олю немецкого солдата. Но мы все же не забыли про веселье и прочие радости, а при виде немецкой роты, ранней весной марширующей по еще не оттаявшим русским дорогам, сердце все равно наполняется гордостью…
9 декабря 1943 года
Еще этим летом в душе моей зрел протест против того, что, несмотря ни на что, существуют и такие, кто ведет себя как ни в чем не бывало, как в мирное время, что для многих других война не принесла в их жизнь никаких радикальных перемен. Но для нас война стала образом жизни, полным опасности, грязи и крови, мы сами находимся в центре событий и в определенной степени принимаем это. В прошлом мысль о том, что все может в одночасье закончиться, всегда подавляла во мне любые порывы, но сегодня мы стоим обеими ногами на твердой земле, прекрасно осознавая, что пропасть существует, но мы смотрим в нее спокойно, без страха, не поддаваясь безрассудным поступкам. Мы защищаемся, стремимся выжить и выполнить поставленную задачу, а если с нами что-то случается, то это не судьба или какое-то там высшее предназначение, – никто не заставит нас в такое поверить! – это просто нелепые случайности войны…
Лишь с виду кажется, что душа наша страдает, принимая на себя много разных бед. Она лежит, словно в саркофаге, но она живет! Живет своей собственной жизнью, словно в спячке. Как монах-затворник. Но знаешь ли ты все таинство этой жизни, знаешь ли про усердие, страсть и творческие порывы, скрывающиеся за монастырскими стенами? Теперь мало что просачивается наружу. Но то, что увидишь ты и наши двойняшки, то маленькое, пылающее жаром и в то же время такое же мягкое и беспомощное, как ручонки наших маленьких дочерей. Можно сгореть изнутри, ничего не заметив…
На берегах Днепра, 7 марта 1944 года
[После отступления]
Наши солдаты дрались как львы, вгрызаясь в черную землю, которую нещадно утюжили русские танки. Штурмовой отряд под Савидовкой в канун Рождества, атака на наши самоходки на высоте 83,7. Где-то там лежит отважный Штелтер, мертвый, с пулей в голове. Бедняга, ведь мы так и не смогли его похоронить 5 февраля… И малютка Краусс тоже там. И наконец, оба потрепанных штурмовых отряда у руин старинного замка. Но в промежутках были и огромные потери русских, и красивый переход через речку вместе с ротой, и двенадцать Железных крестов для нашей кучки героев.
Когда вспоминаю прошедшие недели, тяжелый солдатский труд, невероятные усилия, опасности, пот, кровь и лишения, то понимаю: даже в самом страшном положении нас никогда не оставляло ощущение превосходства над врагом. Настрой наших солдат – как у растения, которое всегда стремится к свету, даже если проваливается куда-нибудь в щель или дыру, но все равно лезет и лезет, и ничем его не остановить…
25 марта 1944 года
[Последнее письмо]
Весь день провел в седле – в разведке, а сегодня я едва в состоянии выразить какие-то мысли, потому что чертовски устал. А завтра день начнется ровно в 5 утра…
Но несмотря на всю усталость и бессонницу, невзирая на крайнее напряжение, одна мысль никогда не дремлет и всегда первой приходит в голову – мысль о том, как сильно, как отчаянно я люблю всех вас. Спокойной ночи, дорогие мои.
Ганс Николь, студент-теолог, Эрланген, Лейпциг
Родился 19 февраля 1917 г. в Глейзенау, умер в русском плену в 1944 г.
В Крыму, 26 апреля 1944 года
[Отступление к Севастополю]
В Пасхальное воскресенье мы еще ни о чем не подозревали; в понедельник утром я обрабатывал свою импровизированную альпийскую горку, мы смолили крыши вагонов эшелона, а утром в 10 часов пришел приказ прекратить все работы. Вечером в 9 часов мы были уже в пути, успев сжечь излишки поклажи…
Мы отправились на запад и ехали всю ночь. Дорога прошла без происшествий, если не считать двух атак вражеских бомбардировщиков. В среду из района, который находился на нашем пути, поступили тревожные донесения. Для наших войск выдался трудный день, но все сражались храбро. Рота с отрядом радистов выступила раньше нас. В последующие несколько дней она с потерями пробивалась к Севастополю. Мы задержались до полудня. Внезапно где-то рядом прорвались русские танки. Затем мы продолжили путь на юг, к краю горной гряды, перейдя из бесплодной местности в плодородные места, где цвели миндальные, яблоневые и грушевые деревья.
