овинных людей. Так давайте же бросим работу в 11 часов и пойдём в обком партии с требованием освободить товарищей!» (…)
К полудню на площади Ленина скопилось около 10 тысяч человек. Выступающие настойчиво повторяли свои требования — освободить товарищей, арестованных накануне. Над головами людей из динамиков слышались призывы: «Освободите арестованную молодёжь!», «Вышлите чечен из Грозного!» К 14 часам часть толпы в количестве более тысячи человек подошла к зданиям КГБ и МВД республики. Несколько человек проникли на балкон здания МВД и потребовали освободить всех задержанных накануне. Под давлением масс власти пошли на уступки и выпустили всех на свободу. (…)
Была наспех написана и обращённая к властям резолюция митинга. «Учитывая проявление со стороны чечено-ингушского населения зверского отношения к народам других национальностей, выражающегося в резне, убийствах, насилии и издевательствах, — говорилось в ней, — трудящиеся города Грозного от имени большинства населения республики предлагают:
1. С 27 августа 1958 года переименовать ЧИАССР в Грозненскую область или же в Межнациональную советскую социалистическую республику.
2. Чечено-ингушскому населению разрешить проживать в Грозненской области не более 10 % от общего количества населения.
3. Переселить передовую прогрессивную комсомольскую молодёжь различных национальностей из других республик для освоения богатств Грозненской области и для развития сельского хозяйства» (…)
Не сумев дозвониться до Москвы, толпа направилась на междугородную телефонную станцию. При попытке проникнуть внутрь был убит охраной рабочий химзавода Андрианов и ещё 2 человека получили ранения. Под угрозой насилия телефонисты всё же организовали активистам митинга связь с приёмной Первого секретаря ЦК КПСС Хрущёва.
В 23 часа группа демонстрантов с красным знаменем направилась на Грозненский вокзал и задержала отправление поезда «Ростов-Баку». Люди ходили по вагонам и просили пассажиров рассказать жителям других городов, что «в Грозном чеченцы убивают русских, а местные власти не принимают никаких мер». На внешней стороне вагонов появились надписи: «Братцы! Чеченцы и ингуши убивают русских. Местная власть поддерживает их. Солдаты стреляют по русским!»
Около полуночи на станции появились войска, но участники митинга забросали их камнями. В ход пошли приклады. Вскоре толпу всё же удалось рассеять, а поезд отправить по назначению. Одновременно войсковым подразделениям удалось навести порядок на площади у здания обкома.
На следующий день органами милиции и госбезопасности начались интенсивные розыски активных участников беспорядков. Каждый день происходили всё новые и новые аресты, число которых перевалило за сотню. В течение ближайших двух месяцев местный суд едва успевал оглашать приговоры: от года условно до 10 лет лишения свободы. Среди статей обвинения у 91 осуждённого фигурировала статья 59-2 (массовые беспорядки). Так расправлялась власть с теми, кто посмел усомниться в правильности её курса.
Но жестокие репрессии активистов массовых выступлений в Грозном не оказали ожидаемого устрашающего воздействия. Так, спустя несколько дней после беспорядков на организованном парткомом одного из предприятий митинге, где предполагалось заклеймить позором «антисоветские и шовинистические» действия 26 и 27 августа, один из выступающих рабочих заявил: «Рабочий класс города правильно поднялся, контрреволюционеры были не на площади, контрреволюционеры сидели в обкоме КПСС»
(…) С самого начала выступления трудящихся масс трактовались как действия «хулиганствующих и уголовных элементов под шовинистическими и антисоветскими лозунгами». Даже в ходе последующего разбирательства ни один из следователей не поинтересовался у арестованных, что именно толкнуло народ на демонстрацию. Власть волновало только одно: кто писал, кто ударил, кто призывал…»
Так называемые националы в Советском Союзе зачастую имели привилегированное положение в сравнении с русскими. Ташкентец Андрей Чиланзарский отмечает в цикле своих очерков «Цвети, родной Узбекистан!»:
«Представители нерусских национальностей были в СССР на особом положении. Нас так и делили: на русских и националов. (Как будто русские — это не национальность!) «Девочкам-националкам» разрешалось носить в школу украшения. «Мужчинам-националам» разрешалось ношение ножей — как части национального костюма. И всем «националам» разрешалась набрать символическое количество баллов для поступления в институт.
Даже на вступление в партию, что давало больше возможностей делать карьеру, было такое ограничение: принимать в первую очередь рабочих и националов.
Если же русский приезжал из республики поступать на учебу в Москву, то ему зачастую говорилось: у нас разнарядка только на националов, а вы возвращайтесь в республику — у вас там есть свои университеты…
И русским приходилось возвращаться: благо образование в советское время было приблизительно на одном уровне по всему Союзу. По крайней мере, в республиканских центрах оно было качественным.
