— Стой! Стойте, изменники!
Команду привычно повторили. Она прошла по ротам, и полк остановился.
— С кем имею честь? — хмуро спросил Вайнян.
— Я секретарь исполнительного комитета Совета солдатских депутатов Белоусов, — громко, чтобы все слышали, ответил чиновник. — Я обвиняю вас в измене! Вы предали родину! Вы открыли немцам путь на Петроград. От имени всех демократических организаций армии я требую незамедлительного возвращения на боевые позиции!
Фабрициус подошел к бричке. Настороженно посмотрел на стрелков: как они реагируют на приказание секретаря меньшевистско-эсеровского Искосола. Увидел угрюмые, усталые лица. И, с трудом сдерживая раздражение, сказал:
— Вы явно не в курсе дела. Да будет вам известно, что по распоряжению штаба бригады мы произвели смену частей на переднем крае. На наших позициях сейчас стоят сибиряки. И они ни одной пяди земли не отдадут врагу. Земля-то теперь наша…
— От имени Искосола приказываю вам вернуться. В противном случае мы будем вынуждены… применить силу.
— Не запугаете. Приказам холуев Керенского не подчиняемся. Освободите дорогу! В противном случае мы опрокинем ваш тарантас в канаву.
Белоусов хотел еще что-то сказать, но перепуганный ездовой повернул лошадей, и, потеряв равновесие, секретарь Искосола тяжело плюхнулся на сиденье.
Стрелки захохотали, засвистели.
Покачиваясь и расплескивая лужи, бричка скрылась за поворотом.
По команде Вайняна полк снова двинулся на Венден. Шли без остановок и к утру добрались до города. В 10 часов утра, под звуки «Интернационала», полк вступил на площадь у лютеранской церкви.
Древний уездный город преобразился: над пожарной каланчой, училищем и водокачкой весело заколыхались красные флаги. И все жители вышли на улицу — встречать своих. Устьдвинцы заняли станцию и телеграф. В полдень в город вступил 3-й Курземский полк. И стал Венден первым городом Латвии, в котором восторжествовала Советская власть. Фабрициус верил, что отсюда начнется победоносное шествие революции по всем городам и хуторам Латгалии (восточная часть Латвии, не захваченная германскими войсками). И придет она, непременно придет и в его родные места — в Вентспилсский уезд…
Вечером Лейманиса и Фабрициуса вызвали на расширенное совещание Исколастрела (Исполком объединенного Совета латышских стрелковых полков). Председательствующий — комиссар латышских стрелков, председатель Военно-революционного комитета 12-й армии большевик Семен Михайлович Нахимсон сообщил о том, что штаб 12-й армии в Валке собирается отправить в поход на красный Петроград три кавалерийские дивизии, дивизион бронемашин и отборные ударные батальоны. Подготовкой руководит командир 12-й армии генерал Юзефович — верный союзник Керенского. Необходимо как можно скорее ликвидировать контрреволюционный центр в Валке, спасти красный Петроград.
— У кого будут конкретные предложения по этому вопросу? — спросил Нахимсон.
Представитель 3-го Курземского полка Карл Поэма предложил:
— Пошлите в Валк[1] наш полк. Мы там сразу наведем порядок.
Нахимсон покачал головой:
— Первый и третий полки нужны здесь. Седьмой полк мы направляем в Вольмар.
Член ревкома большевик Александр Васильев посоветовал двинуть в Валк 436-й Новоладожский полк.
— На ваш полк вполне можно положиться, — поддержал его Нахимсон. — Однако в случае столкновения с контрреволюционными частями силы окажутся неравными. Нужен хотя бы еще один боеспособный полк.
Наступила пауза, затяжная и томительная.
— Есть такой полк! — вдруг радостно воскликнул Ян Фабрициус. — Это шестой Тукумский. Он стоит в резерве.
— Не подойдет! Там офицеры ненадежные, — возразил председатель ревкома Юрий Чаринь.
— Но решающее слово принадлежит стрелкам. Они арестуют офицеров, которые не подчинятся приказу ревкома. Кто не с нами — тот против нас!
Нахимсон посмотрел на часы, подытожил:
— Медлить нельзя. Надо согласиться с мнением товарища Фабрициуса. У нас нет выбора. Мы не можем снять ни одного солдата с боевых позиций. Полагаю, что переход тукумцев из Лимбажи в Валк благотворно скажется на состоянии полка, поможет очистить его от затаившихся враждебных элементов.
— Ну что ж, пошлем шестой Тукумский, — согласился Чаринь.
События развивались именно так, как предполагал Ян Фабрициус. Стрелки 6-го Тукумского латышского полка арестовали офицеров, отказавшихся выполнить приказ ревкома. Той же ночью тукумцы и новоладожцы отправились в поход и на рассвете с трех сторон вступили в Валк. Без потерь удалось арестовать штаб 12-й армии и обезоружить воинские части, подготовленные для переброски на красный Петроград.
Узнав об этом, Лейманис сказал Фабрициусу:
— А ты не ошибся в тукумцах, Ян. Большое дело сделали: контрреволюционеров арестовали! Да и вся дорога от Вендена до Валка теперь в наших руках.
Фабрициус озабоченно произнес:
— Надо, чтобы вся Двенадцатая армия была в наших руках. До единого солдата предана Советской власти. Эта задачка, сам понимаешь, куда сложнее. И решать ее нам, большевикам.
