ак и другие спавшие здесь бойцы, которых Костя принял за камни.
Смертельно усталые после тяжелого боя, воины были отведены в резерв и, ожидая очередного приказа, отдыхали. Ни взрывы, ни стрельба не тревожили их. Поднять мог только голос командира, только его короткая команда: «В ружье!»
От школы, в которой учился Костя, остался лишь Скелет: окна выбиты, крыши нет, потолки обвалились. Вместо дверей — черный зев, дышащий гарью. В школе, как и во всем городе, хозяйничал пожар: кажется, все, что могло гореть, — сгорело, и тем не менее огонь все еще разгуливал по развалинам.
Не задерживаясь у школы, Костя пошел на Тургеневскую. Но где же она? Ни домов, ни оград, ни деревьев. Сплошные развалины…
От слабости закружилась голова. Воды хотя бы глоток, но где ее взять? И тут Костя вспомнил, что прошли уже сутки, как он ушел из госпиталя и ничего не ел…
Где-то между заводами загрохотали пушки. «Это наверняка по фашистам. Вот молодцы наши, и как здорово бьют. Ладно, покажусь артиллеристам. Хватит прятаться. Скажу, что к отцу пришел, и отвяжутся, а если добрые, то покормят и покажут, где папин полк».
Однако попасть к артиллеристам Косте не удалось. Едва он добрался до территории завода «Красный Октябрь», как попал под обстрел вражеских минометов. На заводской территории вспыхнула нефть. Огонь, взвиваясь, хватался за тучи. В эти минуты черные развалины начинали шевелиться, а тени заводских труб то падали под ноги, то, как огромные удавы, уползали в темноту.
Эта ночь показалась Косте бесконечной. Прятаться в темноте — страшно, быть на освещенных местах — опасно. В догорающие дома падали снаряды, и оттуда, точно вулканы, извергались столбы огня, затем с неба долго валились искры. Боясь наступить босыми ногами на горячие угли, Костя подолгу стоял на одном месте. Он уже не верил, что когда-нибудь выберется из этих развалин.
Лишь к утру он дошел до Банного оврага. Тут было не так опасно. Но едва рассвело, над заводами закружили фашистские бомбардировщики. Они начали разворачиваться для пикирования.
Пришлось бежать под развалины моста.
— Эй, парень, куда ты?! — послышался сзади голос.
Костя оглянулся и увидел того самого бронебойщика Зернова, от которого скрылся на переправе. «Теперь я объясню, что тапочки отправил обратно в госпиталь», — подумал Костя. Но тут, как назло, над оврагом промчался «юнкерс». Спрятав голову между глыбами, Костя услышал знакомый голос:
— Не солидно. Так ты целый день пролежишь. Эти бомбы не в тебя брошены.
Костя поднял голову, как бы спрашивая: «Как же так, вон прямо на меня летят?»
— Раз самолет над тобой, значит, эти бомбы не страшны. Они упадут вон туда, за баки. По инерции пролетят, понимаешь?
— Понимаю, — ответил Костя и с завистью подумал: «Какой спокойный и про инерцию помнит!»
— Ты куда пробираешься?
— Мне нужна полевая почта номер тридцать два четыреста десять. Вы знаете, где такая часть?
— А зачем она тебе?
— Там мой папа командиром.
— Та-а-к. Значит, к отцу в помощники норовишь? — шутя спросил Зернов и, взяв Костю за плечо, поучительно добавил: — Только знай, от таких помощников, как ты, толку мало.
— Как же так?
— Да вот так. — Зернов усмехнулся. — Мал еще, понятно?
— Понятно.
— То-то, брат. Нечего тебе тут делать. Я еще тогда решил обратно тебя в госпиталь отправить, да не успел.
«Ишь, куда гнет! Еще посмотрим. Вот рванусь из-под руки и стригану вдоль оврага, попробуй догнать». Но это оказалось не так легко. Рука Зернова лежала на плече двухпудовой гирей.
— Скажите, а вы взаправду знаете, где папин полк?
— Ну хотя бы и так. Но дислокацию частей всем знать не положено, — нарочито сердитым тоном ответил Зернов и, взвалив на плечо тяжелый железный брус, направился по оврагу. «Вот ведь какой человек: словом привязал. Он будто знает, что я от него не убегу. Расскажу ему все о себе. Неужели не поймет?»
— Ну вы только подумайте, что я должен делать?
Зернов сбросил с плеч железо, присел на кирпичи.
— Садись, поговорим.
Костя присел.
— Расскажи-ка мне, кто у тебя отец?
Костя не торопясь, рассказал.
— Ну вот что, идем сначала в роту, пообедаем, а тогда попробуем найти тот полк, который тебе надо. Наденем что-нибудь на ноги. Босому здесь ходить не солидно… А там посмотрим: пожалуй, пригодишься для разведки, парень ты ловкий.
— Конечно, пригожусь! — с радостью подхватил Костя.
И стал считать бронебойщика своим другом. «Сразу по-настоящему разговаривает и хорошее дело предлагает. Вот это человек! А силач: вон какую тяжесть несет и шагает — не угонишься за ним».
— Не отставать, — поторапливал Зернов.
Теперь бронебойщик был убежден, что Костя — сын майора Пургина, о котором так хорошо вспоминал Титов. Значит, мальчик пришел в полк к отцу, а отца нет… Да, видать, малый смышленый. «Как же быть? Надо разузнать, чем он интересуется, увлечь, а уж потом сказать… Впрочем, об отце пусть ему скажет Фомин или командир полка», — рассуждал бронебойщик, сочувственно поглядывая на Костю.
