лат.). Современный национализм, возникший после окончания Средневековья, раскола церкви и распада Священной империи, вызывает у меня отвращение, как пропаганда, как причина большинства основных политических недоразумений.
Кругом сплошные болота. Серьезные неудобства доставляют мошки. Всем раздают зеленые антимоскитные сетки, которые приходится натягивать на голову и носить днем и ночью. Еще поджигают влажное сено, чтобы дымом на время отогнать назойливых насекомых. Насколько хватает глаз, кругом равнины с болотистыми лугами и водоемами, березы вперемежку с ольхой, кустарник, небольшие рощицы над заболоченными участками. Маленькие деревянные домики теснятся в деревнях и селах вдоль разбитых, ухабистых дорог. Гать и небольшие мостики из березовой древесины с белой корой. Иногда мелькнет в стороне полуразрушенный дом, сверкающий белым камнем, большой, с колоннами, высокими арочными окнами. Это наводит на мысль о существовавших здесь ранее крупных аристократических поместьях…
Вчера вечером распевали солдатские песни, шлягеры, народные песни под гитару. Усевшись кругом, пели все подряд. Некоторые, кстати, здорово поют в несколько голосов. О родине и о любви…
Селогора, 2 августа 1942 года
Для нашей колонны здесь, так сказать, конечный пункт. Двигаться дальше попросту невозможно. Гать не выдержала бы тяжелой техники, и теперь, когда проехали мы, для транспорта весом более шести тонн путь закрыт. На этом участке снабжение производится по железной дороге и по узкоколейке. Мы стали лишними. Текущими задачами нашей списанной колонны станут строительство дорог, заготовка дров на зиму и помощь в сборе урожая. Прежние товарищи, с которыми мы раньше общались, уже разбились на мелкие группы и постепенно отдаляются друг от друга. Командуют нами без особого настроения, да и то, чем мы занимаемся, удовольствия не приносит. Мое предложение – до 15 августа подождать вестей от Салема. А потом уж сам предприму что-нибудь, чтобы убраться отсюда, – куда-нибудь дальше вперед, на фронт. До сих пор я слышал выстрелы лишь издали. Здесь война – это прежде всего борьба с грязью, паразитами и болезнями, хаосом, но не с солдатами противника. Хочется уехать отсюда.
Селогора, 30 августа 1942 года
[Северная Россия]
Юного Зевса циклопы так и не смогли одолеть. Тогда хитрецы взяли шар и зеркало, в котором застыл взгляд мальчика, и разбили на кусочки. Зеркало идеально подходит для защиты цивилизации от докучливых нападок. Но чем больше зеркал, тем мы более задумчивы, тщеславны и несвободны. Времена, на которые возлагают такие надежды, и связанные с ними замыслы могут ведь так и не наступить, не сбыться, за исключением весьма скоротечных проблесков, которые позволяют сиять вечности и которые, вероятно, хотя бы раз происходят в жизни каждого. Вы сочтете меня здесь очень спокойным, но это просто свойственно моей натуре, и мое любимое занятие – никак себя не выражать. Любовь – это во мне как общее чувство нереальности.
Россия, 17 сентября 1942 года
[В прифронтовом госпитале, последнее письмо]
Дорогая мамочка! Еще целый месяц тебе не придется обо мне беспокоиться. Лежу в больнице с брюшным тифом и получаю самый лучший уход да к тому же сытный паек. Грущу по этому поводу лишь я один. Благодаря двум прививкам болезнь протекает легко, и врач очень доволен.
Проблема в другом: обучение в военной школе может затянуться до лета.
Итак, все хорошо – по крайней мере, я бы не хотел сейчас поменять этот госпиталь на какую-нибудь первоклассную немецкую больницу! Поразительно.
Искренне ваш,
Бернхард.
Писать чаще, чем раз в неделю, для меня слишком утомительно, да и холодно пока из-за лихорадки.
Бернхард Эрнст Буль умер в этом госпитале 26 сентября 1942 года.
Ханс-Йоахим Марсель, выпускник средней школы, Берлин
Родился 15 декабря 1919 г. в Берлине, погиб 30 сентября 1942 г. в Северной Африке
Африка, 14 октября 1941 года
Теперь хотел бы кратко рассказать вам о воздушном бое, в котором за один день сбил сразу пять вражеских самолетов. Мы находились в состоянии полной боевой готовности, когда около полудня наш аэродром подвергся бомбардировке. Я немедленно вылетел и на высоте 6500 метров нагнал вражеские бомбардировщики. Их было одиннадцать, а я – один. Противник открыл такой плотный оборонительный огонь, что у меня попросту не было возможности атаковать. С помощью обманного маневра мне наконец удалось сбить одного из них. Затем, примерно в 4 часа дня, я вылетел в составе звена четырех наших истребителей. За линией фронта столкнулся с четверкой англичан. Тут же атаковал и сразу же сбил два вражеских истребителя. Потом двое других сели мне на хвост. Мне удалось отвернуть от них и снова атаковать. Англичане сразу же образовали защитный круг. Я вклинился в него, попал под обстрел, но, к счастью, не был подбит. Во время нескольких таких атак мне удалось подбить еще двоих. Потом англичане сдались и, преследуемые нами, поспешно ретировались. Так что теперь на моем счету 23 истребителя и 2 бомбардировщика противника.
