ли заплакать. Однако на этот раз ему удалось успокоиться, и воля взяла верх над плотью. Больше он не мог играть в странную игру недомолвок.
— Риан, — произнес он решительно, глядя другу в глаза, — я, правда, не знаю, почему так среагировал, когда ты коснулся меня. Прости… Если не считать ран, то я вообще не помню, когда ко мне кто-то прикасался. Я всегда был один, ты сам сказал, люди не в счет… даже поговорить не с кем, рассказать… для всех чужой, и это в лучшем случае, а в худшем — враг и нелюдь.
Он помолчал немного, собираюсь с мыслями:
— Когда я остался у тебя, мы стали понимать друг друга. Я уже и забыл, что такое бывает. В чем-то мы одинаковые, может поэтому, я воспринял тебя просто как своего. Вот и расслабился, когда ты притронулся… понимаешь? Я знаю, со стороны, это наверно мерзко.
Риан тяжело вздохнул, и пока понимание медленно просачивалось в разум, как ручеек сквозь трещину в камне, он молча глядел перед собой. Мысль обожгла и заставила задохнуться от волнения. Так вот оно что! Значит, Гилда постигла та же беда!
— Ты не поверишь… хм… Гилд мы с тобой действительно одинаковые. — Он неловко улыбнулся. — Как я могу не тебя сердиться, когда у самого… так вышло. Сам даже не пойму, как это получись… В общем…забудем.
— Правда! — воскликнул Гилд, и рассмеялся спокойно впервые за долгое время.
Напряжение спало, он был несказанно рад тому, что нет ни злости, ни высокомерных обид, и что они оказались похожи и в этом. Неловкость почти прошла, ну случилась такая реакция — подумаешь, кому какое дело? Из-за того, что в жизни Гилда не было ни влюбленности в женщину, ни страсти, ни мук, в глубине души ему казалось, что ничего страшного в подобном проявлении вообще нет. "Что плохого, если возникают приятные чувства, ведь их почти нет в реальной жизни. Если бы не это, как вообще можно жить одному столько лет? С ума ведь сойдешь". Вслух он, конечно, ничего подобного высказывать не стал, но заметно оживился.
Поговорив об источнике и рассказав, какой водоем с горячей водой, похожей на небольшое озеро, он видел раньше, Гилд предложил выстирать вещи, не даром же они их принесли. Пока шла стирка, он украдкой наблюдал за приятелем, пытаясь понять, как тот оценивает произошедший эпизод. Пару раз он перехватывал на себе такой же любопытный взгляд, но оба они молчали. Гилду хотелось поговорить с другом, но он не решался. В жизни у него никогда не было возможности узнать у кого-то из мужчин что-нибудь касающееся личных дел. Отец был слишком суров, да и расстались они рано, позже никто не обращал внимания на юношу, постепенно становящегося взрослым, у друзей он спрашивать стеснялся, потому что подобные вещи в таком возрасте уже следовало знать. Так он и вырос, не зная многого из того, что обычно рассказывают мальчикам отцы. К чести Гилда надо сказать, что дураком он никогда не был, и порассуждав сам с собой на любые темы, как правило, находил решение или ответ, но верным ли оно было, он не знал. Правда, со временем он понял, что это, пожалуй, не так уж и важно. Он привык быть один, в лесу и среди людей, и никогда не задавая лишних вопросов. И вот теперь, по прошествии стольких лет, он вновь встретил альва, с которым можно было поговорить.
В свою очередь Риану стало даже немного грустно. Сколько ни живи, ни топчи землю и не мни себя видавшим виды, все равно не стоит обольщаться своим жизненным опытом. Альв давно решил, что его уединение есть наилучший выход, самый достойный путь по тому, что теперь называется жизнью, а на самом деле является лишь бледной тенью прошлого. Риану казалось, что он вырос из страстей и привязанностей, оставив все это в минувшем, в самом безопасном месте на свете, куда никогда не дотянется рука захватчика. Но нет. Нельзя жить без родственной души, нельзя жить без близкого сердца, нельзя отрезать себя от мира. Никто не может быть один. И не должен.
Случай, произошедший с ним и с Гилдом, казался Риану немного странным, и неожиданным, но не более. Он даже подозревал, что случись подобное в более давние времена, то они бы и вовсе не стали сильно смущаться, просто от того, что в голову не пришли бы мысли о непристойности. Ведь в свое время его самого и Нэнвэ никто из соратников и товарищей по оружию не подозревал в неестественной связи. Не принято такое было у эльфов никогда. И теперь вся неловкость и смущение были навеяны лишь общением с людьми и знанием их поступков.
Риан был очень благодарен своему новому другу за понимание, деликатность и сочувствие, но все равно старался лишний раз не смотреть на Гилда, чтоб не смущать его и не смущаться самому.
Во всяком случае, они объяснились, и между ними не осталось недомолвок, и это очень хорошо, — решил он.
Стало совсем тепло, солнце даже припекало, мало по малу нагревая камни. Мужчины понемногу расслабились и вели неторопливую беседу о всяких пустяках, наслаждаясь взаимопониманием, общностью интересов и той неуловимой связью, которая устанавливается в обществе друзей.
