– Замерзла? – участливо предположил Глебка, наблюдая за тем, как долго мать держит руки под струей воды, не касаясь посуды.
– А? – очнулась Лариса и растерянно посмотрела на заполнившуюся почти до краев раковину.
– Замерзла? – все с той же интонацией участия переспросил Глеб.
– Дурак, что ли?! Лето! – ответил вместо нее Антон и выключил воду. – Отойди, – попросил он ее, указав кивком на выдвинутую из-под стола табуретку, и проворчал себе под нос: – Вообще ничего не соображает…
В состоянии полной прострации Лариса долго сидела за столом на кухне, не отрывая глаз от стоявшего к ней спиной старшего сына.
– Куда ты смотришь? – заволновался Глебка, отметив тяжелый, недвижимый взгляд матери.
– Что? – безразлично отозвалась Лариса, не поворачивая головы. Куда бы ни был направлен ее взор, перед глазами вставало одно и то же: раскинутые ноги, бесстыдно обнажившие скукожившееся мужское достоинство, и этот впечатавшийся в память желто-сизый подбородок, задранный в потолок.
– Всё, – известил Антон, предварительно разложив вымытую посуду на красном кухонном полотенце. – Пусть стечет.
– Пусть, – важно согласился с ним Глебка и сообщил матери: – Чисто! Слышишь?
– Слышу, – эхом отозвалась Лариса и, взглянув на гору посуды, разложенной на красном полотенце, встрепенулась. Раковина, полная воды, бегущей по ее рукам, желто-сизый подбородок, ощущение холода – все пронеслось перед ней, вызвав приступ тошноты. – Этим больше нельзя пользоваться, – объявила она, вытащила наполовину пустое мусорные ведро и быстро скинула в него тарелки, чашки, столовые приборы, мирно сохнувшие на полотенце.
– Что ты делаешь?! – возмутился Антон и схватил мать за руку.
– Что надо, – отмахнулась от него Лариса, заглянула в ведро и, обнаружив там гору осколков, удовлетворенно убрала его на место. – Завтра новую купим.
Всю ночь проворочалась с боку на бок, проклиная себя за несдержанность: детей напугала, посуду перебила! «Легче стало?» «Не стало, – честно призналась Лариса. – Дальше что? Да что бы ни было! Одно опознание, другое, третье… Да хоть десятое! – мысленно рявкнула она и настроилась: – Сколько потребуется, столько и будет! Выбора все равно нет».
– Может быть, ты невнимательно смотришь? – пытала ее свекровь на следующее утро и смело давала советы, как вести себя на опознании.
– Пойдете со мной? – огрызнулась Лариса.
– Что ты, Ларочка! – Надежда Николаевна тут же пошла на попятную: – У меня же сердце не выдержит!
«А мое выдержит!» – решила Лариса и поклялась, что больше никогда не позволит себе так бурно реагировать на эту, в сущности, безобидную процедуру. И потом, она точно знала, уж лучше увидеть Славу мертвого, с таким же задранным к потолку желто-сизым подбородком, чем не увидеть вообще.
Второе опознание прошло для Ларисы фактически незаметно: покойник, представший перед нею, явно был ниже Славы. Об этом свидетельствовала его одежда, разложенная на соседнем столе.
– Это вещи не моего мужа.
– Такое тоже бывает, – заверил ее судмедэксперт и добродушно полюбопытствовал: – Смотрим?
– Не надо, – отказалась Лариса. – Это не он.
– Вы даже не посмотрели, – укоризненно напомнил ей следователь.
– Я и так вижу. – Она указала на выглядывавшую из-под простыни ногу покойника – чуть выше щиколотки синела татуировка. – У моего мужа ничего подобного не было.
– Ну и что? – упирался следователь. – За полтора месяца вполне могло появиться.
– Смотрите, – не выдержал судмедэксперт и откинул простыню с лица, показав визитерам голову, шею и плечи.
– Это не он, – снова повторила Лариса, мельком взглянув на одутловатое лимонно-желтое лицо мужчины, явно когда-то злоупотреблявшего алкоголем.
– Цирроз, – подтвердил ее подозрения эксперт и вернул простыню на место.
– Не везет нам что-то, – пожаловался ему следователь и показал своей спутнице на выход.
– Ищите да обрящете, – обнадежил их судмедэксперт и дружелюбно предупредил: – Не прощаюсь.
– К сожалению, – пробормотала Лариса и, как в прошлый раз, отправилась к поджидавшей ее за воротами машине. – Домой, – автоматически бросила она водителю и с наслаждением вытянула ноги.
– К кому? – шутливо уточнил таксист, не принимая во внимание, откуда вышла его клиентка.
– В смысле?
– У вас есть дом, у меня есть дом, – балагурил водитель. – Хотите, ко мне поедем? Мне лично такие женщины, как вы, очень нравятся.
– Это почему же? – Лариса с любопытством взглянула на таксиста – добродушное лицо, наверняка любимчик женщин, душа компании.
– Да потому же. – Водитель ловко вырулил на шоссе и встал перед стоп-линией. – Опытные, деловые, любого мужика за пояс заткнут. Не то что эти дуры-малолетки, за штанину схватятся и всю жизнь на ней висеть собираются.
– А вам самому-то сколько лет? – заинтересовалась Лариса, впервые столкнувшись с любителем зрелых женщин.
– Мне-то? – разулыбался таксист. – Уже тридцать восемь. А вам, если не секрет?