После 158 воздушных побед Ханс-Йоахим Марсель, обладатель высшей награды рейха за храбрость, пал непобежденным. Покидая загоревшийся из-за технической неисправности самолет на высоте 3000 метров, летчик ударился о вертикальный стабилизатор самолета. Тяжелая травма не позволила ему раскрыть парашют…
Эгон Фрейтаг, студент, Гамбург
Родился 6 ноября 1918 г. в Ганновере, погиб 26 октября 1942 г. под Эль-Аламейном, Северная Африка
В Трансильвании, январь 1941 года
Вчера вечером нас пригласил на бокал вина хозяин дома, в гости к которому зашли еще несколько человек из той же деревни, а также из соседней. Вино этого винодельческого края льется в рот, словно масло, обладая весьма пикантной сладостью, которая так и манит выпить еще, но при этом, правда, тяжелеет голова. В отличие от Ваната оно здесь золотисто-желтого оттенка, как с упреком утверждают трансильванские саксы. Такой вечер в кругу здешних немцев – это всякий раз опыт сильной, непоколебимой веры в немецкий рейх. Мы можем многое здесь узнать и многому научиться, а когда говорим о Германии и глаза всех присутствующих прикованы к нашим устам, то должны приложить все усилия, чтобы лишь упрочить и всячески укрепить эту веру.
Лучи заходящего солнца пробиваются сквозь причудливые скопления облаков на сверкающие снежные вершины карпатских гор-великанов. Сверху наши хижины маленькие, как игрушки, и лишь дым, поднимающийся из многочисленных труб, напоминает нам об уюте тех незатейливых покоев, которые ждут нас снова после службы высоко в горах.
Россия, 28 июля 1941 года
Когда корабль попеременно – то носом, то кормой, – погружается в воду, это называется килевой качкой. Когда он наклоняется от левого борта к правому и наоборот, это называется бортовой качкой. Но когда он делает и то и другое вместе, это уже черт знает что. Прибавьте сюда приличный ветер, и впечатления получатся не из самых приятных. Очень многих укачивает. Но это все пустяки по сравнению с поездкой на «Айнхайтсдизеле», шестиколесном многоцелевом грузовике с полным приводом и слабой подвеской. Корабль даже в самую жуткую качку подвергается довольно равномерному воздействию волн. Можно эти волны как-то рассчитать и соответственно вести судно. Но упомянутый грузовик через рытвины вражеских дорог едет совершенно непредсказуемо. Он подпрыгивает, дергается, качается, разворачивается и выполняет любые мыслимые и немыслимые движения, совершаемые без всякого предупреждения, по какой-то внезапной прихоти, как бубен на ярмарке. Эта поездка стала для меня самой большой пыткой, так как из-за ранения мне пришлось, завернувшись в шинель, устроиться на ящике с продуктами. Во время тряски я ударился о потолок, потом с трудом удержался, лишь бы не оказаться посреди кузова с переломанными костями. Вот что такое местные дороги. Глядя на них издалека, такого не скажешь, на фоне жесткой грязевой жижи они выглядят такими красивыми и гладкими. Но грязь коварна, под ней скрывается ужас! Пару раз мы вообще застревали, и грузовик приходилось вытаскивать тягачами.
Во время этой поездки мне удавалось видеть из-под навеса лишь кусочек голубого неба. Мимо проплывали белые облака и ряды зеленых деревьев, а дорога исчезала где-то вдали. Несмотря на все невзгоды, все равно можно было о чем-нибудь помечтать, особенно во время остановок, когда мы получали столь желанную передышку. Но затем все мысли неизменно устремлялись домой, на родину.
28 августа 1941 года
Мы были не наемниками, а – выражаясь банальным языком – защитниками отечества! В наших рядах, безусловно, есть те, кто исповедует идеи национал-социализма, и те, кто сражается за отечество, за ту точку на карте, отдать жизнь за которую остается делом само собой разумеющимся. По вечерам мы лежим вместе в палатке, наши беседы начинаются с блаженных юношеских воспоминаний и перетекают в иллюзии будущего. Вообще, это так нелепо, когда человек привязан к воспоминаниям. Иногда он даже просто живет в них, и всегда молодой и бодрый, как мы сейчас. Воспоминания – это, по-видимому, привилегия стариков. И все же на данный момент они – смысл нашей жизни. Над палаткой полная луна, и вход в нее прорезает в темноте яркий квадрат, из которого светятся наши сигареты.
Греция, сентябрь 1942 года
Надо мной в аттическом небе смеется южное солнце, на заднем плане в дымке расплываются горы в бухте Саламис, а в центре теснятся дома в Пирее, словно пытаясь вскарабкаться на скалы. Только что искупался в Эгейском море.
Вчера наведался к богам. Это не пустые слова, на самом деле я все глубоко прочувствовал. Если ты не в состоянии это сделать, то не должен подниматься на нее, гору богов, и входить в храм.
У нас была экскурсовод – гречанка, которая провела свою молодость в Ганновере и Касселе. Одетая в эллинские одежды, она встретила нас у входа и познаком