Жду срочного ответа. Привет театру.
М. Булгаков. Б. Пироговская, 35а, кв. 6
Письмо — карандашом?
Это кажется странным, но в этом — правда времени…
Вот что писал Михаил Афанасьевич Попову по поводу бумаги и чернил: «…убили Вы меня своей бумагой, на которой пишете. Ай, хороша бумага! И вот, извольте видеть, на какой Вам приходится отвечать! Да еще карандашом. Чернила у меня совершенно несносные» [16].
ЦГАЛИ, ф. 268, оп. 1, ед. хр. 63, № 1915. 4 ноября 1931 г.
Многоуважаемый Михаил Афанасьевич!
Извините, что не писал. Каждый день собирался, но, очевидно, нужен был стимул в виде Вашего письма, чтобы привести свое намерение в исполнение. С удовольствием исполняю Вашу просьбу относительно договора, шлю Вам его в приличном виде, а не написанным моим бездарным почерком. Один экземпляр соблаговолите, подписав, выслать в театр, а старый договор уничтожьте [17]…
Если стиль — это человек, то Е.И. Чесноков со своим «соблаговолите» и интеллигентной самоинвективой по поводу «бездарного почерка» производит безусловно приятное впечатление.
Очевидно, Булгаков его послушался и рукописный вариант упразднил…
Итак, Михаил Афанасьевич настолько кардинально выправил договор, что в Москве Чеснокову пришлось переписывать его от руки… Причем дважды: для театра и автора…
Ундервуда в квартире уже не было, а без договора пом. директора возвращаться права не имел, торопился…
Д.М. Шварц, ссылаясь на П.А. Маркова, не раз утверждала, что в борьбе за лидерство завлит-патриот обязан идти на все, не считаясь со средствами. В доказательство она приводила случай, когда завлит Центрального театра Советской армии, X, известный как мужчина, завел роман с завлитом другого московского театра, Y, известной как женщина, отчего экземпляр пьесы А. Штейна «Океан» и право первой постановки в Москве перешло к Театру Советской армии…
Теперь наши новости: ставит «Мольера» наш главный режиссер К.К. Тверской, художник М.З. Левин, Мольера играет Н.Ф. Монахов, Бутона — В.Я. Софронов, Людовика — [Л.А.] Кровицкий. Напишу подробнее о распределении в ближайшие дни. 5-го сего ноября «Мольер» читается на репертуарно-производственном секторе нашего худ. — полит. Совета. Напишите, уважаемый Михаил Афанасьевич, когда собираетесь к нам в Ленинград. Нужно бы использовать Ваш приезд для зачитки «Мольера» на более широкой аудитории. Пока всего хорошего. Пишите. Поздравляю с литерой «Б».
Привет Любови Евгеньевне.
Уважающий Вас [Чесноков]
Окончательно выправленный и перепечатанный в театре договор выглядит как образец и для директоров, и для авторов.
Пушкинский дом, ф. 369, № 163.
Договор [18] …
1931 года, октября «12» дня, мы, нижеподписавшиеся: Дирекция Ленинградского Государственного Большого Драматического театра в лице помощника директора Чеснок ова Евгения Ивановича, именуемая в дальнейшем «Дирекция», с одной стороны, и Булгаков Михаил Афанасьевич, именуемый в дальнейшем «Автор», с другой стороны, заключили между собой настоящий договор о нижеследующем.
1. Автор предоставляет Дирекции монопольное право постановки и публичного исполнения на сцене ГБДТ и других сценах в городе Ленинграде драматургического произведения своего под названием «Мольер» в 4 (четырех) актах.
2. Дирекция обязуется осуществить постановку пьесы, указанной в п. 1 сего договора, начиная с сего числа в срок до 1 ноября 1932 года, до какого времени Автор обязуется не издавать ее в СССР.
3. За предоставленное в п. 1 сего договора право постановки пьесы «Мольер» Дирекция уплачивает Автору при подписании сего договора 1200 (одну тысячу двести) рублей.
4. Помимо суммы, указанной в п. 3 сего договора, Дирекция уплачивает авторский гонорар за публичное исполнение пьесы в размере, установленном законом с фактических, за вычетом налогов, сборов.
5. Экземпляр пьесы, скрепленный своею подписью, автор передает Дирекции при подписании сего договора.
6. Автор обязуется никакому другому театру в городе Ленинграде пьесу «Мольер» для постановки не давать и постановки ее не разрешать в течение того времени, пока пьеса «Мольер» идет в ГБДТ.
7. Указанные в п. 3 сего договора деньги в сумме одной тысячи двухсот рублей Дирекция обязуется перевести в адрес Автора телеграфом или каким-либо другим способом не позднее 20 октября с. г.
8. Юридические адреса сторон:
Дирекция — Ленинград, Фонтанка, д. 65;
Автор — Москва, Б. Пироговская, д. 35а, кв. 6.
9. Настоящий договор заключен в 2 (двух) экземплярах, из коих один хранится в делах Дирекции, а другой — у Автора…
— Эдик, — сказал Р. Кочергину, — знаешь, в 1931 году художником «Мольера» должен был быть Левин Эм Зэ…
— Шикарный художник! — сказал Кочергин.
— Левин был конструктивистом, — убежденно сказал Изиль Заблудовский.