– Секрет. – Она изменилась в лице: водитель был всего на год ее старше.
«За что мне все это?» – впервые задала себе этот вопрос Лариса и попросила остановить, хотя до дома было довольно далеко. Расплатившись с таксистом, она тут же достала из сумочки зеркало и быстро удостоверилась в том, как сильно изменилось ее лицо. «За полтора месяца я превратилась в старуху, – горько призналась себе Лариса, и в ее душе зашевелилось чувство обиды. – Где тебя черти носят, Славка? – мысленно обратилась она к мужу и взмолилась: – Господи, ну сделай что-нибудь!»
Несколько месяцев от следователя по делу пропавшего Крюкова В.В. не поступало никакой информации. Жизнь шла своим чередом и выглядела практически так же, как и при Славе. Никто – ни соседи, ни просто знакомые – не задавал Ларисе никаких лишних вопросов, в глубине души считая Славу погибшим. Даже дети, казалось ей, смирились с отсутствием отца и все реже и реже интересовались, а наступит ли время, когда тот к ним вернется. Не сдавалась, пожалуй, только свекровь, продолжавшая упорно ставить сыну свечки за здравие и заказывать молебны Николаю Угоднику о находящихся в пути. Но и она к исходу года все чаще и чаще приходила в сумрачное расположение духа и вела с невесткой доверительные беседы, с головой выдававшие ее истинное настроение:
– Сколько ты будешь еще ждать, Лара?
– Столько, сколько потребуется. – Лариса всегда отвечала одно и то же. – А вы?
– И я сколько потребуется, но я мать. А ты – жена. Надо как-то определяться. – Надежда Николаевна опускала глаза.
– Как?
– Вот как-то надо, – неуверенно шелестела свекровь, а Лариса отмечала: дрожит подбородок, того и гляди – расплачется.
– Подождем еще, – успокаивала ее невестка и бродила взглядом по стенам, увешанным фотографиями мужа. – Чуть-чуть…
– Скажешь тоже – «чуть-чуть», – ворчала Надежда Николаевна. Она быстро-быстро старилась, словно каждый день проживала несколько. Видя, как интенсивно идет этот процесс, Лариса забеспокоилась и предложила свекрови переехать к себе, объясняя это тем, что мальчики теперь нуждаются в особом контроле.
– Перееду, – тут же согласилась Надежда Николаевна и действительно собралась в два дня, притащив с собой целый чемодан икон и пакет с лекарствами, сильный запах которых отравлял жизнь тринадцатилетнему Антону, вообще отказывавшемуся идти в школу из-за того, что от него пахнет «дерьмищем».
– Зачем она приехала? – выговаривал матери рассвирепевший подросток, попутно проклиная свою неудачную жизнь.
– Вместе легче, – пыталась успокоить его Лариса.
– Ничё не легче, – бесновался Антон, подглядывая за бабкой. – Я даже пригласить никого не могу, – жаловался он. – Заходишь, а она стоит на коленях перед телевизором и молится.
– Не перед телевизором, а перед иконами, – поправляла его Лариса, уже сожалея о том, что пригласила свекровь переехать.
– А иконы у тебя где? Не на телевизоре? – психовал сын и пытался проскользнуть мимо бабки незамеченным, но, как правило, безуспешно. Надежда Николаевна обязательно останавливала внука и предлагала проверить домашнее задание.
– Это лишнее, Надежда Николаевна, – тактично предупредила свекровь Лариса, полагая, что та сразу же примет ее пожелание к сведению, но не тут-то было.
– Я всегда проверяла у Славы домашнее задание. Всегда!
– Но это не Слава…
– Какая разница?!
– Уверяю вас, Надежда Николаевна, принципиальная.
– Не могу с тобой согласиться, – категоричным тоном заявила свекровь, по лицу которой легко читалось: «Еще ты меня учить будешь!»
– Антон – подросток. – Лариса не теряла надежды урегулировать проблему мирным путем: – С этим нужно считаться. Переходный возраст, особый. Любое слово вызывает в нем столь бурную реакцию, особенно сейчас… когда… нет Славы.
– Ну не знаю… – Имя сына подействовало на Надежду Николаевну успокаивающе, но это не означало, что она была готова признать правоту невестки. – Придумали какой-то переходный возраст. Воспитывать детей надо, а не на возраст кивать. У моего Славы никакого такого «переходного» не было. Нормальный ребенок: послушный, сговорчивый. Скажешь – сделает.
– Не то что я, – встрял Антон и с вызовом посмотрел на мать и бабку.
– Не то что ты, – подтвердила Надежда Николаевна и, обидевшись на Ларису из-за того, что та не приняла ее сторону, ушла на кухню.
– Зачем ты так, Антошка?
– А чё она во все лезет?
– Она твоя бабушка.
– Ну и что?! Жили же мы как-то без нее тринадцать лет, и ничего не случилось. А теперь вот этот (Антон не произнес слова «папа») пропал и – нате вам, пожалуйста. Набежали, как тараканы.
– Ты злишься? – Лариса легко коснулась плеча сына.
– Я?! – демонстративно возмутился Антон. – На кого?
– На отца, на меня…
– Нет, – сухо ответил старший сын, и Лариса поняла: так и есть.
– Я думаю, – криво улыбнулась она, – папа не нарочно.
– А я и не говорю, – дрожащим голосом произнес Антон и отвернулся якобы включить телевизор, но на самом деле – скрыть слезы, градом полившиеся из глаз.