Весной 1944 года Иоахим Баннес был расстрелян партизанами.
Отто Ольрих, выпускник средней школы, Киль
Родился 7 февраля 1923 г. в Киле, погиб 1 3 марта 1944 г. в Бергене
На борту подводной лодки, декабрь 1943 – февраль 1944 года
Вечером 27 декабря мы покидаем архипелаг и выходим в Атлантику. Пролив, по которому мы идем, тянется бесконечно: море не охватить глазом, оно кажется бескрайним, и оно так же бесконечно в своем разнообразии и свирепости. Временами оно ласковое, словно мурлыкающий котенок, который сначала ленится играть, но потом превращается в ревущего неукротимого льва!
Темная ночь, ветер восемь-девять баллов, на море шторм семь-восемь баллов. Приближается первый эсминец, с грохотом проходит над нами. Так называемый костюм для непогоды не выдерживает. В конце первого часа наскочившая волна окатывает меня с головы до ног и опрокидывает навзничь. Здесь, на шестьдесят пятом градусе северной широты, каждая зима отличается лютым холодом. И кажется, что минуты становятся бесконечными…
На следующий день солнце впервые не взошло, оно так и осталось за горизонтом. Вместо него появилось северное сияние, подобного которому я никогда раньше не видел. Небо светилось, как несколько пересекающихся занавесов из матово-зеленых стеклянных бусин, потом на внешних краях его образовались узлы, которые стремительно пронеслись над всеми полосами света – да, все нити с бусинами быстро задвигались и стали извиваться, переливаясь ярко-зеленым и красным цветами. Наконец, все небо пришло в движение, постоянно меняя краски. А примерно через десять минут эта игра красок прекратилась, и все исчезло.
Несколько дней спустя
Сила ветра выросла до десяти баллов, волнение на море – семь-восемь при бледном свете луны и стремительно несущихся по небу облаках, температура – минус пять градусов. Ледяной ветер так хлещет по лицу, что кажется, будто кровь замерзает под кожей. Мы четверо стоим на мостике и ведем наблюдение. Чтобы как-то взбодриться, распеваем, а точнее, орем какие-то дурацкие песни. Вахта длится четыре часа. Каждый из нас пристегнут к крошечному стальному островку и вынужден терпеть на себе силы природы. Волны набегают бесконечной чередой, крутые, высокие, с шипящими белыми гребнями. Каждый очередной вал кажется еще выше прежнего и должен наверняка опрокинуть нашу лодку, разбить ее, похоронить под собой.
Четыре недели на море! Сегодня он, конвой, наконец-то пришел! Во время своей вахты замечаю вдали клубы дыма. Былого уныния как не бывало, в голове лишь одна мысль: он здесь! 15 часов. Спустились сумерки. За день мы успели насидеться. Теперь в дымке где-то позади нас появилась большая тень. Нужно погружаться. С наступлением темноты сопровождаем цель. В 5.50 выпускаем торпеды по эсминцам, затем еще одну. Залп с кормы: попадание!
Три часа вокруг рвались глубинные бомбы, но, слава богу, все обошлось. Эсминцы нервно снуют взад-вперед. Где-то совсем рядом разрывается бомба, с потолка падает кусок краски. Поднимаемся к поверхности, идем дальше. На следующий день все повторяется. Играем в кошки-мышки с двумя эсминцами. В 6 часов вечера – тревога. Выпрыгиваю из койки. Лодка круто ныряет под углом сорок градусов; все еще находясь над водой, мы выпускаем торпеды по четырем преследующим эсминцам. Через полторы минуты слышим детонацию, за которой – шум погружения. Ура! Потоплен эсминец. Позже нас снова преследуют, снова сбрасывают глубинные бомбы, на этот раз взрывы ложатся плотнее. С потолка снова сыплется краска и грязь. Все напряженно прислушиваются, когда эсминец проносится мимо особенно близко или обгоняет нас. Лихорадочное ожидание, взрывы, от которых закладывает уши и трясет лодку. Так продолжается часами…
Операция прервана, поскольку нас перебрасывают на новый конвой. Сначала берем курс на Хаммерфест, чтобы пополнить запасы торпед, топлива и провизии. Ночью при свете прожекторов пять подводных лодок стоят у верфи и проходят срочный ремонт. Трудятся сварщики. Типичная картина. С надвигающимся штормом снова выходим в море и на большой скорости, невзирая на сильное волнение, спешим на север к очередному конвою, следующему в Мурманск…
Юрген Моги, студент юридического факультета, Гёттинген
Родился 23 февраля 1922 г. в Ганновере, погиб 22 марта 1944 г. под Уланиками
Темный Бор [Россия], 7 сентября 1942 года
Почти каждый день возникает вопрос: что будет дальше? Даже сейчас, когда продвижение на юге России, по-видимому, замедляется, мы видим, что русские располагают большими силами, и у них, видимо, огромные резервы, раз они в состоянии проводить такие атаки. Третий год русского похода!
Но с точки зрения дальнейших перспектив это ровным счетом ничего не значит. Немецкий народ изнуряет не нехватка хлеба, а нечто гораздо более ужасное: бомбардировки наших городов англичанами! Каждый предпочтет лучше голодать, чем потерять свой дом и кров, тем более близких.
