20 ноября 1942 года
[Дневниковая запись, сделанная во время отпуска]
Здесь, дома, все как во сне, – как приятно вновь поваляться в постели! Только вот люди настолько изменились… ими движет огромное беспокойство. Как будто все вокруг мчится к катастрофе – это как поезд, срывающийся в пропасть.
Моими первостепенными задачами станут: совестливость, тепло, неотделимость любви от службы; кроме того, расти дальше и искать, искать… но – прежде всего молиться, а затем всем написать – с любовью и энергией… Молитву о воспитании в себе терпения.
Под Ржевом, 28 ноября 1942 года
Вот началось широкомасштабное наступление русских, что обычно означает пару месяцев ожесточенных боев. Стоит лютый холод, мы ведем бои в сильную метель. В такую ужасную погоду нашим пилотам удалось освоить полеты на низкой высоте. У русских здесь колоссальное зенитное прикрытие. Враг пытается перерезать наши коммуникации между Сычевкой и Ржевом. Это оставило бы наши войска под Ржевом без снабжения. Ржев полностью в наших руках, и эшелоны продолжают прибывать.
Вступил в бой сразу после отпуска – это оказалось несложно. В любой момент могут перебросить на другой участок. Две трети моего взвода выведено из строя, что говорит само за себя…
Во время боя пришлось снять обледеневшие очки, без них я как слепой… Но здесь мало кто не жалуется на здоровье.
Ансельм Радбрух, выпускник средней школы, Гейдельберг
Родился 9 декабря 1918 г. в Берлине, погиб 5 марта 1943 г. в пос. Лихой, под Сталинградом
В калмыцкой степи, 8 августа 1942 года
Позади несколько весьма насыщенных событиями дней в степи, которые дали нам леденящее душу предвкушение войны в пустыне. Передо мной стояла задача проложить связь на расстояние более 50 километров через степь, и пришлось попотеть как следует. Никогда не приходилось так тяжко, как теперь. Прежде всего было очень трудно ориентироваться, днем угнетала жара, а ночью мешала темнота. Большую часть телефонной линии пришлось прокладывать ночью, и я не знаю, какому такому «чуду» я должен быть благодарен за то, что уложился вовремя. Но главная беда – это степные пожары, которые несколько раз попросту уничтожали всю работу. Позже я придумал проверенный способ защиты кабеля и сохранения связи. Вначале мы пытались тушить полосу огня вдоль кабеля с помощью шерстяных одеял и песка. Позже мы позволяли огню добраться до места прокладки кабеля, затем быстро разбирали подверженный опасности участок и тут же снова восстанавливали его уже на выгоревшем месте. Позднее мы намеренно выжигали степь вдоль намеченной линии прокладки и медленно, частями, прокладывали кабель только на выжженных участках. Это даже принесло мне определенную славу, и теперь я считаюсь спецом по прокладке линий связи в степях. Причиной пожаров в основном являлись воздушные налеты, но зачастую и преднамеренные поджоги отступающих русских. В такие дни я оказывался посреди открытой, выжженной степи. Кругом, куда ни глянь, жара, солнце, пепел. Умыться нечем, напиться тоже нельзя, питьевой воды совсем мало. Кстати, мы опять повернули на север. Мечтам о Каспийском море и о Кавказе, похоже, сбыться не суждено. Сейчас катимся к Волге…
26 сентября 1942 года
В северной части Сталинграда по-прежнему идут ожесточенные бои. Я побывал в городе несколько раз. Там не осталось ни одного целого дома, это выжженная каменная пустыня, пустыня из обломков и мусора, почти непроходимая. Русские защищают каждый дом, пока тот совсем не сравняется с землей. Какая-то отчаянная, не считающаяся ни с какими жертвами оборона, и мы ее преодолеваем крайне медленно, черепашьими шагами.
2 октября 1942 года
Сейчас нахожусь в степной столице, Элисте, одном из самых странных мест, где мне когда-либо доводилось бывать. Удивительное поселение в этой глуши, состоящее из «города» с розовыми, небесно-голубыми или снежно-белыми зданиями, вокруг которых – более привычные для окрестностей глинобитные хижины калмыков. Во всей этой лилипутской резиденции сегодня проживает не более 8000 человек. Это как американский город из детской книжки с картинками: трущобы и дворцы, дороги и песчаные тропинки, скотоводы и снобы, верблюжьи повозки и автомобили… бессистемное нагромождение еще не отброшенного прошлого и слишком быстро придуманного будущего.
Элиста, 7 октября 1942 года
Часто выхожу в степь к жилищам калмыков. Сами люди маленькие, ярко выраженного монгольского типа, желтые, очень некрасивые и грязные. Их повседневная одежда очень своеобразна, особенно широкие одеяния женщин, у которых косы убраны в черные чехлы, как у зонтиков, а на голове – черная бархатная шапочка с пестрой кисточкой. Калмыки – буддисты; они селятся в открытой степи, избегают деревьев, к которым испытывают странную неприязнь, вероятно, потому, что те корнями привязаны к земле и внушают отвращение кочевым чувствам этого народа.