Изиль поступил в студию в 1944 году, тогда же был включен во вспомогательный состав и тайно отметил шестидесятилетие работы в БДТ.
У него единственная весь век жена Кира, по счастью, никогда не работавшая в театре, и двое самостоятельных сыновей. Старший — инженером-строителем в Америке, а младший — в популярном ансамбле «Секрет».
Никто лучше Заблудовского не знает даты рождения наших коллег, никто не осведомлен в истории искусств, как он. Живопись и рисунок ценит он, как настоящий знаток…
— Изиль, я не ошибаюсь, ты играл в «Мольере» Брата Силу, а Брата Верность — Толя Гаричев, да?..
— Да, — уверенно сказал Изиль и тут же добавил. — Впрочем, может быть, Брата Силу играл как раз Толя, а Брата Верность — я.
— Конечно, — сказал Р. — Одно из двух…
Толя Гаричев ушел из театра давно, ушел твердо уверенный в недооценке своего дарования и заслуг. В этом убеждении его постоянно поддерживала жена Инна. А потом она не прошла голосования на худсовете и должна была из театра уйти. Подробности процедуры из памяти артиста Р. как-то исчезли, и ему пришлось, как всегда, уточнять у Заблудовского.
Оказалось, что ежегодно пятая часть труппы проходила голосование. В течение пяти лет такой тест прошел весь состав. Большинство худсовета поднимало руку или отмечало бюллетень: нужен, не нужна…
За Инну голосовало меньшинство, и она оказалась вне театра.
Поговаривали, что Инна убеждала Толю в его гениальности, в том, что он равен одному Товстоногову, а себя считала актрисой не меньше Дорониной. И Гаричев стал говорить с Гогой на равных, а с другими — свысока. С кем, например?.. Например, с Заблудовским… И хотя Заблудовский — человек вполне демократичный, он не любил, когда с ним говорили свысока…
После разговора с Изилем Р. перечитал сцену «Кабалы», и ему показалось, что Брата Силу играл все-таки Гаричев, артист с низким голосом, лысый и коренастый, а Брата Верность — Заблудовский — высокий, худой, теноровый. Хотя Юрский мог пойти от противного и Брата Верность дать Толе, а Брата Силу — Изилю…
Много лет Гаричев провел в гримерке «на троих» с Юрским и Басилашвили и всегда проявлял себя не только как артист, но и как художник. В свободное время он рисовал портреты, наброски, шаржи, а иногда даже на репетиции его можно было заметить с рисовальной тетрадью в руках.
Занимали его довольно часто. Вот и в «Розе и кресте» он уверенно сыграл роль Капеллана. А когда Толя ушел вслед за Инной, Р. ввел на роль Капеллана Мишу Данилова…
Потом Гаричева можно было встретить в садике напротив Александринки с мольбертом, тушью и альбомом рисунков.
Потом по сходной цене у него можно было купить талантливый эскиз аникушинского Пушкина или балерины в полете.
Лет за пять до своей смерти Инна с Толей неожиданно развелась, но продолжала жить в той же квартире на Анникова вместе с неженатым сыном.
И Толя всю жизнь любил одну ее…
Что-то еще задело Р. в ответе Евгения Ивановича Чеснокова… Что-то еще… Ах да, калоши!..
Почему он ни слова не пишет Булгакову о судьбе собственных калош?..
Евгений Иванович, товарищ Чесноков, как же так?..
Неужели Вам безразлична судьба этой пары, забытой в прихожей Михаила Афанасьевича?.. Вернулась ли она к Вам?..
Не у кого спросить, вот беда!.. Разве только вопрос долетит до самого Чеснокова… Повышаю голос…
Так что же, Евгений Иванович, вернулись к Вам Ваши калоши?!
И если вернулись, каким путем?..
По железной дороге, с оказией?..
Или остались на всю осень, а то и на зиму в прихожей у Булгакова?..
И не казнила ли Вас жена за беспутную забывчивость?..
Как в Ленинграде жить без калош в дождливом октябре!..
И ведь, страшно подумать, но если они вдруг подошли по размеру и сам Михаил Афанасьевич обдуманно или по рассеянности надел их и прошел по мокрой Пироговке, что тогда?..
А тогда, дорогой Чесноков, они превратились в музейный экспонат и обессмертили Ваше имя и Ваши стопы!..
Обещаю, что, со своей стороны, стану неусыпно разыскивать ваши мокроступы, а найдя, начну ходатайствовать перед зав. музеем БДТ Вениамином Наумовичем Капланом о выставлении бессмертных калош непосредственно перед публикой и прямо под гоголевскою шинелью!..
Вот Вам, господа, гоголевская шинель, а вот булгаковские калоши!..
— Венечка, вы, конечно, знаете, как задробили «Мольера» в начале 30-х годов? — спросил Р. названного главу музея.
— Конечно, Владимир Эммануилович, — сказал Каплан. — Там Вишневский перекрыл кислород… Мне кажется, где-то в библиотеке был даже экземпляр пьесы… И я помню, на нем эпиграф на французском языке…
— Да, — сказал Р. — «Для его славы уже ничего не нужно. Но он нужен для нашей славы». Надпись на бюсте Мольера… Попробуйте найти экземпляр!..