В Москву же ехали в основном не за лучшими знаниями, а из-за престижа… Сейчас в Москву тоже едут, только теперь из-за нужды. Причем не только русские, но и те, кто их выгнал из бывших советских республик. И вновь получается, что Москва — для всех, а Ташкент — для узбеков».
Далее, говоря предметно об Узбекистане, автор указывает:
«В общем-то всех привилегий для себя узбеки только тем и добивались, что громко раскрывали рот о своих якобы ущемлённых правах. Вот им эти права и «восстанавливали», за счёт отъёма значительной части прав у русских. Такова была политика советской власти: заткнуть рты недовольным, а то не дай бог отделятся, воспользовавшись правом наций на самоопределение. Только эта идиотская политика не помогла сохранить страну — они всё равно отделились».
На протяжении десятилетий советские люди со школьной скамьи воспитывались в духе межнационального братства. Помните фильм «Цирк»? «Рожайте нам хоть чёрненьких, хоть красненьких, хоть зелёненьких в крапинку…»
Коммунистическое руководство крепило дружбу с «братскими» режимами Африки, арабского мира, Латинской Америки. Туда шли нескончаемым потоком наши ресурсы, сюда таким же потоком стремились студенты «родственных» стран, там выполняли «интернациональный долг» наши солдаты, проливая кровь за чужие интересы и чужую землю.
Отстраивались и богатели советские республики. Русская молодёжь ехала в пустынные степи — поднимать целину. А в это время хирела и угасала разгромленная и опустевшая русская деревня, сиротела русская земля, русская средняя полоса, а с нею и русская Сибирь оказывалась забыта. Из неё черпались последние соки, безрассудно растрачиваемые на близких и совсем дальних «родственников», но взамен она не получала ничего.
«Братством народов» прожужжали уши всем.
Но вот, что характерно: советскими стали преимущественно русские люди. Ни грузины, ни армяне, ни киргизы, ни иные народы не забывали своего исконного имени, не забывали ни на мгновение, что они — грузины, армяне, киргизы…
Да, все национальные республики подчинялись советским законам, но оставались национальными. И понятие советский человек олицетворялось, в основном, русскими.
За счёт русских строилось всё мифическое братство советских народов, которое затрещало по швам, обнажив всю ложность свою, при первом толчке. В конце 80-х обнаружилась неприглядная истина: «Братство братством, а табачок-то врозь».
Ленинское наследие сдетонировало, когда его перестроившиеся последыши поднесли огонь к заботливо оставленному фитилю, и вдруг выяснилось, что никакого советского братства не было и нет, а «братские народы» всё это время копили в себе зёрна шовинизма, удобренные некогда большевиками, и ненависть к «оккупантам», причём понимая под таковыми не столько Советский Союз, сколько Россию, не столько коммунистов, сколько русских.
Платой за иллюзии «братства» стала русская кровь, хлынувшая на окраинах гибнущей державы…
Часть 2. ПЛАТА ЗА ИЛЛЮЗИИ. ХРОНИКИ ГЕНОЦИДА
1. Таджикистан
«Война, идёт гражданская война…»
Игорь Тальков
Гражданская война разгоралась на территории СССР с конца 80-х. Как грибы после дождя множились народные фронты в странах Балтии, Кавказа, Средней Азии, Молдове… Первой ласточкой этой войны стал Карабах. И в разгар этого конфликта советское руководство продемонстрировало полное непонимание происходящего. Да и какое могло быть понимание, если глава государства разводил руками и заявлял, что не может понять, что не поделили между собой два «братских мусульманских народа».
В рамках этой работы мы не намерены рассуждать о том, можно ли было сохранить Советский Союз. На этот счёт существуют разные мнения. Однако, бесспорно одно: даже при неизбежности распада, при худшем варианте можно было не позволить дробления государства по фальшивым ленинским границам, сохранить тесный альянс с наиболее близкими республиками (Украиной, Белоруссией, Казахстаном), не допустить расправ и нарушения прав русских в откалывающихся новоявленных государствах и обеспечить переезд их в Россию с предоставлением надлежащих условий. Но и эта программа минимум, в сущности, ничто иное, как цивилизованный развод, не была реализована, потому что для каких-либо адекватных и решительных действий нужна была адекватная и решительная власть, но её не существовало.
Страна захлёбывалась бесчисленным множеством слов, опьянев от дарованного права голоса. От объявления гласности при крушении коммунистического строя предостерегали многие русские мыслители от Ильина до Солженицына, понимая, что оная спровоцирует лишь брожение в неокрепших умах, бесчисленные расколы и, как следствие, полную и всеобщую недееспособность. За газетными баталиями и прениями в Совете народных депутатов ни власть, ни общественность, увлечённая демократическими идеями, ни народ не слышали отчаянных криков о помощи, доносившихся с окраин, г