Путь от площади обратно к месту нашего расквартирования лежит через базарную улицу с плоской крышей, где теснятся разные лавки, мастерские, лотки с книгами и журналами, и повсюду снуют торгаши. В этом уголке Дерны всегда кипит жизнь: в толпе покупателей и продавцов – арабов, евреев, итальянцев – то и дело мелькают желтые мундиры люфтваффе и зеленоватые мундиры военнослужащих сухопутных войск: истребителей танков и рядовых солдат. Некоторые возвращаются домой из госпиталя или с фронта под Тобруком, их легко узнать по выстиранной форме, лихим фуражкам и потрепанной обуви. К представителям военно-воздушных сил относятся почтительно, и у нас, живущих в более благоприятных условиях, они тоже снискали уважение. Они покупают себе красные арабские туфли или сандалии, заказывают небольшие бумажники из козьей кожи и общаются с арабами с помощью языка жестов, средства выражения которого, однако, слишком сильно различаются между двумя народами. Евреи продают в своих магазинчиках мыло, почтовую бумагу, английские консервы и многие другие ценности, а арабы предлагают белый и коричневый баракан длиной до пяти метров, сотканный из самой красивой шерсти, а также безвкусный, дешевый набивной шелк из Италии, широкие серебряные браслеты, какие носят все арабские женщины, и красочные бархатные жилеты с серебряной вышивкой.
Дерма, 13 июня 1941 года
Пару дней назад впервые увидел вблизи генерала Роммеля, беседовавшего с немецкими и итальянскими генералами. Ростом он невысок, однако подтянут и строен. При этом в нем нет свойственной другим военным закостенелости, скорее, подвижная гибкость. Голова в основном круглая, она также являет собой большую разницу между волевым профилем и излучающим понимание и интеллект анфасом. С начала Африканской кампании Роммель сделался одной из самых популярных фигур, и каждый солдат, который впервые увидит здесь уверенное и открытое лицо генерала, никогда не забудет то утро. Как военачальнику, в наибольшей степени воплощающему дух наступления, ему суждено практиковать здесь позиционную войну перед Тобруком и Саллумом.
Память о Дюнкерке, его воинская хитрость, с помощью которой он отвоевал здесь у противника большие территории, а также «Фольксвагены» и полевые кухни, замаскированные под танки, тесное взаимодействие танков со «Штуками», в дополнение к величайшей личной храбрости в атаке, тот факт, что генерал следует в головном танке и фотографируется во время атаки, – все это завоевало доверие солдат, несмотря на порой безрассудное ведение боя и высокие потери отдельных дивизий. О том, что он не обязан своими качествами внешнему виду и лишен высокомерия, свидетельствуют жест или движение во время разговора и настороженный взгляд собеседника. Роммель, безусловно, относится к наиболее удачливым и одаренным представителям высшего армейского командования. Помимо своего крестьянского происхождения, Роммель, выходец из Швабии, обладает высокой духовностью, которая укрепилась в нем в те годы, когда он был начальником военного училища.
В Африке, лето 1941 года
Мы, представители наций и государств, странным образом соприкасаемся с судьбами людей, относящихся к пяти различным народам Восточного Средиземноморья, но которые в действительности уже не могут быть причислены ни к одному из них. Как-то вечером в Вади мы наткнулись на одного турка. Он заговорил с нами, и оказалось, что он немного знает немецкий. Он пытался разными способами заставить нас высказать мнение по поводу итальянских союзников. Сам он, как выразились бы те же итальянцы, выглядел как синьор, был хорош одет. Он рассказал, что во время мировой войны был турецким офицером. Но делиться секретной информацией мог, лишь находясь на службе одного из заинтересованных государств – Италии, Англии или Турции. На фоне фанатичных националистов, рыщущих по всему Средиземноморью, такие «флибустьеры» и безродные субъекты выглядят особенно странно. Война теперь крепко держит при себе этих вечных странников, которые никогда не задерживаются надолго на одном месте. Но они остаются верны своему характеру и привычкам, независимо от того, под чьей властью теперь оказались – английской, итальянской или немецкой.
Если до сих пор мы считали, что Средиземное море отделяет друг от друга три континента и множество народов, то лишь на собственном опыте осознаем, насколько оно объединяет эти империи и континенты, сводит их друг с другом и как тесно связывает их судьбы. На берегах этого моря возникла Египетская империя, греки гомеровской эпохи восхваляли его богатства, на нем расцветал Крит, на его берегах поднималась Греция, а во времена Александра – цивилизация шагнула дальше, вглубь Персии. Рим обрел здесь свой новый центр притяжения в имперскую эпоху, а византийская, арабская и турецкая истории формировались уже на ее фоне.
Таким образом, большие и малые события восхваляют единство местного уклада жизни, ее величие и искушение, красоту и опасность. В сказаниях о морских странствиях Одиссея, в сказках «Тысячи и одной ночи» и в легендах крестоносцев не забыто ни одно из прибрежных мест Восточного Средиземноморья, все они, как и Дерна, словно зеркало, отражают в себе тысячи ярких, насыщенных жизней.
В России, 23 апреля 1942 года
Весь день вчера мы проторчали на левом берегу Днепра, не без происшествий форсировав реку ночью. Взвод стоял между белыми песчаными дюнами, которые мы осматривали накануне с другого берега. Отсюда к северу от Крыма простирается Ногайская степь. Между белыми холмами внезапно появляются маленькие деревушки с широко разбросанными домами. В дюнах растут низкорослые ивы с красноватыми стволами и густыми желтыми цветками.
А вот что творилось на переправе через реку: румынская и немецкая пехота с обозом, лошади и повозки, многочисленный скот на убой, между ними – моторизованные подразделения, машины с боеприпасами и провиантом, ожидающие к отправке эшелоны из немецких, русских, французских, венгерских и румынских железнодорожных вагонов. Вперемешку с ними – армейские рабочие батальоны из военно-строительной организации Тодта и Шпеера, железнодорожники; и для большей красочности, рядом с ожидающими румынами, украинцами и пленными русскими – толпы женщин и девушек-работниц, которых уже даже больше, чем мужчин. В своих летних платьях и с пестрыми платками на головах они доминируют на общем фоне: многие поют, как только подворачивается такая возможность, шутят и даже сейчас, под палящим южным солнцем, воспринимают свою работу как веселую игру. Все крепкие, коренастые, полные жизненных сил и энергии, дерзкие, как мальчишки, и уверенные в добром к себе отношении со стороны своих немецких хозяев.
Сегодня перед татарскими могилами мы прошли мимо длинного ряда немецких могил: земля здесь метр за метром отмечена следами тяжелейших боев. Подобные могилы символичны для только что завоеванных территорий. Одна такая могила в Бессарабии надолго врезалась мне в память: вечером мы ехали по широкой плодородной лощине, почти целиком отрезанной от остального мира. И в самом центре увидели могилу: простой холмик с крестом и стальной каской – маленький клочок земли, в котором погребены боль и страдания, вдали от родины. Высокая цель давно прогремевшего боя как нигде ощущается именно здесь, где плодородная земля принимает к себе тело павшего солдата…
Вальтер Штойдле, выпускник средней школы, Бакнанг
Родился 15 февраля 1925 г. в Бакнанге, погиб 6 июля 1943 г. в авиакатастрофе под Перлебергом
Берлин-Сатов, 14 марта 1943 года
Наш эшелон стоял в Эссене, и дальше его не пустили из-за воздушной тревоги. Это было около 9.30 вечера. Потом начался кромешный ад.
Сначала зенитки и прожекторы взаимодействовали неплохо. Из эшелона мы видели, как были сбиты пять вражеских самолетов. Некоторые прямо в воздухе разорвались на части. Но затем эскадрилья британских томми пошла в атаку. На жилые кварталы полетели зажигательные бомбы. Пожары охватили почти все улицы и здания, все вокруг было озарено огнем.
От разрыва бомбы выбило окна в одном из вагонов. Вместе с матросом и сержантом я укрылся у какого-то барака. Бомбы с воем падали и разрывались в двадцати метрах позади нас, а отскочившие сыпались, словно град. Нашим баракам тоже досталось. После прямого попадания один из них просто рассыпался. Поскольку англичане одновременно сбрасывали и фосфор, уже горящий в воздухе, то все сразу было охвачено пламенем.
Когда после страшного грохота я открыл глаза, то понял, что мы втроем погребены под балками и камнями. Нас накрыло деревянной стеной, которая к тому же еще и горела. Из-за сильного давления воздуха наши барабанные перепонки и легкие едва не лопнули, а с каждой новой бомбой тела резко подбрасывало вверх (и мы судорожно цеплялись за все, что можно). Сидевший впереди матрос вскоре потерял сознание. Сержант, стоявший позади, был уже мертв. Растормошив матроса, я кое-как привел его в чувство. С величайшим усилием, которое возможно, наверное, лишь в такие мгновения близости со смертью, мы подняли накрывшую нас и охваченную пламенем стену барака и выбрались наружу.
Чтобы избежать ранений, нам приходилось перебегать от одного укрытия к другому. Мы сталкивали зажигательные бомбы в канаву с водой или подтаскивали к себе из укрытия, накрывали их или вдавливали в землю. Паровоз получил прямое попадание. Вагоны горели. Вокруг полыхали дома мирных жителей, прямо рядом с нашим эшелоном горела нефтебаза. Мы едва могли дышать, потому что ветер гнал в нашу сторону густой едкий дым.
А затем томми распылили на нас фосфор. У меня остались ожоги на левой руке. И еще – небольшая царапина на голове. Посыпался настоящий дождь из осколков. После часа этого ада из дыма, огня и бомб хотелось спасти свои вещи. Но едва мы вскочили, как американцы – это были американские бомбардировщики «Летающая крепость I» – провели атаку на малой высоте и обстреляли нас из пушек.
Через полтора часа томми наконец убрались восвояси, оставив после себя море пламени, разрушения, множество раненых и около двадцати погибших. Те, кто успел повоевать в России, сказали: «Нет, лучше уж бой в России, чем такой воздушный налет».