А мир? – далее спрашиваем мы. Когда и как он будет заключен? Разве не все ресурсы уже исчерпаны? Где мы возьмем энергию и материалы, необходимые для восстановления всего разрушенного? Из ничего? Эти вопросы просто раздавят нас…
Минск, 29 июня 1943 года
Какие ужасы порождает эта война! Вот немецкая молодежь, полная жизни, полная веры и надежды… и тут вдруг эта война, которая швыряет их из солнечного рая жизни в огненный котел ада, который они едва ли смогут постичь. И вот молодые люди бросаются вперед по испещренному воронками полю, под пулями, почти не осознавая и не страшась их свиста, а потом вдруг падают вниз без единого звука, как будто все так и задумано! Господи Иисусе! Это ли Твоя любовь?!
Фридебальд Крузе, студент архитектурного факультета, Веймар
Родился 15 августа 1918 г. в Бад-Козене, погиб 23 марта 1944 г. под Тернополем
22 и 31 июля 1941 года
Мы до сих пор рассчитываем по годам? Больше не по началу и концу войны, по передышкам, походам, по французскому, немецкому, польскому времени? Если бы мы захотели разделить на годы, дни и месяцы, то оказались бы в положении, аналогичном инфляции; вот они, здесь, но они уже растаяли в промежутках между наступлениями. Время больше не имеет прежней ценности, которую можно измерить обычными средствами. В качестве мерила мы должны взять внутреннее содержание.
23 декабря 1941 года
Прочитайте рассказ Чехова «В изгнании», который особенно ярко освещает русскую точку зрения. Я вовсе не считаю отношение Симеона к жизни безропотным смирением, тем более что и сам склоняюсь к нему, хотя скорее в смысле извлечения какой-то пользы из сложившихся обстоятельств. Но, как и русский, я признаю и другую точку зрения: жизнь – даже если придется смириться с долгой смертью.
Вчерашняя новость о том, что Браухич вынужден был уйти, а командование армией взял на себя фюрер, несколько угнетает меня. Это первый случай, когда страдает доверие войск.
Ввиду столь больших перемен уйдет, наверное, и наш генерал. Дивизия по-прежнему получает по пять-шесть Рыцарских крестов. Общее мнение таково: эта дворцовая революция основана лишь на военных неудачах, и в такие критические моменты мы переживаем то же самое, что и наши противники. Самому себе это не кажется таким уж существенным, потому что мы слишком часто вращаемся в довольно узком кругу, который не меняется.
31 декабря 1941 года
Дорогая мама!
Всякий раз в канун Нового года ты пребывала в довольно меланхоличном настроении, ты прощалась, а после благодарила за пережитое и выражала надежду на будущее. Придуманное человеком разделение времени позволяет нам по привычке начинать в этот день новый год и оглядываться на старый. Каждый раз мы надеемся, что судьба будет к нам благосклонна, и каждый раз верим, что сможем управлять своей жизнью. Но у нас нет другого влияния на нашу жизнь, кроме как переживать и переваривать то, что нам преподносится свыше.
Через несколько лет новогодние пожелания будут такими же горячими и невыполнимыми, как и в этот раз. Хотя этот год для многих, возможно, станет последним.
Но я больше не предъявляю никаких требований к будущему. Без всякого намека на покорность я заключил договор с жизнью, чтобы принять ее и извлечь для себя лучшее.
Как не хочется терять прожитый год, когда он закончился, так и прошлое мне особенно дорого именно потому, что принесло нелегкие вещи, – но через переживания, с которыми, надеюсь, у меня хватит сил справиться. Обозримый круг вокруг меня стал настолько большим, что его край все еще в тумане, который, возможно, рассеется в будущем.
Возможно, отсутствие у меня каких-либо желаний тебе особенно тяжело переживать. Может показаться, что я недостаточно тоскую по тебе. О, нет же, но это другая тоска, которая не привязывает чувство к чему-то недостижимому, но позволяет жить там, где живет человек в его внешнем облике.
Фридрих Бёрингер, студент-филолог, Тюбинген
Родился 22 июня 1924 г. в Кюнцельзау, погиб 5 апреля 1944 г. под Дудовом, Россия
24 февраля 1944 года
Мы продолжаем путь, оставили Бобруйск, а прошлой ночью снова хорошо выспались в крестьянской избе. Вчера вечером двигались в составе длинной колонны; все так изменилось с тех пор, когда я отправлялся в поход в последний раз, теперь гораздо сильнее чувствуется дыхание войны, идут сражения, в которых задействовано гораздо больше техники и человеческих ресурсов…
В головном автомобиле пришлось быть начеку, чтобы случайно не свернуть куда не надо и заодно не увлечь за собой всю колонну. Ночь выдалась холодной, дул сильный ветер, который гнал снег по темным полям. На широкой дороге толком не знаешь, насколько быстро ты едешь и куда. Просто катишься вперед, а мимо проносятся волнистые поля вперемежку с небольшими лесами. Наконец мы приехали в какую-то деревню.
Это оказалась типично русская деревня – такая же, как и все; большая, широкая главная улица, колодцы без больших балок, которые на Украине тянутся чуть ли не до неба. За заборами – невысокие дома, в каждом доме дверь, темная прихожая, в которой спотыкаешься обо все подряд и тщетно ищешь следующую дверь, потом большая комната с большой печью, столом, иконами и неопределенным запахом – от людей, кошек, репы и бог знает чего еще. Сегодня утром я перепаковал свои вещи и достал книги, а поскольку узнал, что до полудня мы точно никуда не двинемся, решил немного почитать…