[709]. А официально он был подписан федеральным министром по особым поручениям Эгоном Баром и статс-секретарем гэдээровского МИДа Михаэлем Колем в Восточном Берлине 21 декабря 1972 года. Этот договор означал официальное признание государственного суверенитета ГДР, что не только привело к широкомасштабному развитию контактов двух германских государств и дипломатическому признанию ГДР со стороны многих, в том числе всех европейских государств, но и оказало самое позитивное влияние на весь общеевропейский процесс и принятие обоих государств в Организацию Объединенных Наций, которое состоялось 18 сентября 1973 года.
18-22 мая того же 1973 года состоялся и первый визит Л. И. Брежнева в ФРГ, который, по свидетельству А. М. Александрова-Агентова, прошел «в хорошей атмосфере и в конструктивном духе». В ходе этого визита был подписан целый пакет межгосударственных соглашений об экономическом, промышленном, научно-техническом и культурном сотрудничестве, а также заявлено о том, что Московский договор является настоящей «исторической вехой» не только в отношениях двух государств, но и для всего Европейского континента. А завершился этот визит неформальным приемом на личной вилле В. Брандта, который еще больше укрепил дружеские отношения лидеров двух стран.
К большому сожалению, эта встреча оказалась последней, так как в конце апреля 1974 года органы безопасности ФРГ неожиданно арестовали личного референта федерального канцлера Гюнтера Гийома, который оказался агентом (офицером) Министерства госбезопасности ГДР. Спустя две недели, в начале мая, В. Брандт взял на себя политическую ответственность за этот «инцидент» и объявил о своей отставке. А уже 16 мая был сформирован новый кабинет СДПГ/СвДП во главе с Гельмутом Шмидтом, который, по мнению известного советского американиста профессора С. М. Меньшикова, был «представителем правого и более проамерикански настроенного крыла партии»[710].
По свидетельству того же А. М. Александрова-Агентова, отношения с новым канцлером уже носили не столь близкий характер в силу разных причин, в том числе болезненного состояния генсека. Тем не менее они встречались не раз, и Л. И. Брежнев еще дважды — в мае 1978 и в ноябре 1981 годов — посещал ФРГ с официальными визитами, в ходе которых они обсуждали целый комплекс проблем как двусторонних, так и международных отношений[711]. Но об этой новой странице советско-западногерманских отношений мы поговорим чуть позже.
Кстати, надо сказать, что, по мнению ряда зарубежных авторов, в частности известной немецкой исследовательницы С. Шаттенберг, 1974 год стал своего рода Рубиконом внешнеполитических усилий Л. И. Брежнева по созданию по аналогии с «Большой тройкой» так называемой «Большой четверки» лидеров СССР, США, ФРГ и Франции[712]. Однако трагический уход из жизни президента Ж. Помпиду, а затем неожиданные отставки В. Брандта и Р. Никсона поставили жирный крест на этом брежневском «проекте», что, в свою очередь, привело к затуханию, а затем и окончанию эры «разрядки».
2. Ближневосточный конфликт 1967–1973 годов и его итоги
В середине 1960-х годов в очередной раз произошло резкое обострение арабо-израильских отношений, которое, как считают большинство экспертов, дипломатов и историков (Г. Г. Косач, Д. В. Кузнецов, Р. С. Черчилль, У. С. Черчилль, Б. Тененбаум, Ю. А. Кнутов[713]), было просто неизбежно. Не в последнюю очередь это обострение было связано с созданием в 1964 году Организации освобождения Палестины (ООП) во главе с Ахмедом Шукейри и очередным военным переворотом в Сирии, в результате которого в феврале 1966 года к власти в Дамаске пришло правительство баасистов во главе с генералами Салахом Джадидом и Хафизом Асадом. С этого момента новое сирийское руководство, открыто провозгласив курс на строительство социализма, выступило за усиление сотрудничества с Москвой и Каиром. И уже в ноябре 1966 года оно подписало договор о военно-политическом союзе с лидером Египта Гамаль Абдель Нассером, что неизбежно привело к резкой эскалации всего арабо-израильского конфликта.
В западной, израильской и отчасти российской историографии основную вину за эскалацию этого конфликта всегда возлагали только на арабов, прежде всего террористическую деятельность военизированной группировки ООП «Эль-Фатх» во главе с Абу Джихадом и Ясиром Арафатом, которую очень активно финансировали Каир и особенно Дамаск. Причем в качестве неопровержимого доказательства вины арабов всегда приводили выступление израильского премьер-министра Леви Эшколя в Кнессете в конце мая 1967 года, в котором он дословно заявил, что за последние два года именно Сирия и финансируемые ею боевики несут прямую ответственность за 113 инцидентов на всей территории Израиля, в том числе диверсии, теракты и «возмутительные артиллерийские обстрелы». Хотя ряд известных специалистов, в частности профессор Нью-Йоркского университета Алон Бен-Меир, ссылаясь на интервью тогдашнего израильского министра обороны Моше Даяна, уверяют, что «около 80 % подобного рода инцидентов были спровоцированы именно Израилем»[714].
