, и окоченевшими пальцами мы ставили палатки и рыли окопы. Утром в 4 часа нас разбудил пасхальный свет. Дождь прекратился, на смену ему пришли иней и мороз. В лучах восходящего солнца гора светилась белым сиянием.
Россия, 1941 год
Выиграв танковое сражение, после которого в земле застыли сотни тяжелых громадин, мы катились дальше по ухабистым дорогам, покрытым толстым слоем мелкой пыли. Но это была дорога и победы, и ужаса – справа и слева мелькали сгоревшие или подбитые танки, орудия, обозы, горы боеприпасов, трупы лошадей, разбитые тягачи, обломки самолетов и множество погибших.
Чуть впереди, вниз по склону, у края озера, начинается атака. Все вперед! Командир, естественно, в первых рядах. Мост перед городом взят. А потом по, казалось бы, мертвым улицам уже мощно грохочут наши штурмовые самоходки «Штурмгешютце». Мост за городом тоже наш! Со стороны железнодорожной станции ведут огонь танки, зенитки и штурмовые орудия. С открытых огневых позиций враг устремляется на нас. Но наши штурмовые отряды, наше стремление вперед, нашу волю к победе их сталь и огневая мощь не в силах превозмочь! Вот уже горит первый вражеский танк, второй в спешке покидает экипаж, третий тоже окутан дымом…Четвертый, пятый и так все, один за другим. Ложбину сотрясает оглушительный грохот от взрывов детонирующих боекомплектов. Уже в сумерках на ключевых высотах у тяжелых орудий мы оборудуем укрепленные посты. То, что погиб командир, лишь еще яснее показывает, насколько решительно ведут себя наши офицеры в очагах сражений, как они, подобно простым солдатам, не жалеют себя под градом вражеских пуль и снарядов.
12 июля 1941 года
[Матери]
Теперь пишу тебе в твой радостный день с поля – из России, где когда-то во время мировой войны, много лет назад воевал отец… На необъятных полях, где растут пшеница и рожь, ветер вздымает волны, словно это море. Когда по вечерам садится солнце, невозможно даже поверить, что здесь идет война. Но потом рявкнут зенитки, над головой загудят бомбардировщики, застучат пулеметы, а сквозь колыхающиеся злаки покатятся танки – и все разом превращается в грозную, страшную ярость войны, которая не разбирает ни лиц, ни званий, бьет вслепую и наносит жестокие удары.
В дождливую погоду пришлось томиться в раскисших от грязи окопах, а потом, мокрые до нитки и продрогшие в утренней прохладе, мы в полном снаряжении под непрерывным огнем противника форсировали реку, захватили и удержали для полка стратегически важный мост. То были нелегкие моменты, когда маленький и бессильный человечек сталкивается с судьбой, которая решает, быть ему или не быть…
Но потом снова наступают радостные мгновения, неотлучно принадлежащие солдату. В такие тихие и тем более тяжелые минуты мысли уносят меня далеко-далеко – к вам, мои дорогие, и особенно к тебе, матушка. Не оттого, что я совсем раскис. Но сейчас, в этот миг, ты должна быть ласкова и добра со мной как никогда, чтобы слепая судьба не разлучила нас с тобой, не заставила скорбеть и страдать. Тогда я почувствую на расстоянии всю любовь, я целиком и полностью с тобой, а ты – со мной. Если внешне я суровый солдат, то внутри – тот самый хороший мальчик, которым ты меня запомнила.
Получаемые мной награды и поощрения – это награды для тебя, и они должны по праву принадлежать тебе. Теперь, когда меня призвала Родина, когда моя жизнь и смерть принадлежат фюреру, ты не должна отчаиваться, даже если на тебя обрушится самое страшное…
Но знай: я вполне здоров и на удивление бодр. А еще, дорогая мама, через эти необъятные просторы, в нашу прекрасную – и счастливую – страну я шлю тебе свою любовь!
В начале сентября 1941 года
Закрепившись на реке у Днепропетровска, мы целыми днями обстреливали позиции противника, в том числе из орудий на железнодорожных платформах, а также проводили воздушные бомбардировки. Батареи располагались совсем рядом и не умолкали ни днем ни ночью. Когда после смены ночью я целехоньким возвращался в расположение роты, испытывал молчаливую благодарность. Потому что нет ничего тяжелее, чем одного за другим терять своих товарищей, причем зачастую совершенно бессмысленно. Мы всегда на переднем крае! Но теперь с нами итальянские, венгерские и словацкие летчики, а также венгерские солдаты, подразделения которых сражаются справа от нас. Теперь, наверное, нас ждет зимняя кампания, которой мы предпочли бы избежать.
Завтра или послезавтра – снова в поход, но теперь это, наверное, будет последний удар, и здесь мы полагаемся на помощь и взаимовыручку и рассчитываем на Божье благословение. Наверняка нас ждет тяжелое сражение, поскольку русские успели окопаться за Днепром и укрепить свои позиции. Кроме того, они наверняка бросят в бой артиллерию и летчиков со всех частей своей гигантской империи, потому что здесь сосредоточена жизненная сила страны: уголь, железо и нефть…
Клаус Вильмс, студент философского факультета, Кёльн
Родился 18 декабря 1919 г. в Дальхайм-Редгене, погиб 28 октября 1941 г. под дер. Упервичи, Россия
Восточный фронт, октябрь 1941 года
[Последние записи накануне гибели]
Думаешь, трудно было бы восхищаться великим и испытывать благоговейный трепет в душе из-за того, что в жизни так редко сталкиваешься с чем-то возвышенным?
