«Зачем она мне все это рассказывает?» – подумал Крюков и снова присел за стол, бросив взор на часы.
– Кого ждем? – перехватила его взгляд Нелька и с размаху завалилась на теткину кровать. Она вела себя так, будто ничего не случилось, а Слава смотрел на нее и не понимал, что происходит, почему она так расслаблена в ситуации, когда ей, по сути дела, угрожает уголовная ответственность, ведь наверняка в Зарецке заведено дело, ведется следствие, его ищут. Откуда это обескураживающее спокойствие?! Беспрецедентное чувство безнаказанности?!
– Пожалела тебя, дура. – Уварова точно читала Славины мысли на расстоянии. – Пожалела. А надо было грохнуть, как собирались, и дело с концом. Никаких бы хлопот не было. – Она резко соскочила с кровати и в два шага оказалась у Крюкова за спиной. – Понимаешь? – прошептала она возле его уха и положила руки на плечи. – Не надо было мешать хорошим людям, – брякнула Нелька, и Слава почувствовал странную истому, грозившую обернуться тем провалом в никуда, который, теперь Крюков это понимал, наступал после приема неизвестного снадобья, уклончиво именуемого Ивановной «порошком».
– Руки убери, – попросил Крюков.
– Уберу, – пообещала Уварова и через секунду, обхватив его шею, заскользила острым языком по Славиным губам. – Уберу, – повторяла она снова и снова, не переставая ласкать застывшего, как в параличе, Крюкова. – Сейчас…
– Что ты делаешь? – вытолкнув ее язык, прохрипел Слава и дернулся.
– Сиди! – рявкнула на него Нелька и разжала руки. – Что ты делаешь? Что ты делаешь? – с издевкой произнесла она и уселась прямо на стол. – Раньше тебе нравилось. Не помнишь?
– Мне не могло это нравиться, – уставившись в одну точку перед собой, выговорил Крюков и перевел взгляд на Уварову. – Я не сплю с дешевыми женщинами.
– Да ну! – Славин ответ ее явно развеселил. – А у меня другая информация. И думаю, кое-кому это не очень понравится…
«Она меня шантажирует», – догадался Крюков, и на какое-то время ему стало смешно от того, что разгадал этот немудреный план пэтэушницы, возомнившей себя Матой Хари:
– Кто тебе поверит?
– Мне-то? – переспросила Уварова и слезла со стола, спектакль явно не заладился. – Ну, наверное, никто, если не рассказывать про… – Нелька со знанием дела назвала целый ряд анатомических подробностей, о которых знала только Лариса.
– Ну и что? – Слава пытался держать удар. Что-то подсказывало ему, что в вопросах жизни и смерти такие аргументы не важны.
– А то. Пока ты со мной в нужном месте кувыркался, твоя тоже времени даром не теряла. И заметь, по собственному желанию и при живом-то муже. – Щель уваровского рта расползлась в глумливой улыбке. – А ты думал, тебя ищут?
«Блефует», – решил Крюков и проговорил, все так же не поворачивая головы в Нелькину сторону:
– Меня ищут.
– Правда?!
– Правда, – жестко ответил Слава и осмелился взглянуть на Уварову. – А вот тебя никто искать не будет. И сдохнешь ты, как собака под забором, в полном одиночестве…
– Ну… – рассмеялась Нелька, – уже не в полном. – Она торжествующе похлопала себя по животу. – Признаешь, если чё?
– Не признаю, – твердо ответил Крюков, в принципе не допускавший мысль о том, что такое возможно.
– Куда денешься?! – с хамской уверенностью пропела ему Уварова и соскользнула со стола прямо на Славины колени. Крюков даже не пошевелился. – Нарочно, что ли? – удивилась Нелька, уверенная, что этот прием подействует на Крюкова безотказно, но тот промолчал. – Не хочешь, как хочешь, – процедила тогда сквозь зубы Уварова и собралась было подняться, но не успела. Слава резко притянул ее к себе и сжал так сильно, что самому показалось: тело разлетается на части, сознание – на осколки, душа – на две половины. Причем та, что последние несколько недель безудержно рвалась из вынужденного плена «домой, к своим», вдруг резко уменьшилась в размерах под влиянием неожиданно нахлынувшего на Крюкова помутнения и практически лишилась права голоса. Это ее молчанием объяснялась та противоестественная легкость, с которой Слава отдался моменту, ни секунды не раздумывая над тем, как все это неправильно, мерзко и абсолютно недопустимо в нынешней ситуации. И только спустя несколько часов в его сознании возникла беспощадная по своей точности мысль, что это он сам, без принуждения, а значит, добровольно вернулся в состояние жертвы, разрушив за собой все мосты к прежней жизни, к возвращению в лоно семьи, к себе прежнему.
– Ненавижу тебя! – зашипела на него Нелька, но тем не менее помогла подняться с пола и даже довела до кровати, куда Крюков влез с удивительной для своего состояния резвостью, и все для того, чтобы засунуть голову под подушку и повернуться к Уваровой спиной. – Не мужик, мякоть, – процедила она над Славой и ушла к тетке в комнату, где по-хозяйски свернула укрытую кружевными накидками гору подушек и, не раздеваясь, взгромоздилась на них. Со стороны она выглядела, как гигантская ящерица, восседающая на белых камнях. Даже не верилось. Казалось, тронь – и она исчезнет.
