— Вот гады, не пустили…
Вдруг над самым блиндажом санитарной роты пронесся шорох, напоминающий быстрое скольжение лыжника. Рядом бухнулся мешок, затем второй, третий… Мотор снова заработал. Самолет, сделав крутой разворот, взмыл. Никто не знал имени этого отважного пилота, но сколько ему было благодарностей за то, что он, прорвавшись сквозь завесу огня, доставил с Большой земли продукты! Сделав еще один круг, «кукурузник» направился за Волгу. Снова всполошились вражеские зенитки, но было уже поздно.
Через несколько минут над осажденным гарнизоном появился новый самолет, затем еще. Они также сбрасывали посылки. Какая радость! Жаль было только, что ни один из летчиков не мог слышать и видеть восторг, каким был охвачен полк.
— Спасибо вам, соколы! Спасибо, Родина!
Если бы в эту минуту Косте поручили доставить летчикам благодарность и приветы от полка, его не остановили бы ни огонь, ни вода и никакая другая опасность, отделявшая осажденный гарнизон от Большой земли. Возбужденное сердце выстукивало: «Иди, иди!» Оно будто подталкивало Костю на новый самовольный поступок.
«Нет! Постой, обдумай, спроси старших», — холодно возражал разум.
Как бы борясь сам с собой, Костя вспомнил свой последний поход в разведку. Его охватила дрожь.
— Ты замерз, — спохватился санитар. — Лезь под одеяло.
Хотелось бы еще посмотреть, послушать, какие подарки доставили самолеты с Большой земли, но раз велено ложиться, значит, так надо.
А предпраздничная ночь была поистине интересной. Костя не видел, что делалось в полку, у него была высокая температура, и врач положил его в изолятор, но по тому, что доносилось до слуха из соседнего отсека, он ясно представлял картину оживления.
Там, за перегородкой, сделанной из шпал, лежал командир полка. К нему то и дело прибегали с докладами штабные офицеры, связные, наблюдатели или просто стрелки из рот. Зуммер телефона гудел беспокойно, как майский жук, посаженный в коробку.
— Так… Благодарю. Передайте вашему батальону привет от командующего. Патроны в первую очередь пулеметчикам.
Косте казалось, что он видит большое бледное лицо Титова, на котором после каждого звонка расправляются глубокие морщины и поднимаются поседевшие здесь, в Сталинграде, густые брови.
В соседнем отсеке, где лежал командир полка, шел какой-то крупный разговор. Прислушиваясь, Костя сунул руку под матрац и улыбнулся. молодцы разведчики, они тайком от врача принесли сюда чертежи. Вон какие листы, пересохли, хрустят… Только надо выспросить у Александра Ивановича, где рация. Теперь-то я найду причину. Перечитаю все книжки, сличу с чертежами и найду. Ох, какая сложная эта радиотехника! Придется кое-что спросить у радистов.
И Костя углубился в чтение.
— Вот он где! Это безобразие, самовольство! — послышался голос врача, вошедшего в соседний отсек.
— В чем дело, доктор? — спросил его Титов.
Врач шумно передохнул.
— Надо перевязку делать, а он ушел… Ну что вы, сержант, улыбаетесь?.. Температура к тридцати девяти, а он улыбается! Запру в изолятор, так и знайте.
— Температура к празднику подпрыгнула, и завтра спадет, — послышался голос Александра Ивановича.
— А шов разойдется, тогда что?
— Что ж ему расходиться, когда скоро в наступление пойдем, — покашливая, ответил Александр Иванович.
Костя улыбнулся, ему понравился такой ответ учителя.
«Правильно, Александр Иванович, правильно. Я тоже чувствую себя хорошо — завтра же могу подняться».
— Вот и поговорите с ним! Строгий режим — и больше никаких разговоров. В этом деле мне обязаны подчиняться все! — раздраженно выпалил врач.
— Ладно, доктор, сержант Фомин непременно выполнит ваш приказ. Мы его накажем. Перенесите его койку сюда, в изолятор, — посоветовал Титов.
«Вот хорошо, Александр Иванович ко мне перейдет, и тут я у него помаленьку начну расспрашивать». Костя с головой укрылся одеялом: врач мог заглянуть сюда и отобрать чертежи или поднять шум.
Но врач, успокоившись, стал подробно докладывать командиру полка о здоровье каких-то Вани, Пети и девочки, имя которой Костя не смог уловить.
— Дети чувствуют себя хорошо, а вас надо лечить. