После приятного отпуска я на несколько дней вернулся в Дрезден. Это последний пункт моего пребывания перед четвертой поездкой в Россию. Метель продолжается. Какая погода будет под Витебском? По радио сообщают, что там вновь идут тяжелые бои. Ситуация на Южном фронте выглядит отчаянной. Если русским удастся блокировать дороги, ведущие на восток от Варшавы за Ковель, то вся группа армий «Центр» подвергнется серьезнейшей опасности.
На столе порядок. На полках аккуратно расставлены книги, включая мою «полевую библиотеку», верных советчиков и друзей, сопровождавших меня на протяжении всей моей солдатской жизни. Что я возьму с собой на этот раз? Очень мало! От отца – «Или – или» Кьеркегора, потом что-нибудь из Эрнста Юнгера и стихи Мёрике. Этого будет достаточно.
Всякий раз, когда уезжал в отпуск, листал «Военные письма погибших студентов». Вижу свои пометки на страницах и удивляюсь переменам во «вкусе». Сегодня для меня особенно важно следующее: «Одно повторяю вам снова и снова, вы, оставшиеся на родине, никогда не забывайте, как ужасна война. Молитесь без устали. Будьте серьезнее. Отбросьте все поверхностное. Уберите из театра и с концерта тех, которые лишь смеются и шутят, в то время как бойцы и защитники страдают, истекают кровью и погибают. Прокляните тех, кто спровоцировал войну. Сейчас у меня в теле уже пять ран; я бесконечно устал!!! Постоянно стремлюсь к тому, чтобы сквозь скованный туманом мир разглядеть облик настоящего мира, то есть Бога!»
Из книги Франца Марка «Фронтовые письма»: «Никогда не позволяй грусти захлестнуть тебя; грустить и тосковать, как в адажио, это да – но форма должна оставаться внутри!
Как хорошо и утешительно осознавать, что дух не может умереть; ни при каких муках, ни при каком отречении, ни в какой пустыне. Осознавая это, уходить легко!»
Запись в дневнике. Дрезден
В тот же день: до полуночи
Сегодня все как-то мрачно и меланхолично. Кстати, в последнее время такое со мной происходит все чаще и чаще. Никак не ладится с работой; не хватает сосредоточенности, чтобы прочесть последний том Ортеги-и-Гассета: меня парализует ощущение, что все напрасно, не имеет ни смысла, ни ценности. Внезапно у меня возникло стойкое ощущение, что с этой войны я не вернусь. Как же часто оно обманывало меня! Однако на каждый вопрос о том, что, может быть, судьба смягчится надо мной, я получаю в ответ немое и неумолимое «нет». Я не боюсь, но на сердце грустно. Должно ли так быть? Какие мы все-таки бедные, слабые люди! Прояви себя, докажи, что это не так! Не от меня ли исходит это изречение? И теперь что же, я боюсь? Мной овладело какое-то тупое нежелание что-либо делать и парализовало всякую активность.
Очень трудно стоять перед темной пропастью и слышать голос: «Прыгай туда и похорони себя там! Это твоя судьба, не более!» Сталкивалось ли когда-нибудь молодое поколение с таким неопределенным и мрачным будущим, как у нас? Тем не менее необходимо вновь и вновь преодолевать в себе банального созерцателя и дать заговорить в нас кому-то другому – тому, кому знакомы законы вечности. Он не будет утешать нас лозунгами политиков, которые хотят загрязнить мир своим дыханием и низвести человека до уровня полного идиота или скота. Этот иллюзорный мир не стоит того, чтобы ради него сражаться и умирать! Ради Германии? Само собой разумеется, ради далекой и вечной Германии! Нужны ли здесь еще какие-то высокие слова?
Часто вспоминаю, как год назад вернулся домой из Польши после ранения. Больной отец сидел, сгорбившись, у плиты и что-то чинил. Я присел рядом, и потом мы вечерами читали с ним Псалтырь, раздел за разделом, в замечательном изложении Мартина Лютера. Несколько фраз я выучил наизусть – для особых случаев: «Славь Господа, душа моя… чтобы ты вновь помолодел, как орел!» Или: «Как олень жаждет чистой воды…» Или: «Господь – пастырь мой». Но больше всего мы любили 73-й псалом. Был очень рад услышать от своего отца, что он лично для себя почерпнул в «Садах и дорогах» Эрнста Юнгера. «И все же я остаюсь с тобой!..» Да, пусть так и будет!
В России, 27–28 марта 1944 года
Вечером из Орши еду дальше в товарном вагоне в сторону Витебска. В глубокой темноте сижу среди отпускников, возвращающихся с родины. Многие переживают за родных, которые страдают от воздушных налетов. В их рассказах сквозят горечь и разочарование, но я убежден, что каждый из них будет по-прежнему выполнять свой долг на фронте. Незадолго до пункта назначения останавливаемся на открытом участке дороги. Мост через Лучесу взорван русскими. Приходится выйти и переходить мост по нескольким импровизированным мостикам. Ночь звездная, очень холодно. В глубине тихо журчит река. Трудно придумать более сильное символическое переживание. Солдаты, в лунном свете переходящие с одного берега на другой, похожи на призраков. Эта черная река под нашей нетвердой поступью неумолимо отделяет блаженство прожитых праздничных дней от неопределенности и опасности подстерегающего нас будущего. Кому из нас суждено будет снова пересечь этот мост – в обратном направлении? И как?
В полночь добираюсь наконец до места назначения. Поскольку из полка за мной никто не приедет, размещаюсь в батарее штурмовых орудий в Самосточье.
