— Это, чёрт возьми, унизительно, — вдруг заговорил глава семьи Игорь. — Я давно бы махнул на всё это рукой и стал обычным нелегалом, которых среди наших знакомых пруд пруди. Вот только зло берёт! Какая квота?! Квота на русских? Я ж на своей земле! Ко мне раз подходит «чёрный» и говорит: «Брат, зачем стоишь?! Мне тебя жалко, хочешь, я тебе паспорт куплю? А тут ещё жена рассказывает, сын ей выдал: «Зачем ты родила нас от русского?!»
При этих словах в ОВИРе стало необычно тихо.
— А мне паспортистка сказала: ну и что ж, что ты русская и православная! Здесь это никого не волнует. Езжай-ка ты лучше в Австралию, там всех берут, — грустно вздохнула № 26.
— А мне сказали в Канаду, — усмехнулся № 31.
— А мне участковый в шутку посоветовал обрезание сделать, пока не поздно. Мол, в Подмосковье скоро власть сменится, — сказал кто-то в очереди.
— Я ж говорю: в морду! — засмеялся № 49.
И все тоже рассмеялись». (Владимир Ворсобин, Анна Добрюха, Дмитрий Стешин, «Комсомольская правда», 2004 год)
«В 1992 г. русские беженцы из Таджикистана решили построить компактное поселение в центре России. Идея была достаточно необычна: переселенцы считали, что, объединив свои усилия, они смогут построить настоящий благоустроенный посёлок, выгодно отличающийся от вымирающих деревень русского Нечерноземья.
Новое поселение было названо «Новосёл», и около 300 прибывших из Таджикистана соотечественников начали лихорадочную работу по строительству образцовой деревни в Калужской области. Однако уже спустя год энтузиазм переселенцев резко пошёл на убыль.
Пожалуй, больше всего иммигрантов удивляли нравы местных жителей. «Мы какие-то совсем другие русские, и нам очень трудно находить контакт с местными жителями. Те, кто у нас в Таджикистане считались пьяницами, на фоне местного населения кажутся просто трезвенниками. Мы боимся отдавать своих детей в детский сад — все их сверстники ругаются матом», — приходилось слышать от переселенцев.
Надо сказать, что неприязнь к приезжим испытывали и сельские жители. За иммигрантами укрепилось устойчивое прозвище «таджики». Их считали высокомерными и даже «ненастоящими русскими». Раздражение вызывали и богатые библиотеки, которые привезли с собой беженцы, и то, что они готовы работать по двенадцать часов в день, отказываясь при этом от ежевечерних посиделок за бутылкой самогона.
Проблемы переселенцев усугубились расколом среди них самих. Некоторые из них стали обвинять руководство товарищества «Новосёл» в расхищении средств, предназначенных для строительства посёлка. На август 2001 г. в Новоселе проживает около 160 человек. Причем не все переселенцы из Таджикистана: среди жителей посёлка есть и несколько человек из Казахстана и Узбекистана. Семья Захаровых перебралась в Калужскую область из узбекского города Ангрена.
По их мнению, у русских в Узбекистане нет будущего. Постепенно делопроизводство переводится на узбекский, к тому же все престижные должности распределяются среди членов своего клана. Переселенцам из Узбекистана удалось прочно закрепиться на новом месте. Ещё на заработанные в Узбекистане сбережения Владимир Захаров купил грузовик и занимается частной транспортировкой грузов. Для своей семьи бывший ангренец построил хороший дом.
Увы, такие люди, как Захаров, в посёлке Новосёл — исключение. Лишь шести семьям удалось построить нормальные деревенские дома, подавляющая же часть людей по-прежнему живёт во временных вагончиках, отапливаемых печками-буржуйками. «Зимой к утру температура в наших хибарах опускается до нуля. Люди не выдерживают таких условий. Все, кто смог, уже давно уехали из поселка. В основном здесь остались жить одни старики», — говорит мне староста посёлка Анатолий Травкин. Он не скрывает, что сочувствует РНЕ и мечтает «о том дне, когда Горбачёв и Ельцин будут сидеть на скамьи подсудимых». Взгляды таких людей, как староста поселка, можно если не оправдать, то, по крайней мере, понять.
В своей прошлой, душанбинской жизни Травкин считался преуспевающим геофизиком. У него была хорошая квартира, интересная работа и великолепная по советским меркам зарплата (более 500 рублей в месяц). Сегодня же бывший геофизик перебивается случайными заработками и пишет злобно-отчаянные письма российскому руководству». (Игорь Ротарь. «Чужие русские»)
«Hельзя называть россиян, вернувшихся в Россию из ближнего зарубежья, как жителей чужого государства, беженцами. Это слово для нас оскорбительно. Мы не беженцы. Мы возвратились на Родину, веря, что нужны ей и что наш народ не оставит нас в беде». (В. Стариков. «Долгая дорога в Россию»)
«Галина Белгородская — инициатор строительства поселка беженцев «Новосел» в Калужской области была полна оптимизма: «Мы возвращаемся в Россию не иждивенцами. Неужели в России не нужны наши руки и головы?». И она была не одинока. Сотни беженцев из Средней Азии и Кавказа, взявшихся за обустройство своей жизни, — это все люди с высшим и специальным образованием.