28 апреля
На широкой, открытой возвышенности мы остановились у одинокой усадьбы. Вдруг рядом раздался взрыв – возможно, миномет или даже танки! Неужели русские продвинулись так далеко? По полю впереди слонялось несколько подозрительных личностей. Стрельба усилилась, я сидел у рации и не мог понять, что происходит. Мимо нас проносились машины, как будто русские уже наступали им на пятки; но потом внезапно в противоположном направлении неслись другие машины. Может, русские хотели перерезать нам путь к побережью? Это было бы совсем уж плохо. Мы остановились на развилке. Где же наша дивизия? После долгой стоянки мы узнали, что наши части успели отойти дальше. Пришлось взорвать любимый «Крупп» со всем «излишним» багажом, сотнями сигарет и несколькими банками ветчины. Запасное колесо было поспешно снято. Вскоре мы добрались до частей дивизии и раздобыли себе другой грузовик. В нем могли уместиться два расчета. В эфире и на дорогах царил хаос, то и дело совершала налеты вражеская авиация. Но движение не застопорилось, и в этом большая заслуга офицеров дивизии. Всеобщее волнение было велико, но рядом всегда были люди – во главе с генералом Рейнхардтом, – которые держали себя в руках и успокаивали всех остальных. Не могу забыть лейтенанта 3., который ехал на мотоцикле на фронт и пел так громко, что все вокруг смеялись. Однажды нам едва удалось предотвратить наезд второго нашего «Круппа» на оживленную колонну, когда машина с ревом скатилась по склону и у нее отказали тормоза. Ее тоже потом взорвали – вместе с моей каской, противогазом и другими вещами. Мы молча выслушали напутствие от командования корпуса…
Теперь, помимо снаряжения трех расчетов, в третьей машине нас собралось восемь человек, два человека разместились на подножках, двое – на крыле, остальные – на крыше. Те, кто на крыше, поддерживали антенну во время бешеной езды по извилистой горной дороге, один показал мне листок с текстом приказа командования, и я полулежа-полусидя с трудом прочитал его. Внезапно впереди показалось море…
Вечером пришлось продолжить путь; перед этим мы успели лишь ненадолго прилечь. Около 10 часов проснулся: началась перестрелка. Мы замерли на месте, не понимая, что происходит. Оказалось, это партизаны, которые двигались со стороны гавани и хотели при поддержке танков отрезать нас от прибрежной дороги. Но мы все же добрались до нее без существенных потерь. Слава богу, партизаны стреляют неважно, особенно ночью. Теперь нашему водителю пришлось нелегко; а когда взошла луна, мы увидели ущелья и скалы. Проснулся я рано; мы все еще ехали. Великолепный пейзаж, совсем дикий, нетронутый, без особой растительности, коричневый и серый, немного снега на скалистых вершинах, а слева синее, синее море… Бесконечные серпантины дорог вели то вниз, то вверх, и картина вокруг постоянно менялась.
В зеленой долине лежала Алушта, прекрасный, как весенний сад, город. Снова стрельба: минометы. Разрывы ложатся все ближе к дороге, одна из мин попадает в дом глубоко под нами, люди прыгают в укрытие. Далеко внизу, на другой стороне долины, видим толпу. Вероятно, это партизаны, которые тявкают на нас, как побитые собаки. Теперь им нас не достать! Перед нами генерал. Быстро налаживаем радиосвязь. Когда командующий проходит мимо, подъезжает связной-мотоциклист и передает нам новый приказ. Если бы это был приказ о наступлении! Немногочисленным штурмовикам противника нет до нас никакого дела. И кругом пейзаж: Русская Ривьера! Начало весны, повсюду цветы и травы, разноцветные кусты, высокие кипарисы. Вот так проходит поездка на большой высоте, над искрящимся нежно-голубым морем, среди облаков, которые плывут прямо под нами. Настоящая южная весна! Но нельзя забывать о том, что идет война и что мы по по-прежнему в довольно опасном положении. Где-то недалеко от Ялты, в труднодоступной местности, притаились партизаны. На дороге горят два автомобиля. Они двигались впереди, в отрыве от основных сил. Но против такой большой колонны, как наша, русские ничего сделать не смогут. Выскакиваем из машины и начинаем палить, как сумасшедшие. Где сейчас враг, отсюда не видно. Во всяком случае, довольно далеко. Садимся обратно в машины и продолжаем обстреливать окрестности…
Вскоре прибыли в Ялту. Это своего рода крымская Ницца. Здесь располагаются летние резиденции русских царей и великих князей. Фантастические постройки, рощи и парки. Теперь мы продолжили путь вдоль моря: в сумерках подошли к месту, где предстояло пересечь горную гряду. Здесь и заглох наш «Крупп», последний трудяга-автомобиль. Поползли слухи, что нужно его перевернуть или взорвать. До Севастополя оставалось еще 70 километров. «Подготовиться к пешему маршу», – приказал командир, и мы достали свои винтовки с вещмешками. Но наш водитель, повозившись с машиной, все-таки завел ее, нам на радость! Колонна нетерпеливо замерла позади, и оттуда уже доносилось недовольное ворчание из-за непредвиденной остановки, но вскоре мы продолжили путь. Переход через перевал был чрезвычайно опасным: ущелья и обрывы, узкая дорога и, прежде всего, очень крутые повороты. Утром мы находились уже поблизости от цели и около полудня оказались в районе оборонительных укреплений, миновав несколько недавно оборудованных позиций. В овраге наткнулись на смертельно уставшую и голодную роту – натерпевшись за последнее время, эти бедолаги даже забыли, что такое горячая пища. Другие наши части тоже пробивались с приключениями, но некоторые так и не добрались до Севастополя. Да пребудет с ними Бог!
Гюнтер фон Хаммерштайн, теолог, Гёттинген
Родился 6 ноября 1910 г. в Варендорфе под Люнебургом, погиб 29 июня 1944 г. южнее Сиены, Италия