— Не хочется уходить отсюда, — вздохнул Риан. — После этого места в лесу не хватает воздуха и света. Я приходил к источнику зимой, на рассвете тут удивительно красиво, особенно когда падает снег…
Он рассказал, как однажды проснулся еще затемно и понял, что если проведет этот день в сумраке землянки, то сойдет с ума. Ноги сами привели его через сугробы в эти скалы. Всю ночь шел снег, пушистый и мягкий, но на рассвете снег прекратился и ветер разогнал облака.
— Я стоял вот на том валуне, — Риан показал на большой серый камень. — И когда увидел, как встает солнце, когда увидел чистое небо… Ты поверишь, если я скажу что именно тогда я понял, что мое одиночество скоро закончится? Словно кто-то прошептал мне это на ухо.
— Поверю… — выдохнул Гилд. — Потому что когда я ушел из гарнизона, поняв, что не способен больше жить среди людей, и снова оказался один в лесу, то обратился мысленно, с просьбой, чтобы мой путь закончился, или чтобы наконец, что-то изменилось в нем. Я устал быть один, хотя раньше мне казалось, что для меня это благо.
Обратно они шли споро и даже весело, чистые, довольные собой и миром, а следом за ними, приплясывая от нетерпения, бежала весна, рассыпая щедрой рукой вокруг себя тепло и свет, и теплый ветер пел в поднебесье.
Странное дело, но после этого похода между друзьями исчезла последняя грань. Им больше не надо было думать, стоит ли задавать тот или иной вопрос, не надо было опасаться за свои слова. Казалось, что нет ничего такого, что нельзя было бы высказать вслух, обсудить, узнать, впрочем, вслух ли? Иногда достаточно было даже мысли для того, чтобы тебя поняли и ответили на негласный вопрос.
В этот день они уже час бродили по насыпи, Гилд осматривал каждый камень, нагибаясь или поддевая породу носком сапога.
— Ну и что? — в очередной раз поднял брови Риан.
— Пока не знаю, но должно быть. Где-то здесь по всем признакам проходит жила, скорее всего, она под верхнем слоем известняка.
Гилд мимоходом откинул волосы, и продолжил изучение каменистой насыпи у подножья холма. Нагнувшись, он ковырнул ножом темный слоистый камень, присел на корточки, потер в пальцах пыль, а затем улыбнулся. Да, вот оно, это было то, что он искал — горючие камни. Их можно было бросать в костер или жечь в печи вместо дров, и тепла они давали намного больше, чем дерево. В человеческом языке названия у них не было, потому как никто, кроме древнего народа, не знал применения им. Раньше некоторые племена людей пользовались чужими навыками, позаимствованными у Перворожденных, но позднее все было забыто, и в этой местности о камнях не знал никто. Удивляло скорее то, как Гилд различал их средь других. Сидя на корточках, он рассматривал пласт темного сланца, тянущийся на поверхности земли.
— Длинный, нам повезло!
Он вновь улыбнулся, тыльной стороной руки убирая волосы с лица.
Риан наблюдал за ним с интересом, но копаться в камнях не торопился, он не разбирался в них. Сейчас, когда он лицезрел, в основном, затылок друга, то заметил насколько неровно у него отросли волосы, словно Гилд сам когда-то подрезал мешавшие пряди ножом. К слову сказать, именно так оно и было. Глядя на неприбранную прическу, Риан вдруг вспомнил, как выглядел сам, после того, как бежал из плена. От воспоминания его передернуло, оно обжигало всегда. Те же отросшие, плохо расчесанные пряди, которые выбивались из под шнурка и падали на лицо. Гилд давно уже не замечал их, но Риан помнил, как тогда, едва попав в безопасное место, он дал себе зарок, что никогда не опустится до состояния плена, не будет скотом, которым люди тогда хотели сделать его. Аккуратная, выстиранная и зашитая одежда, ровно обрезанные волосы, расчесанные волосок к волоску. Поначалу только они и помогали Риану сохранить разум. Странное дело, внешняя форма помогла сохранить внутреннее содержание от разрушения.
— Слушай, давай я тебя подстригу. — Вдруг предложил он.
— Зачем? Я не хочу стричься, как люди, я даже в крепости так не ходил. — Гилд с удивлением вскинул глаза, но потом уяснил суть вопроса и улыбнулся. — Хорошо, спасибо… А почему ты сам стрижешься так коротко, до плеч, почти как человек?
— Так проще затеряться в толпе. Теперь это можно счесть благом — пожал плечами Риан. — Но когда-то я носил косу. Длинную.
Глаза эльфа затуманились от воспоминаний.
…вороненая сталь доспехов и ярко-голубой плащ на плечах, рука в латной перчатке на рукояти меча, высокий шлем…
— Чистая одежда и расчесанные волосы стали для меня символом свободы, знаком моего освобождения. Ты понимаешь?…
Гилд кивнул.
— Я просто приведу твою гриву в порядок. — Объяснил Риан. — Пусть они знают, что даже в лесу Перворожденные остаются таковыми.
Кто такие "они", спрашивать не приходилось. Теперь "они" правили миром.
Когда альвы вернулись к землянке, Риан напомнил о своем намерении. Хватка у него была неодолимая, и, в конце концов, он уломал друга. Гилд даже не подозревал, что его сородич обладает таким красноречием и обилием аргументов. Гилд махнул рукой и сдался.