Между тем, как уверяют ряд авторов (А. В. Окороков[715]), еще в апреле 1967 года президент Г. А. Насер получил от советской стороны особое предостережение о возможном вторжении израильских войск на сирийскую территорию, которое затем было официально подтверждено 13 мая во время визита в Каир советской партийно-правительственной делегации во главе с Первым секретарём МГК Н. Г. Егорычевым. Именно он лично проинформировал Г. А. Насера, что 17 мая израильская военщина готовит нападение на Сирию и с этой целью на ее границе сконцентрировала от 11 до 13 смешанных бригад. Как считает тот же А. В. Окороков, эта информация стала самым веским козырем в политической игре вице-президента и главкома египетских войск маршала Абдель Хаким Амера, посчитавшего, что всему арабскому миру наконец-то представилась уникальная возможность «раз и навсегда уничтожить Израиль». Сам Г. А. Насер, вероятно, не был так уверен в боеспособности египетской армии, но он был вынужден считаться с мнением своего давнего соратника, который мог перехватить инициативу в свои руки и поставить под серьезную угрозу его личную власть.
Поэтому в день выступления Л. Эшколя по указанию Г. А. Насера начальник египетского Генштаба генерал-майор Мухамед Фавзи срочно вылетел в Дамаск для консультаций с главой сирийского военного ведомства генералом X. Асадом. А на следующий день в зоне Суэцкого канала была проведена мобилизация египетских войск, которые уже через день были переброшены на Синайский полуостров, где стали ускоренно концентрироваться вдоль всей израильской границы[716]. Одновременно по требованию Каира Генеральный секретарь ООН У Тан дал указание вывести с израильско-египетской границы войска безопасности ООН, которые еще со времен Суэцкого кризиса патрулировали линию прекращения огня.
Тем временем 17–21 мая 1967 года в Египте, Сирии, Ираке, Иордании и Кувейте, а чуть позже и в самом Израиле была объявлена мобилизация, а каирское радио «Голос арабов» открытым текстом заявило о том, что после вывода всех международных сил ООН с египетско-израильской границы арабские страны «более не будут проявлять сдержанность в отношении Израиля и обращаться на него с жалобами в ООН», так как «единственным методом воздействия на Израиль может быть тотальная война», по итогам которой это «сионистское государство наконец-то будет уничтожено».
Затем 22 мая 1967 года под давлением маршала А. Х. Амера Г. А. Насер отдал приказ ввести в Шарм-эш-Шейх египетские войска, заблокировать Тиранский пролив и морской порт Эйлат, через который Израиль имел выход к Красному морю. В итоге уже на следующий день официальный Тель-Авив заявил, что все «помехи, чинимые израильскому судоходству в Тиранском проливе», равно как и подписание «военного пакта между Египтом и Иорданией», будут рассматриваться им как акт объявления войны[717].
Тем временем 25 мая египетский военный министр полковник Шамс эд-Дин Бадран срочно вылетел в Москву для проведения переговоров с высшим советским руководством[718]. Надо сказать, что информация об этом визите и его итогах до сих пор носит неоднозначный характер и остается предметом жарких споров между историками, политиками и дипломатами. Например, Л. И. Брежнев в своем докладе «О политике Советского Союза в связи с агрессией Израиля на Ближнем Востоке», который он произнес 20 июня на Пленуме ЦК[719], утверждал, что миссия полковника Ш. Э. Бадрана состояла «только в обсуждении вопроса о дополнительной военной помощи Египту» и что в тот же день советское руководство направило «президенту Г. А. Насеру спецпослание, в котором настоятельно рекомендовало ему сделать все возможное, чтобы предотвратить очередной военный конфликт в регионе».
Советские историки и мемуаристы, в частности участник этих переговоров советник советского посольства П. С. Акопов, тогдашний сотрудник Международного отдела ЦК К. Н. Брутенц и профессор А. В. Окороков[720], утверждают, что, несмотря на все заверения Ш. Э. Бадрана о высоком боевом духе египетской армии и о ее горячем желании разгромить ненавистного врага, высшее советское руководство не разделяло такого оптимизма египетского министра и оказало серьезное давление на Каир для блокировки этого конфликта. Непосредственно все переговоры с каирским визитером по поручению Политбюро ЦК вел глава советского правительства А. Н. Косыгин, который не раз предупреждал Ш. Э. Бадрана о том, что советское правительство не сможет поддержать Египет, если тот развяжет войну и будет автоматически объявлен агрессором. Поэтому в ходе последнего раунда столь сложных переговоров, шедших несколько дней, Ш. Э. Бадран, прямо сославшись на Г. А. Насера, заверил советского премьера, что, «учитывая мнение советских друзей», египетский президент принял твердое решение «не начинать первым войну». Хотя много лет спустя сам Ш. Э. Бадран в большом интервью одному из арабских изданий уверял, что новый министр обороны СССР маршал А. А. Гречко, провожавший его до трапа самолета, якобы подбодрив своего коллегу, дословно заявил ему: «Вы не волнуйтесь, мы с вами».