ние.
17 марта 1961 года президент Дж. Кеннеди своим внутренним распоряжением назначил ответственными за свержение кубинского режима директора ЦРУ Аллена Даллеса и помощника госсекретаря Уайтинга Уиллауэра и выделил на проведение этой акции 13 млн. долларов. А уже 4 апреля на заседании Совета Национальной Безопасности он утвердил план вооруженного вторжения на Кубу под кодовым названием «Плутон», разработанный под руководством генерала Ричарда Бисселла, занимавшего ключевую должность заместителя директора ЦРУ по стратегическому планированию[599]. Кстати, как позднее установил А. А. Фурсенко, буквально за два дня до начала этой операции от «гватемальских товарищей» в мексиканскую резидентуру КГБ поступила информация о содержании этого плана, и в тот же день в Гавану полетело соответствующее сообщение за подписью председателя КГБ СССР А. Н. Шелепина[600].
17 апреля бригада «2506» кубинских коммандос во главе с капитаном Пепе Сан Романом начала высадку на побережье бухты Качинос (операция в Заливе Свиней), в районе Плайя-Хирон, и захватила небольшие плацдармы на его берегу. Однако благодаря решительным, умелым действиям кубинских вооруженных сил и отрядов народной милиции под командованием Эрнесто Че Гевары и Хуана Альмейды Боски через три дня эта бригада была разбита и почти 1200 коммандос были взяты в плен. Разгром интервентов был настолько полным и неожиданным, что директор ЦРУ А. Даллес в конце концов был вынужден подать в отставку, хотя позднее обвинял в провале этой операции самого президента, который «выделил недостаточно средств на ее проведение». Новым главой ЦРУ стал бывший глава Комиссии по атомной энергии Джон Маккоунон, который был назначен на эту должность президентом Дж. Кеннеди даже без утверждения Сената США.
Но, несмотря на столь позорный провал американских стратегов, воинственная команда президента Дж. Кеннеди вовсе не собиралась отказываться от новых планов свержения кубинского режима, в том числе вооруженным путем. Уже в ноябре 1961 года при СНБ США была создана Особая расширенная группа во главе с генералом М. Тейлором и генеральным прокурором Р. Кеннеди для разработки нового плана, получившего кодовое название «Мангуста»[601]. Данный план представлял собой целый правительственный проект, включавший в себя экономическую блокаду и политическую изоляцию Кубы, организацию подрывной работы на ее территории, террористические планы по устранению политических лидеров Кубы, прежде всего самого Ф. Кастро, и военное вторжение на остров, руководителем которого теперь был назначен опытный сотрудник ЦРУ генерал-майор ВВС Эдвард Лансдейл.
Затем 31 января 1962 года под очень жестким давлением Вашингтона и вопреки позиции руководства Мексики, Чили, Уругвая и Боливии, Куба была исключена из Организации Американских государств. А уже 3 февраля президент Дж. Кеннеди подписал закон о тотальной торговой блокаде Кубы и подписал распоряжение о создании сводной рабочей группы во главе с бригадным генералом Г. Харрисом для координации планов по свержению режима Ф. Кастро, в состав которой вошли представители всех видов вооруженных сил и аппаратов Объединенного Комитета начальников штабов (ОКНШ) и Разведуправления Министерства обороны США.
В свое время профессор Р. Г. Пихоя заявил о том, что «остается неизвестным, знало ли советское руководство» о плане «Мангуста», и предположил, что у Москвы «не было точных разведывательных данных о подготовке вторжения на Кубу»[602]. Однако более поздние исследования, в частности того же академика А. А. Фурсенко, показали, что советская резидентура как по линии КГБ, так и по линии ГРУ была в курсе всех этих планов и постоянно информировала Москву об их содержании, в том числе о том, что уже к середине марта 1962 года работа над планом «Мангуст» была полностью завершена.
