– Давай подождем еще немного? – из своего угла попросила его Лариса. – Еще пару месяцев…
– А я… – свекровь неожиданно появилась в дверном проеме, – буду ждать своего сына всю жизнь.
– Вот и жди… – огрызнулся Антон и прибавил звук.
– И ты не сделаешь ему замечание, Лара? – холодно поинтересовалась Надежда Николаевна. – Так разговаривать со старшими недопустимо.
– Недопустимо болтать глупости! – взвился мальчик и пулей пролетел мимо усевшейся на стул бабки.
– И ты это так оставишь? – свекровь надменно посмотрела на Ларису.
– А что я должна сделать?
– Наказать. Сначала – словом, а если он не послушается, принять какие-то меры, – назидательно произнесла свекровь и прищурилась.
– Я поговорю с ним, – пообещала Лариса, в душе которой еще чуть-чуть теплилась надежда, что ей удастся убедить Антона реагировать на бабушкины слова не так бурно.
– Я сама поговорю с ним, – решила Надежда Николаевна и чинно направилась в детскую, откуда вылетела через пару минут со словами: – Жив бы был Слава, он никогда бы не допустил такого отношения ко мне.
– Он не умер! – донеслись до Ларисы вопли младшего сына, и она изменилась в лице:
– Вы в своем уме, Надежда Николаевна?! Вы зачем такое детям говорите?
– Я не сказала ничего особенного. Просто сказала, если Слава жив, то он этого не оставит, а если умер, то тогда видит их сверху и душа его мучается от боли, когда так с его мамой разговаривают.
– Вы с ума сошли, – бросила свекрови Лариса и вошла в детскую, чтобы успокоить младшего сына. Но, кажется, в ее появлении там не было никакой нужды, потому что Антон, гладя по вздрагивающей спине воющего в подушку Глеба, уговаривал того набраться терпения и подождать.
– Не хочу больше ждать, – заголосил Глебка, а Антон, почувствовав материнское присутствие, быстро обернулся и показал глазами на дверь: иди, мол, сами справимся.
Перед ужином Надежда Николаевна собрала семейный совет и заявила, что возвращается домой, потому что не предполагала, что так сложно жить рядом с психически неуравновешенными людьми. Лариса уговаривать ее не стала, признав, что переживать беду вместе не так легко, как об этом свидетельствуют пословицы и поговорки. Мало того, если раньше в ее доме жили тоска, отчаяние вперемешку с надеждой, то сейчас появилась еще и ревность. Со стороны могло показаться, что Надежда Николаевна соревнуется с ней лично и ее детьми в том, кто сильнее любит Славу и переживает из-за его отсутствия. Впрочем, Ларисе не хотелось обвинять свекровь во всех смертных грехах, она знала своего сына и прекрасно понимала, что Антон намеренно сделал все, чтобы выжить надоедливую бабку из дома, потому что та, переехав к ним, невольно ограничила его свободу. И дело не в запахах лекарств, не в водруженных на телевизор иконах, не в новом вкусе блюд. Дело было в той интонации назидательности, которая сопровождала любое ее высказывание, от вопроса до замечания. Именно с ней Антон, воспитывавшийся в атмосфере доверия и уважения к личности, и не мог смириться.
– Извините, Надежда Николаевна, – скороговоркой выпалила Лариса, испытывая неловкость за то, что сначала обнадежила, а потом вроде бы с легкостью отказала от дома.
– Ничего, Ларочка, бог простит, – не осталась в долгу свекровь, из чего стало ясно – обиделась.
– Чего ты с ней носишься? – возмутился Антон, как только бабка перешагнула порог квартиры.
– А что она тебе сделала?
Как Лариса и предполагала, ничего вразумительного ее сын ответить не смог, зато Глебка, выбежавший из детской, тут же подключился к разговору:
– А зачем она у тебя в шкафу роется?
– В смысле? – Вопрос сына прозвучал неожиданно. – Что значит «роется»?
– А то и значит, – проворчал Антон и укоризненно посмотрел на младшего брата. – Когда тебя нет дома, бабушка Надя заходит к тебе в спальню и роется в твоем шкафу.
– Зачем? – растерялась Лариса, с трудом представлявшая, чтобы Славина мать могла себе позволить нечто подобное, ибо в ее присутствии она даже посуду из кухонных шкафов вынимала со словами: «Можно, Ларочка?»
Лариса знала свою свекровь не первый год и хорошо помнила, как тяжело та привыкала к тому, что Слава, ее единственный сын, отказался жить с ней в одной квартире. А ведь это могло бы существенно облегчить молодым супругам жизнь: сошлись они рано, будучи студентами. К тому же у самой Ларисы, кроме пожилой тетки, из родных никого не было, не разбежишься.
– Безродная, непонятно, из какой семьи, – поставила сыну на вид Надежда Николаевна, явно недовольная его выбором. Но Слава, невзирая ни на что, сумел настоять на переезде, дипломатично пообещав, что будет забегать к матери каждый день. Увидев готовность сына жертвовать собственным временем ради нее, Надежда Николаевна успокоилась, смирилась с «соперницей» и ввела в расписание молодых супругов обязательные воскресные обеды, во время которых щедро делилась бесценным, как она думала, жизненным опытом, не забывая подчеркнуть, как это важно – видеть перед глазами положительный пример родителей.