Зазвонил телефон. Лейманис, поговорив с кем-то, повернулся к Фабрициусу:
— Тебя просят выступить на митинге в третьем Курземском. Сегодня в шесть часов.
— Передай — приду.
Готовясь к выступлению, Фабрициус внимательно прочитал сообщения, напечатанные в «Правде» и «Известиях». Солдаты все хотят знать и вопросы задают такие трудные, что не знаешь, как и ответить. Сейчас все говорят о демобилизации армии. Многие считают так: раз принят Декрет о мире, значит, можно разъезжаться по домам. И очень трудно убедить измученных, истосковавшихся по семьям фронтовиков, что, пока мир с Германией не заключен, надо здесь, на рижских позициях, защищать красный Петроград. Власть взяли быстро и легко, куда труднее будет ее отстоять…
6 января 1918 года Яна Фабрициуса вызвали в исполнительный комитет Совета солдатских депутатов 12-й армии.
Новый председатель Искосола Семен Нахимсон радостно приветствовал его:
— Поздравляю! Латышские стрелки выбрали вас делегатом на Третий Всероссийский съезд Советов. Вот документы, а сухой паек на неделю получите в полку. Постарайтесь запомнить самое главное. Вернетесь— расскажете товарищам о съезде.
— А куда я должен явиться? Впервые еду в Петроград.
— В Смольный. Там зарегистрируетесь. А потом зайдите к землякам в сводную латышскую роту, охраняющую Смольный. В Питере передайте привет нашим товарищам — членам ВЦИКа Петру Стучке и Карлу Петерсону…
Шагая по хмурым, малолюдным улицам столицы, Ян Фабрициус своими глазами увидел, как тяжело живется петроградцам. У булочных стояли закутанные в платки дети, побелевшие от инея старики, угрюмые, словно окаменевшие женщины. Ждали хлеба. Трамваи не ходили — не хватало электрического тока. У рекламных щитов и заборов нанесло целые сугробы снега, — видно, убирать некому. И все-таки город был прекрасен…
У Смольного остановил патруль. Ладно пригнанная форма, высокие хромовые сапоги. Патрульные перекинулись между собой несколькими фразами. Да ведь это же латышские стрелки! Старший патрульный прочел предъявленный документ, улыбнулся:
— Свой… Где остановились, товарищ Фабрициус?
— Только что с поезда.
— Как встанете на учет, приходите к нам в сводную смольнинскую роту погреться. Да и койка найдется…
В комнате, где помещалась Мандатная комиссия, делегат латышских стрелков получил анкету. На первые вопросы ответил быстро: «Родился 26 июня 1877 года. Латвия — Курляндия, имение Злекас, хутор Вангстребеи».
В графе, где надо было указать партийную принадлежность и время вступления в партию, написал: «С апреля 1903 года в РСДРП(б)».
Поморщился, вписав в анкету слово «холост». Вот ведь как сложилась жизнь: сорок первый год идет, а все еще не нашел невесты. Давным-давно была на примете в Виндаве миловидная, рослая, веселая девушка. Нравились друг другу. Встречались. И в праздничный, хмельной день Лиго она надела на голову жениха дубовый венок и поцеловала при всех. А вот свадьба не состоялась. Жениха арестовали. Сослали. Два года ждала… и вышла замуж за другого…
Следующий вопрос: «Служба в армии» — заставил задуматься, вспомнить прошлое. Да, проходил действительную службу. Когда? День призыва запамятовал. Пожалуй, в середине августа 1898 года это было. Запомнился пожилой, сутулый, худенький врач. Проверив сердце и легкие, хлопнул ладонью по широкой груди новобранца и восхищенно воскликнул: «Какой богатырь! В гвардию его. Непременно в гвардию!» И направили в Варшаву — в лейб-гвардии Литовский полк 3-й гвардейской дивизии. Служил усердно. Особенно преуспел в огневой подготовке. На полковом празднике занял первое место в стрельбе из винтовки. Перед строем всех шестнадцати рот победителю вручили подарок. После этого был произведен в старшие унтер-офицеры…
Фабрициус заполнил анкету, отдал дежурному, а тот выдал ему два талона: на обед и ужин.
В комнату вошел невысокий, худощавый человек в кожаной куртке. Бледное узкое лицо, пенсне на шнурке, курчавые волосы — облик этого человека показался Фабрициусу очень знакомым. Конечно же он встречался с ним в ссылке! Это товарищ Андрей, он же Яков Михайлович Свердлов. К нему довелось однажды ездить на лыжах в Максимкин Яр, чтобы передать партийную почту и сообщить о том, что политические ссыльные требуют освобождения Свердлова из студеного, гиблого Максимкина Яра. Фабрициус не осмелился напомнить Якову Михайловичу о той давней встрече, но тот подошел, пожал руку:
— Здравствуйте! Вспомнил, да-да, вспомнил, где мы встречались с вами и о чем говорили, а вот фамилию позабыл.
— Медвежатник. Вечный ссыльный. Фабрициус.
— Фа-бри-ци-ус, — улыбаясь повторил Яков Михайлович. — Ус, ус. Усы у вас выдающиеся, великолепные. Вот по ним и запомнил вас. Скажите, откуда прибыли и чем занимаетесь?
— Из двенадцатой армии. Помощник командира взвода. Немного работаю в полковом комитете.