Придя в расположение роты, Зернов немедленно развязал свой вещевой мешок и выложил весь запас продуктов — «НЗ»: галеты, сахар, шоколадные кубики, душистый хлеб. Тут же кто-то из бойцов принес котелок горячего чаю.
— Ешь, пей, Костя, и ложись отдыхать. Небось спать охота?
Костя кивнул головой.
— Ну вот, я так и знал. Ложись вон туда, на шинели, а как отстроим блиндаж — на нарах спать будем. Согласен?
— Ага, — едва выговорил Костя.
Выпив горячего чая, он разомлел и сидя задремал.
Зернов перенес его на солдатские шинели и убедившись, что мальчик крепко спит, побежал в штаб полка.
Протиснувшись сквозь группу сержантов, стоящих у входа в блиндаж командира полка, он ворвался к Титову:
— Пургин, Костя Пургин пришел…
Титов поднялся из-за стола и, остановив свой взгляд на расстегнутом воротничке его гимнастерки, спросил:
— А вы почему, товарищ Зернов, не по форме одеты? Все знают, что вы морской пехотинец, и нет нужды ходить с распахнутой грудью и показывать свою тельняшку.
Зернов пожал плечами, но, встретив прямой и властный взгляд Титова, потупился. Рука поднялась к воротничку, к расстегнутым пуговицам.
— Так, а теперь ремень… Хорошо. А гимнастерку надо аккуратно заправлять, вот так. — Титов заложил два больших пальца под ремень возле пряжки и показал, как надо сгонять все складки назад.
— Я с работы… Блиндаж строим, — как бы оправдываясь, сказал Зернов, все еще подозревая Титова в том, что он забыл о славных подвигах майора Пургина и не хочет знать, что в полк пришел сын героя.
— Знаю, что строите блиндаж, — ответил Титов, — но это не дает вам права врываться к командиру полка в таком виде. Майор Пургин даже не разговаривал с такими. Он всегда напоминал: кто нарушает форму, тот не уважает себя и командира. Нельзя надеяться, что такой воин будет свято блюсти дисциплину и не подведет в бою.
— Я не подведу, — нахмурившись, ответил Зернов.
— Не знаю, посмотрим, — ответил Титов.
После этих слов Зернову представилось, что Титов смотрит на него с недоверием, как на слабого и трусливого воина, и захотелось рвануть на себе гимнастерку, обнажить грудь, показать свои раны и сию же минуту доказать, что он не трус. Но прямой взгляд больших, умных и добрых глаз Титова как бы связал руки, а язык приморозил к зубам. По росту, по размаху могучих плеч Зернов не уступал Титову, но на этот раз в глазах бронебойщика командир полка представился богатырем, куда сильнее и выносливее его. Зернов ужал плечи и отступил на шаг назад.
— Ну, вот а теперь докладывай. — Титов вдруг перешел на «ты». — Где ты видел Костю Пургина? Как он сюда попал? Вихрастый?..
— Правильно, вихрастый, — согласился Зернов, еще не освободившись от своих дум.
— Садись, садись, рассказывай, — уже совсем другим тоном сказал Титов, взяв Зернова за локоть.
— Пришел босиком, ноги поцарапаны, голодный, как волчонок. Сейчас спит…
Вспомнив домик на Тургеневской с красивым палисадником под окнами и всю обстановку, в которой тихо и уютно жили Костя и его бабушка, Титов, как наяву, увидел перед собой мальчишку с вихрастым ершиком и зоркими глазами. Тогда его интересовали и комиссарская звездочка на рукаве гимнастерки, и кобура, и наган.
Хорошо зная характер майора Пургина — упорный, настойчивый, и даже дерзкий, Титов представлял себе и характер Кости. И был уверен, что рано или поздно мальчишка появится в полку. Но сейчас он был не столько удивлен, сколько возмущен неожиданным появлением Кости в такой опасной обстановке.
— Кто его пропустил сюда? Что там за ротозеи на переправе?
— Не знаю, — ответил Зернов. — Но он мне сказал: «Ну вы только подумайте, что я должен делать, если не найду папу?»
— Да… В самом деле, как ответить ему на этот вопрос? Вот что, товарищ Зернов, — сказал Титов, взяв бронебойщика за локоть. — Сейчас здесь будет сержант Фомин, ты знаком с ним, он по профессии учитель, вот с ним и надо посоветоваться.
— А что советоваться? Будто у него сердце, а у нас камень. Дайте мне мальчишку на сохранение. Такой блиндаж для него отгрохаю, что никакая бомба не возьмет. Мальчишка смекалистый. Я бы из него боевого разведчика вырастил — держись, фашисты!..
— Постой, постой, — остановил Зернова Титов, — ты сначала подумай, что сделать, чтобы Костя не чувствовал себя здесь чужим.
— Слушаюсь, — козырнул Зернов, как бы говоря: «Я-то знаю, чем его можно заинтересовать». — Разрешите идти?
— Идите. — Титов снова перешел на «вы». — Когда мальчик проснется, будьте внимательны к нему и приведите сюда, в штаб.
— Слушаюсь, — снова козырнул Зернов и вышел.
Проснулся Костя уже на нарах вновь отстроенного блиндажа. Пахло землей, смолистыми щепками и печеной картошкой. Рядом с ним лежал Зернов. На полочке тускло мерцала фронтовая лампа, но доброе лицо бронебойщика с улыбающимися глазами Костя узнал сразу.