И что же беженцы услышали в Калужской области от местных начальников? «Нам нужны скотники и доярки, а не кандидаты наук». Но такие заявления — это всего лишь «семечки». Кто в нашей жизни может что-либо построить, миновав высокие начальственные кабинеты? Не миновали «кабинетов» и беженцы «Новосёла». Ясно, что своими просьбами и посещениями они ужасно мешали чиновникам «исполнять государственную службу». Ведь это же надо ездить и принимать решения. Ясно, что у калужских чиновников всё это вызывает огромное неудовольствие.
В самом кратком виде отношение чиновничества к «русским беженцам» выразил бывший руководитель Калужской миграционной службы С. Астахов: «Пригнать бы сюда бульдозеры и стереть вас с лица земли к…». Описывать мытарства и мучения беженцев в «Новосёле» — это смысла нет. Об этом написаны десятки статей. А толку? Точную характеристику страданий русских беженцев выразила реплика русской женщины. Она как раз из тех, что остались жить «там», а в Калугу приезжала узнать: что, почем — «здесь»? После того, как она побывала в «Новосёле», да познакомилась с горемычной жизнью беженцев, она сквозь слёзы промолвила: «Пусть лучше меня душманы зарежут в новой квартире в Душанбе, чем я буду мучаться, как вы».
Вдумайтесь! Если женщина предпочитает умереть от ножа душмана «там» — это не значит, что ей хочется умирать. Иначе бы не ехала узнавать: «что-почём» здесь? Нет, если женщина предпочитает умереть «там», то это значит, что наши зверства «здесь» — в России вызывают «боль» не меньше, чем зверства душманов — «там». Все муки русских беженцев «здесь» в России обусловлены нашими же российскими законами, написанными вполне в духе «общечеловеческих ценностей». (Сайт demograf.narod.ru)
«Если члены товарищества «Новосёл» опрометчиво полагались на свои силы, то переселенцы, приехавшие в деревню Мстихино, с самого начала надеялись на помощь государства. Здесь переселенцам выделили дома, построенные в 1984 г. как временное жильё для работавших здесь польских рабочих. Беженцы должны были работать на местном домостроительном комбинате и за это через год-два получить квартиру.
Сегодня в «польском городке» живёт около 1400 переселенцев из Таджикистана, Узбекистана, Киргизии, Азербайджана и Чечни. Большинство этих людей приехали в Мстихино еще в начале 90-х и до сих пор ждут обещанного жилья. Всего же с 1990 г. квартиры получили лишь 24 семьи переселенцев. Дома, построенные для польских рабочих, представляют собой двухэтажные бараки.
По сути, это обычное общежитие с общей для его обитателей кухней и туалетом. «Ещё в 1996 году эти дома были признаны непригодными для жилья. Но, судя по всему, давать нам жильё никто и не собирается. Создаётся впечатление, что здесь, в России, мы никому не нужны. Мы — чужие русские», — говорит мне беженка из Таджикистана Нина Ерчикова». (Игорь Ротарь. «Чужие русские»)
«Из суммы общего горя и общих проблем появилось Иркутское областное общество русских беженцев и вынужденных переселенцев. Число зарегистрированных мигрантов в области — около восьми тысяч. Большинство из Казахстана, Киргизии, Узбекистана, Украины. Но специалисты областной миграционной службы считают: официальную регистрацию получила примерно пятая часть осевших здесь граждан. Остальные обустраивают свою жизнь на новом месте самостоятельно, без помощи чиновников.
— Скорее всего, они поступили правильно, — признаёт начальник управления по делам мигрантов ГУВД Иркутской области Юрий Леонидович Гартнер. — Большинство уехавших из всех этих республик — так называемые белые воротнички, техническая и творческая интеллигенция, носители культуры, знаний, профессионального опыта. Некоторым повезло — они оказываются востребованными в новой русской жизни. В целом же государство пока явно не заинтересовано в привлечении русскоязычных специалистов из бывших советских республик. Нет целостных государственных программ, почти не финансируются уже принятые постановления по мигрантам. Дальше разговоров, мы, к сожалению, пока не продвинулись.
Следует признать правоту классика русской литературы: квартирный вопрос нас всех действительно немного испортил. Но ситуация, в которой оказались русские спустя семь десятилетий советской истории, неподвластна даже булгаковской фантазии. Бывшие советские республики-сёстры вдруг озаботились вопросами собственной национальной независимости (незалежности). Итогом парада суверенитетов стали десятки миллионов русских бомжей — нередко с университетскими дипломами, наградами, званиями или просто с руками, которые принято называть золотыми. Согласно Положению о предоставлении безвозмездных жилищных субсидий беженцам и вынужденным переселенцам, осевшие в Иркутске граждане обратились к губернатору области Б.А. Говорину.
— Борис Александрович не счёл нужным принять нас лично, направил к одному из своих заместителей, Николаю Степановичу Пушкарю, — рассказывает заместитель председателя Иркутского общества русских беженцев Надежда Гурьяновна Курсупова. — Как и следовало ожидать, итог встречи оказался нулевым. «Я не знаю, чем вам помочь», — сказал чиновник. А на рассказ о русских беженцах, годами живущих на чьих-то дачах, в сараях или (по 6–7 человек) в однокомнатных квартирах, ответил просто: «Я впервые об этом слышу»».