Прощай, дорогая, и храни тебя Господь, мамочка!
Тепло, нежно, с любовью…
Проспер.
Конрад Вильгельм Хенкелль, штудиенреферендар, Гамбург
Родился 5 марта 1922 г. в Гамбурге, погиб 26 сентября 1943 г. под Ходоровом на Днепровской дуге
На Керченском полуострове (Крым), 19 мая 1942 года
Дорогие родители!
Видит Бог, мне не хотелось писать это письмо. Но так уж распорядилась судьба. Должен вам сообщить, что на просторах русской земли для вас теперь бьется лишь одно сердце: ваш младший сын погиб геройской смертью за свою страну, как когда-то его дядя.
8 мая наши войска в коротких, упорных боях очищали Крым от врага. Позиции противника, которые тот укреплял месяцами, были прорваны стремительным натиском, и мы замыкали русских в клещи то тут, то там. Мы захватили тысячи пленных, и сам город Керчь прочно находился в наших руках. Только на узком мелкосопочнике у моря к северу от Керчи русские все еще удерживали свои позиции, более того, там до сих пор высаживались их свежие, хорошо экипированные части. Последний вражеский оплот предстояло взять нашей бронетанковой дивизии. В первый день это не удалось, так как русские ринулись на нас с последнего хребта плотными рядами, не обращая внимания на тяжелые потери. Для противодействия их атаке пришлось задействовать все имеющиеся пулеметы, и только так русских удалось остановить. А на следующий день наша пехота смогла взять в плен более 10 000 человек.
Дитер занял позицию со своим взводом далеко, у холма. Как заверил меня его командир роты, сражался он храбро и сыграл решающую роль в отражении вражеской атаки. Уже на рассвете, когда первая линия на высоте была вновь взята, его сразила роковая пуля. Она попала ему в шею и мгновенно убила. Ему не пришлось мучиться. На следующий вечер, когда пехота переместила свой огонь в другое место, я сам отыскал его и притащил. На его безжизненном лице застыло спокойствие. Дитер больше не чувствовал боли. Он пал 16 мая, в 500 метрах от места дислокации моего подразделения. Сегодня я вместе с командиром роты посетил его могилу на кладбище героев у местечка Старый Крым.
Так я остался без брата. Но его смерть должна лишь подстегнуть меня к тому, чтобы продолжать исполнять свой долг. Можете быть уверены: ваш сын был храбрым солдатом, готовым отдать все силы за Родину. Его смерть не напрасна! Его преданность долгу помогает нам, остальным, бороться за свободу нашего народа. Поэтому, как бы глубоко я ни был потрясен сегодня, перед Его крестом, не хочется с грустью оглядываться назад…
Судьба наложила на всех нас тяжелый жребий. Пронесем же его с честью.
Запись в дневнике
5 марта 1943 года
После смерти мы не исчезаем насовсем. Мы продолжаем жить, потому что совершили нечто «важное»…
10 сентября 1943 года
Вы не поверите, как я сейчас тоскую по прекрасному и благородному. Музыка – это глубокое по содержанию откровение, а поэзия – высшее благо. Лишь тот, кто ежедневно сталкивается с жестоким произволом войны, способен в полной мере оценить искусство. И в молчаливом благоговении трепещет перед его возвышенными творениями. Наши глаза всегда открыты для красоты…
Рудольф Хальбей, студент-медик, Фрайбург
Родился 7 декабря 1925 г. в Гронау, Вестфалия, погиб 11 октября 1943 г. в дер. Рудая под Невелем, Россия
Военный полигон Гросборн, 14 ноября 1942 года
Часы показывают десять. Завтра утром в это время мама снова захочет уехать.
Спускаемся по лестнице; останавливаемся внизу. Как необычно такое последнее единение! Грустное и мечтательное.
Хочется остаться сильным. На глаза матери вновь наворачиваются слезы. Я обнимаю ее, она целует меня и шепчет сквозь слезы: «Если бы только наши молитвы могли помочь… О, тогда все было бы хорошо».
Я беру ее любящую, заботливую, натруженную руку и прижимаюсь к ней губами. Ни слова. Последний поцелуй – и я на улице, в звездной, холодной ноябрьской ночи! Иду вперед, пока не услышу звук закрываемой двери. Потом на меня тоже накатывает…
Боже мой, сейчас я намного яснее и глубже, чем раньше, понимаю, что должен, обязан жить и все преодолеть! Ради мамы…
Добровичи, 4 января 1943 года
Ночью в четыре часа началось… открываем огонь, грохочут небельверферы, метель, темень… По льду правее горящей деревни устремляемся в сторону леса; русские открывают ответный огонь. Беспорядок и замешательство. Продвигаемся к лесу. Свистят пули. Крики, приказы, выстрелы. Вот мы уже в самом лесу. Летят ручные гранаты, стрельба по деревьям, кто-то из русских спасается бегством…
Здесь очень темно. Опускаюсь на колени и выпускаю очередь в сторону вражеского пулемета на другом конце поляны. Вдруг удар: в меня угодила пуля. Но я все еще могу идти. Встречаю Р., жму ему руку, – как всегда без прикрытия… Кругом суматоха. «Назад!»
Теперь наступает самое трудное. Многие возвращаются назад, не взяв с собой раненых и не прикрыв их огнем. Я как связной уже давно потерял из виду фельдфебеля. Он, наверное, подумал, что меня убили. Да и зачем тут связной? Каждый сам за себя…
Чувствую, как левая нога становится мокрой: кровь. Крики и стоны раненых… Невыносимо слушать. Толкаю сани вверх по склону у реки, потом иду – то вперед, то назад, иногда в одиночку, иногда с кем-то рядом. И снова вокруг свистят пули. Но несмотря ни на что, я удивительно спокоен.
Кто-то снова окликает санитаров. Мы вдвоем поднимаем раненого. Вскоре тот обессиленно опускается на снег. Тащим его на носилках. Парень держится мужественно. Наконец, бедолагу увозят на санях… страшный груз страданий и смерти.
На командном пункте роты. Заносим раненых и выносим погибших. Захожу в блиндаж первого взвода, чтобы осмотреть свою рану: пуля пробила икру на левой ноге. Пуля прошла через камуфляжный костюм, едва не задев ручную гранату в правом кармане штанов и оставила приличный синяк на правом бедре…
Ковыляю к своему бункеру и делаю перевязку. Вскоре снова стою на посту в бушующую метель.
Я знаю: все это только начало. А смысл? Жизнь больше не является чем-то само собой разумеющимся, это дар свыше…
Восточный фронт, 13 августа 1943 года
Сижу у телефона, держу в руке кусок хлеба с горчицей. Тускло светит огрызок свечи. Устал так, что просто валюсь с ног. Рядом со мной лежат карандаши, консервная банка, которая используется как пепельница, спички, тюбик печеночной пасты, коробка с сигнальными ракетами, потрепанная книжка, пустая бутылка из-под минеральной воды и две ручные гранаты.
Прямо передо мной спит наш обер-лейтенант. Товарищи тоже спят. Они лежат как попало: головы под одеялом, ноги торчат наружу. Некоторые храпят и стонут. Сырой утренний холод проникает в блиндаж через разбитые окна и зазоры в балках. Освещение очень слабое.
Часы показывают без шести минут четыре. Внутри и снаружи царит тишина. Даже крысы притихли. Думаю, не закурить ли еще одну сигару; это будет моя четвертая за ночь. Но не хочется переусердствовать, тем более что у меня никак не проходит кашель… Надеюсь, он не станет хроническим. Вообще, здесь все довольно равнодушны к своему здоровью. Да и что зависит от нас, маленьких «илотов»? Мы – лишь слуги весла в брюхе огромной галеры…
Карл Рихард Ганцер, доктор филологии, Мюнхен
Родился 5 мая 1909 г. в Гюнценхаузене, погиб 11 октября 1943 г. у дер. Высокое, Россия
11 сентября 1942 года
Пожалуй, имеет смысл поближе познакомиться с русскими и получше узнать их страну. Такое знакомство дает на многие годы вперед пищу для размышлений, ставит вопросы и заново с невообразимой глубиной раскрывает сущность моей собственной родины.
Возможно, однажды вы позавидуете нам, тому, в каком свете мы научились видеть Германию. Теперь я знаю: будь то Франкония или Северные земли, будь то цветущий луг или каменоломня, будь то жемчужина среди городов или просто тихая, бедная, даже заброшенная деревня: отовсюду Божье око испускает свою благодать. А в этой стране пространство как будто закрыто невидимой крышкой, которая еще не открылась для акта благотворного созидания. Благодать дает силу для созидания. Эта сила превратила нашу страну в кристалл, совершенный во всех своих гранях, нуждающийся лишь в небольшой полировке в некоторых местах. Как под могучей силой созидания сверкают Вюрцбург и Эллинген, Данциг и Мариенбург, Меерсбург и Хильдесхайм, Фленсбург!
Стоишь ночью на посту, и горизонт сияет, как чистое, открытое небо. Даже самые пустынные уголки нашего рейха теперь для меня – тоже открытое небо. Если бы можно было перевернуть суровую реальность, мы бы сначала отдежурили на посту в грязном окопе где-нибудь на Дону, а потом рыскали бы, словно пчелы-собиратели по нашим землям, в непрерывном поиске вечных сил. Собственно, этим мы и заняты. До такого эликсира фантазии додумается лишь уж очень чувствительный солдатик… И все же: мы делаем то же самое. Такой эликсир воображения присущ, пожалуй, лишь впечатлительному солдату…
Конец 1942 года
Год, который вот-вот начнется, будет таким же трудным, как и предыдущий, напряженным и самоотверженным; он потребует отдачи всех сил и не разочарует нас сознанием того, что мы, как поколение, поглощены этой борьбой. Но мы должны признать такую необходимость. Это неприятно, но необходимое выше приемлемого. И необходимое с самого начала имело свойство сокрушать тех, кто попадался ему в руки. Каким бы холодным ни было такое осознание, оно воспламеняет наши сердца. Сегодня мы строим уже не только из гранита, но и из железобетона, и такое железо должно пройти через угли. То, что мы не избавлены от них, дает лишний повод для гордости.
Россия, 7 сентября 1943 года
Время нынче такое, что каждый час может принести какой-то удар. Но одно древнее учение также гласит, что по-настоящему опасны только самые слабые удары. Сегодня свои мысли и чувства необходимо уместить в рамках такого шанса: величайшая, благороднейшая добродетель, которая в такие времена ставится как задача и нацелена на хладнокровие. Хладнокровие является отличительной чертой необыкновенных сфер. Это что-то весьма трудное, но по той же самой причине весьма достойное. Оно приближается к религиозным добродетелям, возможно, является самой их сутью, поскольку предполагает веру в предначертанную судьбу, то есть великий фактор порядка, где в бесконечной череде событий заложена индивидуальная сила.