«Сгинь! Пропади!» – бормотал себе под нос Крюков, а сам боролся с желанием перевернуться на другой бок, чтобы, прикидываясь спящим, следить за Уваровой через полуприкрытые веки. Она манила его, эта девка-ящерица, и одним только присутствием опрокидывала его усохшую в лучшей своей половине душу в бездну греховных соблазнов.
В отличие от Славы Нелька находилась в более выигрышном положении. Наблюдать за Крюковым она могла безбоязненно, не притворяясь, вполне заинтересованно. А тот, видимо, чувствовал ее взгляд и ощущал себя подопытной крысой, приговоренной к мучительной смерти ради благой научной цели.
«Не смотри на меня», – хотелось приказать ему Уваровой, но вместо этого он старался дышать как можно тише, наивно полагая, что та рано или поздно утратит интерес к безнадежно согнутой спине человека, победу над которым она одержала в который раз.
– Э! – негромко окликнула Нелька Славу и впилась взглядом, не дрогнет ли. Но Крюков выдержал, не отозвался, и тогда Уварова, положив руки под голову, вытянулась на кровати и закрыла глаза. Через десять минут сон сморил не только ее, но и застывшего в напряжении Славу.
«Стойте! – слышался ему недовольный голос Ивановны. – Чего творите, ироды?!» – ругалась она и звякала рукомойником с таким остервенением, что казалось, это не рукомойник, а царь-колокол, громыхающий прямо над крюковским ухом. «Не спи!» – пробивался сквозь звон чей-то знакомый голос, и Слава мучился, чей, и никак не мог вспомнить. А потом ему мерещилось огромное снежное поле с диагональю тропинки, по которой тянулись друг за другом люди, сгибаясь под порывами ветра. И среди них он увидел себя, молодого и беспечного, с завязанными под подбородком ушами меховой шапки, укутанного на совесть как будто маминой рукой. А еще он почувствовал пристальный взгляд, только вот чей, непонятно. Но взгляд был, и он жег его сквозь плотный драп пальто, как луч, пропущенный через увеличительное стекло. «Не смотри на меня!» – прокричал Крюков в снежную круговерть и обернулся: перед ним стояла женщина. «Мама!» – подумал Слава и протянул к ней руку.
– Сам ты мама, – раздалось у него прямо над ухом, и кто-то нетерпеливо потряс его за плечо. – Просыпайся, просыпайся, – нависла над ним реальная Ивановна, снова вытащившая его из темного морока мучительного сна. – Голова болеть будет, – предупредила старуха и присела на кровать, в расстегнутом пальто и спущенной на плечи пуховой шали.
– Наконец-то, – проворчала Нелька и ловко соскочила с кровати. – А я-то думала, мне здесь одной с этим куковать.
– Явилась, значит, – поджала Ивановна губы и вопросительно уставилась на Крюкова, пробуя понять, чего было говорено.
– Явилась, – нетипично для себя дружелюбно подтвердила Уварова. – Поживу тут у тебя немного.
– Это зачем? – напугалась старуха, и Слава заметил, что глаза у Ивановны на мокром месте.
– Затем… Идти пока некуда.
– Неужели? – Старуха вела себя довольно воинственно и не давала спуску немного обескураженной таким приемом племяннице.
– А ты чё, против? – Нелька громко зевнула и потянулась к выключателю, пытаясь включить свет. Черный доисторический рычажок хлестко щелкнул вхолостую. – У тебя лампочек нет, что ли?
– А зачем мне эти лампочки? – проворчала Ивановна и, кряхтя, слезла с кровати. – Зачем мне эти лампочки? На кого смотреть, скажи? На него, что ли? – Она кивнула на Славу. – Так мне стыдно. Взгляд, бывалоча, брошу, и щемит вот здесь. – Ивановна экзальтированно приложила руку к груди и повернулась к Крюкову: – Прости, сынок, баушку-то.
«Врет. Нарочно врет, чтоб Нелька не догадалась», – решил Слава и наконец поднялся, еле удерживая себя от того, чтобы заговорщицки не подмигнуть старухе, мол, понял все, не дурак, спасибо.
Но Ивановна не успокаивалась и тряслась как в лихорадке, что-то шаря в карманах.
– Давайте пальто, Мария Ивановна, – предложил ей Крюков и, прикоснувшись к ее плечам, похолодел: старуха не притворялась, она действительно дрожала как осиновый лист, но не потому, что проделала длинный путь и ее старое сердце устало, а потому, что не знала, как посмотреть в глаза человеку, которому этим утром подарила надежду и сама же ее и отняла.
– Возьми, сынок, – пролепетала Ивановна и протянула Крюкову измочаленную бумажку, на которой Слава собственноручно вывел адрес и два телефона – жены и матери.
– Чё, не смогла?! – расхохоталась Нелька, мигом догадавшаяся, зачем тетка моталась в Калду. – Ноженьки, Иванна, отказали или в штаны наложила? Ну, чего придумаешь?.. А ты-то губенки раскатал, мол, не сегодня-завтра домой… Кому ты нужен, придурок?! Убила бы, – в сердцах бросила Уварова и метнулась на кухню за спичками – запахло тяжелым табачным дымом. – Идиоты! – скалилась она снова и снова и посматривала на себя в осколок зеркала, прилаженный Ивановной на полочке над умывальником.
Как это ни странно, но признание старухи принесло Славе определенное облегчение. «В другой раз, – обнял он ее и, скомкав бумажку, засунул себе в карман. – Не сейчас!» – решил Крюков и успокоил Ивановну: