Хотел бы кое-что пояснить насчет подписи к рисунку: когда я открыл рождественскую, по старинному обычаю обитую ватой, дверь нашего бункера, и вошли мои товарищи, они замерли словно завороженные перед картиной на глинобитной стене, которую снизу освещала свеча. Наша вечеринка проходила под влиянием картины, и все задумчиво повторяли: «Свет, Жизнь, Любовь». Сегодня утром ко мне пришел полковой врач и поблагодарил за доставленную всем радость. Даже поздно ночью, когда остальные еще спали, он и кое-кто из солдат снова при свечах разглядывали картину. Будь то полководец или простой солдат, Мадонна всегда была объектом внешнего и внутреннего созерцания.
Крепость Сталинград, 29 декабря 1942 года
Ты даже представить себе не можешь, как я был счастлив, когда сегодня в 7 часов утра на мой стол легло ваше письмо, отправленное авиапочтой. Наконец-то, через несколько недель, вновь читаю строки, написанные твоей рукой. Вряд ли кто-то ждал большего, смирившись с тем, что днем и ночью летчикам приходится доставлять более «жизненно важные» вещи, чем почта, и что многое пропадает? Кто в таком положении станет сетовать на обстоятельства?
Как же часто меня мучили переживания о тебе! Я живо представлял себе твою тревогу и неуверенность, твои мрачные раздумья, лишенные всякой надежды. Каким тяжким бывает беспомощное ожидание! Мысль о подобных страданиях, – не таких, как наши, и в своем роде даже труднее переносимых, чем наше внутреннее и внешнее существование, – ужасно меня мучает. Бедные, несчастные женщины! Однако теперь связь с тобой и внешним миром восстановлена. И как! Не знаю, читал ли я твои слова со слезами на глазах, но если да, то это были слезы радости и благодарности за то, что моя надежда на то, что ты будешь столь же мужественна и несгибаема во всех тяжких страданиях, во всех невыразимых испытаниях, в подлинном преодолении мира и что останешься источником утешения и радости для детей, оказалась не напрасной. Ты смогла, ты добилась! Ты поверила моим словам о том, что я ничего не приукрашиваю и не даю успокоительных таблеток по поводу серьезности нашего положения. Благодарю тебя за эту победу. Ты взяла все тяготы на себя и вновь зажгла яркий свет в глазах детей. Так что Рождественский свет все-таки воссиял своим тихим блеском – хочется в это верить, – пусть даже тихим блеском, как в дождливый день, под тучами проглядывает солнце. Я все знаю, все…
Слова твоего любимого Иовы о том, что он «вырвался из тисков страха на свободу, где нет больше гнета», теперь в этой тоске обретают яркое, буквальное значение… Как мы ждем этого часа, который определил Он… Через какие глубины пришлось тебе пройти! Это понятно по твоим словам. И догадываюсь, каких высот ты все-таки достигла. Пусть это пока останется предчувствием и предзнаменованием. Возможно, позже мы сможем подобрать спасительное слово. Сердце и голова пока слишком переполнены и все еще целиком привязаны к настоящему. И еще не все потеряно…
Вчера вечером перечитывал новеллы Ганса Гримма, в которых он так проникновенно пишет о перепуганных, загнанных животных… Только представь себе зверей, которые, гонимые смертельным страхом, спасаются бегством, а затем сталкиваются в схватке. Что осталось позади: те первые дни, когда никто ничего не знал, когда следовала атака за атакой, со всех сторон летели снаряды, грохотали танки, били пулеметы, громыхал ужасный сталинский орган, бомбы и все прочее – и все лицом к лицу. Но в противодействии постепенно становишься сильнее. Ко всему привыкаешь. Треск и грохот уже не так пугает, ты уже знаешь, как вести себя в такой ситуации. Ты сделал все необходимое для собственной безопасности, ты спокойно позволяешь песку сыпаться на голову и продолжаешь дальше трудиться, читать или общаться… Но нас защищает наше собственное надежное оружие – и мы ему доверяем. Транспортные самолеты не прекращают полеты ни днем ни ночью. Что значит голод? Можно вполне обойтись и скудным пайком. Положение больных и раненых вполне сносное, у меня снова есть лекарства.
Когда сегодня ночью пробирался по снегу, заметил маленькую русскую лошадку, которая была привязана к нашей полевой кухне. От голода бедняга грызла дрова! Я постоял пару минут рядом с несчастным существом. Мне всегда не по себе от страданий животных. А сегодня эта лошадка сама послужила нам пищей. Извечный закон сотворения и убийства ради поддержания жизни, даже в этой бескрайней снежной степи, на фоне одиночества и безмолвия. Сегодня вечером взошел полумесяц. На звездное небо хочется смотреть и смотреть, несмотря на непрекращающийся, разрушительный рев мотора! Стоят ясные, солнечные дни, холода умеренные. Завороженный этим великолепием, ты забываешь о том, что там вдали, на горизонте. Как в такие дни благосклонна погода к нам, к нашей судьбе и внутреннему благополучию. Уже в 16.00 замечаем на западе последний зеленый проблеск предыдущего дня. Дни уже становятся длиннее, ведь наступило солнцестояние, и зеленовато-желтая, жаждущая света трава на стенах моего бункера каждый день все гуще и длиннее. Жизнь продолжается…
Новый год в крепости Сталинград
Старый год подходит к концу. Все мои переживания были неизмеримо прекрасны! Мои письма, рисунки, наши разговоры во время единственной встречи в этом году – как же много таки осталось невысказанным! – были попыткой самовыражения. Не хочу жаловаться на свои и чужие безымянные страдания, на все, что с нами произошло, – зимние операции 1942 года, летние и осенние бои, наше нынешнее положение и множество мучительных вопросов на краю небытия! Не хочу говорить ни об этом, ни о маленьких радостях, успехах или каком-то прогрессе. Но если мне суждено высказать что-то главное, решающее, вырванное из сокровенной глубины своих чувств и мыслей, то я скажу, что бесконечно благодарен за все, чем этот необычный год благословил меня. Возможно, это был самый значительный год в хаосе нашей земной жизни. Также понимаю, что это обязывает меня совершить что-то значительное.