– Правда, Лариса? – обращалась она к невестке, думая, что той не останется ничего другого, как признать ее правоту и подобострастно поблагодарить за преподанные уроки. Но не тут-то было. Наученная опытом ранней самостоятельной жизни, с виду скромная и миловидная, Ларочка однажды, прямо посмотрев в глаза свекрови, ответила:
– У меня «положительного примера» перед глазами не было. Меня тетка растила в перерывах между сменами, спасибо ей, всему научила – и суп варить, и соленья крутить, и шить, и вязать… Так что вы, Надежда Николаевна, за Славу не переживайте: с голода не умрет и в дырявых носках ходить не будет.
– Да я и не переживаю, Ларочка, – опешила свекровь от такой смелости, но быстро собралась и перевела разговор в другое русло: о том, как важно Славе завершить образование, потому что в их, например, семье все – с дипломами, поэтому с детьми, безусловно, торопиться не нужно…
– Поздно, – торжествующе улыбнулась ей Лариса и прижалась к мужу, – через полгода бабушкой станете.
– Поздравляю, – не испытав никакой радости, еле выдавила тогда Надежда Николаевна и на следующий же день объявила сыну, что все это не вовремя, что диплом он не получит, что мать забудет и т. д.
– Не говори глупостей, – успокоил ее Слава и пообещал, что все останется, как прежде. – Единственное, может, не каждый день забегать получится, но буду стараться.
Слава богу, у Надежды Николаевны получилось тогда не встать в позу и сделать вид, что грядущие изменения в семье сына по-своему радуют ее. Но Лариса знала, что не проходило и дня, чтобы та не напомнила своему Славику, что его брак – это мина замедленного действия, жизнь на пороховой бочке.
– Она просто обо мне беспокоится, – попытался объяснить Слава материнскую настороженность и пообещал, что никогда не допустит вмешательства Надежды Николаевны в их семейную жизнь. Так и случилось. Всеми правдами и неправдами он умудрился сохранить уверенность каждой женщины в том, что она в его судьбе – самая главная. Но с исчезновением Славы, теперь это Лариса понимала, баланс нарушился. И Надежда Николаевна занервничала и с любопытством начала копаться в чужом шкафу в поисках того, что раньше было сокрыто от ее глаз.
«Совсем с ума сошла», – поразилась Лариса, но звонить свекрови не стала – знала, что та ни за что не признается в содеянном.
– Не обращайте внимания, – посоветовала она детям и, как могла, объяснила: – Пожилой человек. Переживает. Сама не заметила наверняка, как это получилось.
– Как же, – усмехнулся Антон, и Глебка тут же добавил: – А еще она твоим лаком ногти красила и помадой губы.
– Ну и пусть, – отмахнулась от сыновей Лариса, внутренне оправдывая свекровь тем, что в сложившейся ситуации просто-напросто стерлись элементарные представления о приличиях и проглянуло истинное лицо человека. «Неизвестно, что бы я в ее возрасте делала, если бы у меня сын пропал», – подумала Лариса и попросила Антона открыть все форточки и балконную дверь, чтобы проветрить.
– Холодно, – захныкал через пять минут Глебка и забрался под плед, брошенный на диване.
– Надень шапку, хлюпик! – гавкнул на брата Антон, а до Ларисы наконец дошло: зима, год заканчивается.
Двадцать пятого декабря неожиданно позвонил следователь и, прикашливая, пригласил на очередное опознание. При этом голос его звучал странно, отчасти даже виновато, как будто капитан испытывал неудобство из-за того, что отрывает гражданку Крюкову Л.Г. от дел. «Не вовремя как», – промелькнуло в голове у Ларисы, но тем не менее она с готовностью отозвалась и пообещала приехать, как только освободится.
– А когда вы освободитесь? – поинтересовался следователь и впервые за несколько месяцев расследования предложил прислать за потерпевшей машину.
– Я могу такси взять, – растерялась Лариса, и внутри что-то заныло.
– Не надо, – упредил ее следователь и сказал, что будет через тридцать минут.
– Адрес! – всполошилась она, но капитан повесил трубку.
– Они знают, – заверила ее помощница и оказалась права. Ровно через тридцать минут милицейский «уазик» появился возле здания, где Крюковы снимали помещение под офис последние два года.
– Я скоро, – пообещала Лариса и, накинув шубу, спустилась почти бегом, миновав вахту, украшенную серебряной мишурой в честь надвигающегося праздника.
– Присаживайтесь, Лариса Георгиевна, – встретил ее у машины следователь и предусмотрительно распахнул перед ней двери. – Надеюсь, недолго.
– Уж как получится, – криво улыбнулась Лариса и влезла в «уазик», отметив поселившееся внутри странное беспокойство.
Знакомый судмедэксперт встретил их прямо у входа. Втоптав окурок в снег, засуетился, открыл дверь и повел знакомым коридором в зал, где обычно проходило опознание.
– Предупредили? – вполголоса поинтересовался он у следователя и мельком взглянул на свою спутницу.
– Нет еще, – прошептал тот и опустил голову.
– Что-то случилось? – Лариса моментально почувствовала нетипичность происходящего и остановилась у входа в зал.