До недавнего времени еще одной проблемой был вопрос о том, как и когда высшее советское руководство приняло решение о размещении ядерных ракет на Кубе. В публицистической и даже в исторической литературе долгое время тиражировалась байка г-на Ф. М. Бурлацкого[603], что данное решение было принято Н. С. Хрущевым во время его официального визита в Болгарию, когда, прогуливаясь с маршалом Р. Я. Малиновским по набережной Варны, тот, якобы указав рукой в сторону Турции, приватно сообщил ему, что там размещены американские ракеты PGM-19 Jupiter, которые за 20 минут могут долететь до Москвы. Срочно вернувшись домой, в самом конце мая 1962 года Н. С. Хрущев провел беседу в узком кругу с участием А. И. Микояна, А. А. Громыко и Р. Я. Малиновского, где и поведал им о своей идее разместить советское ядерное оружие на Кубе. А уже на следующий день на расширенном заседании Совета Обороны СССР все его члены, даже невзирая на возражения А. И. Микояна, поддержали Н. С. Хрущева, и тот дал указание срочно начать проработку этого вопроса. Чуть позже появилась и версия Д. А. Волкогонова[604], который заявил о том, что еще весной 1962 года «на одном из заседаний Политбюро ЦК» (на самом деле Президиума ЦК — Е.С.), где обсуждался доклад Р. Я. Малиновского об испытании новых баллистических ракет, Н. С. Хрущев впервые и поставил вопрос о размещении советских ракет на Кубе. Несмотря на то что в архивах этот факт не нашел своего подтверждения, А. А. Фурсенко[605] посчитал эту версию не такой уж «фантастической», поскольку «она соответствует образу мыслей и поведения» самого Н. С. Хрущева. По его мнению, в любом случае этот вопрос обсуждался в Кремле в марте-апреле 1962 года, особенно после того, как хрущевский зять Алексей Иванович Аджубей представил в ЦК подробный отчет о своей поездке в США и переговорах с президентом Дж. Кеннеди[606]. Позднее эту версию также поддержал и С. А. Микоян[607], который, ссылаясь на воспоминания отца, заявил, что действительно где-то в конце апреля или в начале мая после доклада Р. Я. Малиновского Н. С. Хрущев принял решение о размещении ядерных ракет на «Острове Свободы». Однако самое любопытное состоит в том, что самый именитый советский посол в США Анатолий Федорович Добрынин, проработавший на этом посту без малого четверть века, в своих знаменитых мемуарах поведал о том, что еще в середине марта 1962 года, накануне отъезда в Вашингтон, его принял Н. С. Хрущев, который в своей напутственной речи, резко критикуя американцев за их «нахальное» стремление «развивать свое стратегическое ядерное превосходство», в «качестве примера сослался именно на размещение американских ядерных ракет в Турции, под самым носом у Советского Союза». Именно поэтому, как заявил затем Н. С. Хрущев, «надо постепенно укорачивать им руки». А. Ф. Добрынин предположил, что именно тогда, «возможно, у него уже были планы размещения советских ракет на Кубе», «но он ни словом не обмолвился об этом в беседе со мной»[608].
Между тем в начале мая 1962 года в Москву был вызван советник советского посольства в Гаване, а по факту кадровый чекист и резидент советской разведки Александр Иванович Алексеев, который был сразу принят самим Н. С. Хрущевым, от которого узнал о своем назначении новым советским послом на Кубу. Дело в том, что первый советский посол С. М. Кудрявцев, в отличие от А. И. Алексеева, так и не смог установить доверительных личных отношений с кубинским руководством, что, по мнению Москвы, было большим минусом в деле реализации задуманного плана. Именно поэтому, напутствуя нового посла, Н. С. Хрущев дословно заявил ему следующее: «ваше назначение связано с тем, что мы приняли решение разместить на Кубе ракеты с ядерными боеголовками», так как «только это может оградить Кубу от прямого американского вторжения»[609]. Через пару дней он вновь был вызван в Кремль, где прошла еще одна конфиденциальная встреча, но теперь уже с участием Н. С. Хрущева, А. И. Микояна, Ф. Р. Козлова, Ш. Р. Рашидова, А. А. Громыко, Р. Я. Малиновского и С. С. Бирюзова. Теперь же в ходе нового приватного разговора были согласованы все детали операции, и, вопреки устоявшемуся мнению о некой «фронде» А. И. Микояна, никто реально не высказался против установки ракетных комплексов с ядерными боеголовками. Правда, А. А. Громыко и А. И. Алексеев все же высказали робкие сомнения относительно того, что их удастся разместить скрытно, но на этот веский довод уже никто внимания не обратил. Лишь после этого решения Н. С. Хрущев по приглашению Первого секретаря ЦК Компартии Болгарии Тодора Живкова и вылетел с официальным визитом в Софию. Как позднее вспоминал сам А. И. Алексеев, несмотря на его первоначальный скептицизм, «Фидель, к удивлению, спокойно воспринял советские соображения» и после небольшого раздумья заявил новому советскому послу, что «это очень смелый шаг, и, чтобы сделать его, мне необходимо посоветоваться со своими ближайшими соратниками. Но если принятие такого решения необходимо социалистическому лагерю, я думаю, мы дадим свое согласие на размещение советских ракет на нашем острове».
Судя по документам, окончательное решение по Кубе было принято 24 мая 1962 года на совместном заседании Президиума ЦК и Совета Обороны СССР[610]. А уже 28 мая для согласования всех вопросов с кубинским руководством в Гавану вылетела представительная делегация в составе кандидата в члены Президиума ЦК, Первого секретаря ЦК Компартии Узбекистана Шарафа Рашидовича Рашидова, назначенного в целях конспирации главой этой делегации, зам. министра обороны, главкома РВСН маршала Советского Союза Сергея Семеновича Бирюзова, зам. начальника Главного штаба ВВС генерал-лейтенанта С. Ф. Ушакова и сотрудника Главного Оперативного управления Генштаба генерал-майора П. А. Агеева, которые для сокрытия истинных целей визита тоже летели под вымышленными фамилиями. Вместе с ними на Кубу вылетел и новый советский посол А. И. Алексеев. Несмотря на изначальный скепсис по поводу позиции кубинского руководства, которое вначале было явно озадачено советским предложением, после многочасовой личной встречи с Фиделем и Раулем Кастро, а затем и с Че Геварой и детальных разъяснений со стороны Ш. Р. Рашидова было получено полное согласие на размещение советских баллистических ракет и принято решение, что для уточнения конкретных деталей предстоящей операции в Москву вылетит министр Революционных вооруженных сил Рауль Кастро.