28 марта слышится сильная канонада. Русские переходят в наступление. Во второй половине дня перебираюсь в свой взвод. Потом в жуткий холод отправляюсь в штаб дивизии.
11 апреля 1944 года
[В день гибели]
Сегодня, в день рождения матери, вы обязательно вновь соберетесь в Дрездене. К сожалению, двое ваших сыновей могут присутствовать лишь мысленно. Я лежу в своем мрачном бункере на жесткой раскладушке, размышляю о том чудесном времени, которое провел в Дрездене, и погружаюсь в несбыточные мечты о будущем отпуске. Сейчас мы переживаем худший сезон в году. Грязь в траншеях – по щиколотку, а под грунтом все еще сохраняются толстые слои льда. Вчера погода также была мрачной и дождливой. Постовые не могли разглядеть собственные руки! Вновь и вновь вспыхивали сигнальные ракеты, в которых, казалось, было сосредоточено все напряжение и нервное внимание солдат в окопах. К сожалению, наши позиции предоставляют противнику неплохие возможности для подхода; поэтому пистолет и ручная граната всегда должны быть наготове.
Сегодня всем на радость вновь выглянуло солнце. В сильно поредевшем лесу щебечут разноцветные птицы. Болотные лягушки начинают свой первый, еще немного застенчивый, любовный запев. Даже неизвестно откуда взявшаяся муха в каком-то в пьяном полете металась по бункеру. Скоро вновь наступит теплая и полная красок весна! Уже вижу, как сияют яркие белые, красные, желтые цветы, как по краям траншеи, на волнистых бугорках позади, на могилах вдоль тропинки прорастают длинные, стройные травы. Степной ветер колышет их и поет свою нежную песню…
Через несколько часов, в полночь, русский штурмовой отряд попытался прорваться на участок, где проводил дозор командир роты, лейтенант Клаус Лёшер. Он погиб от разрывов ручных гранат.
Зигфрид Рёмер, штудиенреферендар, Тюбинген
Родился 11 октября 1911 г. в Бракенхайме, ранен под Одессой 6 апреля 1944 г., умер 25 апреля 1944 г. в Белграде
В окрестностях Ростова, 4 ноября 1941 года
Мы пробились туда, куда и не мечтали попасть. Но мы все-таки дошли, покорили эти места. Донецкая область теперь в наших руках, дальше нас ждут Кавказ, Волга и Каспийское море. Но в то же время мы всегда тайком, скрытно заглядываем внутрь себя и назад, на прошлое. Словно дети, мы смотрим через закрытую калитку в сад родины и на ярко освещенные рождественские выставки за стеклянными витринами. Но не детские глаза заглядывают в ваши прекрасные, мирные дома, не детские руки хотят прикоснуться и приласкать вас, не детские сердца часто засыпают в слезах над своими внезапно возникающими и угасающими желаниями… Не дети, а мужчины упорно смотрят вдаль на то, что принадлежит им по праву. Они хотят удержать то, что является для них единственным и самым святым на свете, и в тоске тяжело продираются к этому всему сквозь дни и ночи. Их не подстерегает смерть, им не сопутствуют усталость и уныние, но они ежедневно и ежечасно сталкиваются с холодной, темной вечностью, стремясь отвоевать у нее ограниченный кусочек бренности, в которой их тоска и любовь имеют смысл и цель, начало и конец. Но чего жаждет наше маленькое сердце в этой великой войне народов!
4 декабря 1941 года
Через всю эту зарождающуюся, разворачивающуюся мировую историю красной нитью проходит история нашей маленькой семьи. Сегодня моя дочка бегает, радуется и плачет, это самый настоящий человек со своими маленькими радостями и болями и собственным прекрасным миром, а мы, осведомленные обо всем, заботливо присматриваем за малышкой и вмешиваемся дрожащими и окровавленными руками в большую, могучую жизнь, уже неделями не заботясь ни о чем и не надеясь, а попросту врастая в судьбу народа, который чтит свои поколения, живет или умирает вместе с ними. Мелькают воспоминания, мысли приходят и уходят, переплетаются, а сердце медленно, мрачно и тяжело беседует со мной о надеждах, о реальности. Оно больше не переполнено страстями и желаниями. Я крепко взял его в руки; его сфера влияния, его мир ограничены, но оно все еще знает свою силу, свою магию и осведомлено о разнообразных отклонениях, ход которых никто не может предвидеть.
Я все еще много размышляю об этом, поэтому сейчас могу писать тебе обо всем, кроме моей… нашей любви. Но мои мысли вновь и вновь наталкиваются на далекую, темную стену, и мне неясно, откуда она взялась. Война и все, что она от нас требует, лишает нас сил и страсти. Наши собственные инстинкты пребывают в глубокой спячке. Они живут в подсознании, готовые в любой момент подхватить высвободившиеся потоки нашей силы и выстрелить заново. Но своими когтями они впиваются в наши тело и душу…
27 марта 1943 года
В голове тяжким бременем навсегда отпечатались слова, с которыми у меня связаны незабываемые образы и воспоминания. Это названия русских деревень, таких как Крипаки, Шмели и Донец, вскоре ставших для меня судьбоносными. Самые тяжелые воспоминания связаны с Крипаками, и, когда сейчас днем или ночью я проезжаю через эту расположенную на возвышенности деревню, пальцы невольно сжимаются в кулаки, и хочется ругать и проклинать ее – уж столько страданий выпало здесь на д