Я писал лишь о себе, но мне следовало бы упомянуть нас обоих, поскольку у нас одна дорога: куда я, туда и ты. В моем мире ты страдала и переживала вместе со мной, а в своем оставалась одинока. Как всегда, я благодарен тебе за слова Эсхила из его «Персов»: «Каждому несчастью придавай смысл, а каждому дню – каплю радости». Разве не так было с нами? Не будет ли так и в будущем, и в тяжелые, мрачные дни на рубеже года – неумолимо мрачные дни на нашем пути, на пути с Тобой.
Не будем пока говорить о будущем. До сих пор не пойму, откуда у меня берутся силы прожить каждый день с верой, надеждой и уверенностью.
Сталинград, ночь на 4–5 января 1943 года
Сижу у карбидной лампы и начинаю рисовать в надежде, что мой командир захватит рисунки с собой в Германию. Посыльный прерывает меня и говорит, что командир, вероятно, отправится уже ночью. Ну, и вышло ли у меня что-то толковое? Хотелось еще кое-что доработать. Жаль, что рисунки, которые передал тебе, оказались незаконченными из-за внезапного отъезда. В такой суматохе все идет наперекосяк…
6 января 1943 года
Предыдущее письмо я нацарапал в спешке, потому что наш командир торопился на аэродром. Но неожиданно испортилась погода, поэтому вылет отменили. Теперь вот ждем сигнала. Мне все же удалось кое-как нарисовать для тебя свой портрет. Возможно, ты сможешь понять, в какой обстановке я его рисовал: то днем, то ночью, в перерывах между врачебной работой, под грохот боев, разрывы бомб, в метель, во всем этом кошмаре – и с моими взглядами на мир. Хотелось бы, конечно, еще немного доработать рисунок, но меня внезапно оторвали от этой работы, и ничего не вышло. Но вот, наконец, приземлились наши «Юнкерсы», и командир в спешке пакует вещи. Сегодня В. пишет о том, что мы в котле, и пробиться сюда можно только по воздуху. Итак, вверх, на волю, к внутренней и внешней свободе!
Сталинград, 6 января 1943 года
[Последнее письмо детям]
Сегодня передал посылку своему больному командиру, который летит на родину. На одном рисунке изображен ваш отец, это для мамы. Тебе, моя дочурка, достанется рисунок «Маленькая Нина». Это та самая малышка, которую я подхватил на руки на полу землянки. Она вся дрожала и хныкала, когда падали бомбы. После этого я усадил ее обратно на ящик и продолжил рисовать. Рисунок «Мадонна крепости» предназначен для всех вас. Мама расскажет, как хорошо, когда в трудные времена у человека внутри есть своя крепость, которая помогает ему самому сохранять твердость.
7 января 1943 года
Рухнули почти все земные надежды… либо верная смерть, либо бесконечный ужас в плену, где-то на просторах всеобщей безжалостности. Теперь мы знаем, что творилось вокруг. Первоначальные надежды на скорые перемены к лучшему не оправдались, и терпеть еще придется долго. Насколько это вообще возможно для человека, до сих пор мне удавалось сохранять твердость и не поддаваться отчаянию. Мы глубоко зарылись в землю, которую так безгранично любим. Знаю, что все остальное определяется волей судьбы. Ты не представляешь себе, что значит это самое темное время для человеческой жизни, такие испытания должны оказывать на нас благодатное воздействие.
Россия, Адвент 1943 года
[Письмо из плена, доставленное после окончания войны одним из освобожденных]
Хочется умолчать о том, как тяжело нам переживать разлуку, особенно в этом году, а ведь для тебя эти переживания еще тяжелее. Хоть я сейчас и военнопленный, зато все еще жив. Тебе наверняка сообщили, что я пропал без вести. Как же меня грызет тоска от твоей неопределенности, особенно сейчас, под Рождество. Ищешь ли ты мое имя в списках среди сотен тысяч погибших в Сталинграде или с тревогой надеешься отыскать среди выживших? Говоришь ли себе, что предыдущие рождественские надежды увидеть меня теперь окончательно рухнули? О, если бы до тебя дошла хоть какая-нибудь весточка о том, что я все еще здесь, что жив – ради тебя!
Получила ли ты мое последнее новогоднее поздравление из крепости Сталинград год назад, которое я передал своему командиру? Когда тот вылетел из нашей «крепости без крыши» незадолго до печального конца? Год назад – Рождество – Сталинград. Насколько разными были наши рождественские надежды! Я понял это из твоего последнего письма. Несмотря ни на что, ты верила в обещанное освобождение. А как же мы? Мы прожили и пережили величайший Адвент в нашей жизни в ожидании долгожданного освобождения. Я бы сказал, в содержательной аналогии с мифическо-политическими ожиданиями Адвента тех людей на рубеже веков, которые отчаянно ждали освобождения от внутренних и внешних оков.