибудь и объясню, но сегодня мы еще не успели поговорить о вас. Что вы делали, что читали, что узнали за это время?
— По правде сказать, не много. Опять изучала полярную карту.
Они проходили, оживленно беседуя, по людным аллеям парк. За деревьями заходило солнце; вечернее небо пылало пурпуром и золотом. Все чаще попадались им навстречу гуляющие. Многие знали их, вежливо раскланивались с ними, но, оборачиваясь им вслед, переглядывались и перешептывались.
— Им теперь хорошо разгуливать, — обращаясь к своему спутнику прогнусавил маленький человечек с широким пронырливым лицом. — Мужа-то он отправил на северный полюс.
— А ведь это фрау Торм! — сказала молоденькая девушка. — Каждый день она проходит здесь с доктором Эллем.
Фридауцы очень гордились тем, что все газеты были переполнены сообщениями об их полярной экспедиции и что всюду можно было прочесть биографию их сограждан. Поэтому они радовались всякому предлогу поговорить о них; и говорили без удержу, со свойственными им дружелюбием и доброжелательством, и чем меньше были осведомлены, тем охотнее они говорили.
Элль и Исма вышли из парка и пошли по широкой улице, напоминавшей аллею, так как перед домами были всюду палисадники. Они остановились перед домом Торма. Они уже простились, и лишь на мгновение замешкались, медля расставаться, когда входная дверь открылась и из дому, навстречу им, вышел почтальон.
— Добрый вечер, фрау Торм, — сказал он. — Хорошо, что я вас встретил, дома у вас я никого не застал.
Исма схватила телеграмму и поспешно вскрыла ее.
— От него, из Гаммерфеста! — возбужденно воскликнула она.
— Это станция голубиной почты, — сказал Элль.
Уже смеркалось. Она с трудом различала буквы. Из окон соседних домов на нее смотрели.
— Поднимемся ко мне, Элль, — сказала она. — Это не так-то скоро можно прочесть. На сегодня сделаем исключение — вы можете ко мне зайти.
Она торопливо поднялась по лестнице. Когда Элль вошел в комнату, Исма уже стояла у лампы и читала телеграмму. Она сбросила шляпу, заслонявшую ей свет.
Вот, — сказала она, протягивая телеграмму Эллю. — Он жив и здоров. Читайте, читайте вслух, я плохо понимаю в чем дело.
Она опустилась в кресло и стала снимать перчатки. Элль мельком взглянул на телеграмму; его руки заметно дрожали. Он сел.
— Ради бога! что с вами, Элль? Вы дрожите?
— Не от тревоги, нет, нет — меня просто поразило… Слушайте, Исма.
Он прочел:
«Гаммерфест. 5 сентября 3 часа 8 минут. Только что вернулся почтовый голубь со штемпелем «Воздушный шар Полюс»; принес следующее известие:
«Фрау Исме Торм. Фридау. Германия. 19 августа, 5 часов 34 минуты пополудни по средне-европейскому времени.
Все здоровы. После тридцатичасового благоприятного полета прямо на север, парим над полюсом. Множество островов в небольшом почти свободном ото льда внутреннем море. Маленький, совершенно круглый остров, около пятисот метров в диаметре, отмечен неизвестными обитателями, как полюс; на нем непонятные приборы. На поверхности острова в большом масштабе стереографическая центральная проекция северного полушария до тридцатого градуса широты. Жителей не видно. Высадка не желательна, продолжаем путь. Сердечный привет.
Торм».
Элль еще раз внимательно перечитал телеграмму в то время как Исма с напряженным ожиданием смотрела на него. Потом он вскочил и несколько раз прошелся по комнате. Исма тоже встала.
— Мы продолжаем путь! То-есть мы возвращаемся? Не так ли, Элль? Что он хотел сказать? Значит цель достигнута? Ах, слава богу!
— Да, цель достигнута, — многозначительно сказал Элль.
Исма подошла к нему и схватила его за руку.
— Благодарю вас, милый друг, — сказала она, глядя на него сквозь слезы. — Благодарю вас, это — дело ваших рук!
Он нежно притянул ее к себе, она в полном забвении склонила голову на его плечо.
— Исма! — сказал он, касаясь губами ее лба.
Она покачала головою и отошла от него.
— Садитесь, — сказала она, — и говорите же, наконец! Что такое это «непредвиденное»?
— Оно перед вами.
— Но в чем же дело? Я ничего не понимаю. Я совсем сбита с толку. Что это, — опасность?
— Это означает… Исма, вы не поверите, что это означает для всех нас. Как мне объяснить вам это?
Он придвинул свое кресло поближе в ней и взял ее за руку.
— Что с вами? — спросила она, испуганно глядя на него.
— Это означает, что обитатели планеты Марс высадились на северном полюсе Земли. Это означает, что они водворились на Земле со своими приборами и машинами. Это означает, что вскоре Земля, человечество будут управляться марсианами, что золотой век счастья озарит этот скорбный мир и что нам доведется дожить до этого!
Его голос окреп, он говорил с одушевлением, его большие, темные, пылающие глаза были устремлены вдаль. Исма растерянно глядела на него.
— Элль! — робко сказала она, — умоляю вас! Вы же не можете шутить в такую минуту? Как мне понимать вас?
— Я сказал только правду.
Эти слова были произнесены с таким выражением, что нельзя было сомневаться в их серьезности.
Исма молчала. Она откинулась на спинку кресла, тонкими пальцами отвела светло-каштановые волосы с узкого лба, и потом, сложив руки, умоляюще поглядела на него.
— Слушайте же, Исма, любимый друг мой, — медленно заговорил Элль. — Я расскажу вам то, чего еще никто не знает, никто не должен был знать и что объяснит многое, казавшееся вам загадочным. Это длинная история.
Он погрузился в молчание.
— Говорите же, — взволнованно сказала она. — Вы проведете у меня весь вечер, — сегодня я не могу оставаться одна и никого, кроме вас, я не хочу видеть. Я должна знать все.
Элль начал свой рассказ. Он говорил о Марсе, об его обитателях, об их культуре, великодушии и могуществе. Он рассказал, как они стремились на Землю, чтобы принести человечеству мудрость своего учения; как он всю жизнь ждал известия о том, что марсиане, наконец, завладели северным полюсом. Рассказал, что именно это и побудило его заняться полярными исследованиями и снарядить экспедицию на северный полюс. А теперь уже нет сомнений, что ожидания его сбылись.
Исма, молча, слушала его. Это было свыше ее понимания. Когда Элль смолк, она сказала:
— Вы рассказываете сказку, чудесную сказку. Я бы все это сочла за выдумку, если бы не получила этой телеграммы и если бы вы не были моим любимым, верным другом. Я должна верить вам, хотя и не могу понять, откуда вы все это знаете и почему вы никогда до сих пор не говорили об этом. Но если вы знали, что ожидает экспедицию на полюсе, то вы должны были бы подготовить к этому моего мужа.