Во время одной из прогулок мы также подходили к нескольким небольшим соляным озерам, отмеченным на картах. Издалека мы видели, как они блестят, но когда подошли поближе, то убедились, что они пересохли. На дне одного такого озера лежал толстый слой чистой белой соли. Лопатой мы наполнили наши кастрюли и котелки. Иногда степь перемежается с участками настоящей пустыни, а немного восточнее начинается соляная пустыня. Все это очень необычно и интересно.
4 декабря 1942 года
[Последнее письмо]
Наконец-то появилась еще одна возможность написать вам. После выполнения поставленных задач в Элисте я в составе своей колонны совершил 600-километровый обратный марш, который из-за непогоды выдался очень трудным. Оказавшись в расположении роты, я испытал некоторое разочарование. Почта, которую я с нетерпением ждал несколько недель, за день до этого попала в руки русских. Вот так все началось и потом продолжалось в том же духе.
27 ноября моему почти легендарному везению пришел конец, и я был ранен несколькими осколками снаряда в левое бедро, когда собрался перебежать через дорожную развязку. Поскольку я оказался в центре жесточайшего танкового боя, нужно отдать должное моему денщику и водителю: они сразу же перевязали меня. В противном случае я бы, наверное, быстро истек кровью. Тем не менее крови я потерял немало. Я быстро отдал последние указания, затем меня повезли в темноте в открытой машине к месту перевязки, до которого было без малого 30 километров. Почти всю ночь я был без сознания.
Сейчас я похож на Иоанна Крестителя. Моя борода, которую я не брил в течение двух недель, почти такая же длинная, как волосы на голове. Могу даже ухватить ее рукой! Благодаря бороде выгляжу очень степенным, и русские санитарки называют меня «Капитано». Так что пока никаких забот! Скоро снова вернусь в строй.
Доклад рядового Виктора Фрича:
«5 марта 1943 года
Не успели мы по возвращении из Элисты присоединиться к роте под Сталинградом, как были окружены и получили приказ пробиваться и на три дня оказались в ловушке. Обстрел усилился до шквального. Внезапно командир отделения крикнул нам, что в его машину попали вражеские снаряды. Ваш сын остановился и пошел к той машине, то есть собирался пойти, потому что в тот же миг и произошло несчастье.
Боль, которую пришлось испытать лейтенанту Радбруху, наверняка была ужасной. Когда мы перевязывали его в первый раз, он лишь сказал мне: „Фрич, мои ноги, ноги“ – (никогда этого не забуду) и выдержал весь путь до пункта перевязки в открытой машине с таким мужеством, от которого у меня на глаза навернулись слезы. Ни хныканья, ни слез, лишь пожелание покоя и тепла. А ведь такой холод и такую боль едва ли кто-нибудь вытерпит».
Иоганн Хюбнер, студент теологического факультета, Альберсдорф
Родился 19 ноября 1917 г. в Баргуме, Северная Фризия, погиб 16 декабря 1942 г. у ст. Троицкая, Россия
Под Варшавой, конец сентября 1939 года
Эти две недели войны превратились в какой-то стремительный марш-бросок, хотя тяжелое подразделение вроде нашего может продвигаться довольно медленно, особенно когда полностью укомплектовано техникой и личным составом. Наши моторизованные колонны – танки, разведывательные отряды, быстрые и легкие дивизионы – погнали врага вперед, а артиллерия и службы снабжения за нами не поспевали. Со временем многие научились спать прямо верхом на лошади. Снимки, сделанные в такие моменты, просто незабываемы.
Наша бесконечная, молчаливая колонна усердно прокладывает себе путь сквозь пыль и песок. Стук копыт, скрипы, скрежет колес – и все время едем, едем, едем, и так каждый день – от восхода до заката. Днем на горизонте клубится черный дым, а ночью – красное зарево. Самое страшное – это когда полыхают города и деревни. Неприятный запах гари ощущался задолго до марш-броска: дымящиеся деревни, стены и сады, трупы, раненые, сожженный скот, разграбленные жилища. Некоторые поляки поджигали собственные дома. Мы сожгли все дома, в которых было найдено оружие или из которых раздавались выстрелы.
Впереди кто-то пел русскую песню. Молодой голос растекался в вышине, словно ночной флаг над походными колоннами, и звучал в унисон пению звезд и степи. Повсюду на дорогах попадались кресты: одинокие, торчащие над могилами деревянные кресты, с распятиями и ликами святых, которые одинаково принимали и горькие насмешки, и благоговейные молитвы.
Россия, 5 июля 1941 года
Нас окружает великолепный летний пейзаж, а вечерами мы устраиваемся на привале и отдыхаем. Днем на бледном, бесконечно далеком сумеречном небе сверкает солнце, а ночью там царствует ярко-серебристая луна. Наши командные пункты окружены вековыми липами или высокими тополями. Над золотисто-желтыми кукурузными полями гуляет легкий ветер.
Наступает сезон цветения липы, еще более потрясающий и прекрасный, чем даже у нас, в Германии. Мы живем, как Иоанн Креститель, среди кузнечиков, комаров и дикого меда, который собираем в многочисленных ульях. Березы живо напоминают нам о вереске.