И все же: пойди, взгляни на траву, когда ее омоет утренняя роса, посмотри на букашек, ползающих по качающимся стебелькам, на цветущее дерево, прислушайся к шуму дождя – и ты почувствуешь дрожь благоговения, когда, окунувшись в малое, вдруг ощутишь в этом нечто большое и чудесное!
Дрозд запевает привычную утреннюю песню, и из горла птицы струится вся красота мира. Повсюду шумит и пробуждается жизнь. Глубоко дышит земля, и видно, как Господь снисходительно улыбается своему творению. Прозрачный ручеек весело струится по круглым камушкам. Его вода напоминает горный хрусталь, а поросшие зеленью берега отбрасывают цветные тени.
Как часто я искал Бога – сколько раз меня раздирали сомнения! Пока однажды не остановился, не замер и не почувствовал, как Его величие проникло ко мне через Его творения. Напряженно прислушивался я к ветру, который в кронах деревьев затягивал благоговейную песню. На всех людей, в том числе и на себя самого, я смотрел как на Божьи деяния, как Его величайшие творения, внутрь которых он закладывает свои. И к переполнявшему меня благоговению добавилась и любовь к Богу.
В благоговейном изумлении я когда-то стоял перед собором, который стал для меня притчей немецкого народа. Крепко, прочно врос он в родную землю. В этой строгой, незатейливой красоте все камни плотно пригнаны друг к другу. Такова и немецкая душа, пытливая, устремленная ввысь. Я гордился тем, что вышел из народа, который бесстрашно стремится к новым и новым высотам…
В жизни надо бороться и искать – бороться за жизненную нужду, бороться с темными силами внутри себя, искать свое предназначение в жизни, постичь свою душу и закон мироздания. На этом пути будут волнения, хлопоты, разочарования, но, в конце концов, ты обретешь счастье полноценно прожитой жизни!
Как можно «жизнь» в худшем случае приравнивать к «самоизживанию» в смысле инертного потребления ее благ? Ведь подобное простое наслаждение сожгло бы нас, и мы бы рухнули, затухли, как огонь без топлива. Ничто не шевельнулось бы в нас, и ничто не сделалось бы важным и насущным: мы сами обманули бы себя за подобное спасение!
Кто готов рискнуть своей жизнью, чтобы обрести другую, кто может произнести добрые слова помощи тому, на чьи плечи ложится беда, тот и есть настоящий, верный товарищ. Он возвысится над самим собой, и Бог вдохнет счастье в его душу. Со смехом встречать жизненные трудности и невзгоды, быть гордым, благородным, откровенным и свободным – и отыскать в себе мужество умереть за что-то великое, смеясь и ликуя, потому что именно в такой момент становится ясно, что ты прожил полноценную, сознательную жизнь, и смерть в бою – ее славная вершина!
Летнее солнце заливало ярким светом золотистые стебли, полные колосьев. Кажется, ничто не давит на сердце – мне сейчас так легко! Но где-то глубоко-глубоко ноет предчувствие тяжелого пути по свежевспаханным бороздам. Это звучит во мне тихим напоминанием…
Генрих Витт, студент инженерного факультета, Штутгарт
Родился 6 января 1 920 г. в Чанша, Китай, тяжело ранен в боях под Москвой, умер 21 декабря 1941 г.
Россия, 14 октября 1941 года
Мимо тянутся колонны за колоннами, и все – в сторону Москвы. Повсюду ходят слухи, что к 18 октября бои прекратятся. Впрочем, вполне возможно, учитывая, сколько войск здесь развернуто. Позавчера весь день в небе летали «Штуки», беспрерывными волнами накатываясь на восток. А прямо над головой с воем проносились истребители, прикрывающие бомбардировщики от возможных контратак противника.
24 октября 1941 года
Последнее письмо я отправил из Боровска, что примерно в 80 километрах от Москвы. Как говорится, пусть наши письмеца ветерок развевает. Боровск был взят нашей дивизией за несколько дней до этого. Дивизия простояла там еще некоторое время, но затем снова двинулась на юг, в сторону автострады. Дороги только что оттаяли, и машины настолько вязли в грязи, что чуть ли не каждую приходилось вытаскивать на буксире. Так мы промучились пару дней под мокрым снегом, пока наш полк не продвинулся вперед еще на несколько километров.
20 ноября 1941 года
Через М. в район южнее Москвы! Наши танки вместе с пехотой взяли небольшую железнодорожную станцию, и теперь нужно ее удержать. Русские, разозленные нашим успехом, теперь палят по нам из всех своих орудий. В тот момент, когда я пил кофе, по голове что-то стукнуло. И отскочило! Мой твердый череп еще никогда не проявлял себя так замечательно, так что этот рикошет, слава богу, обошелся без последствий…
12 декабря 1941 года
[В полевом госпитале, последнее письмо]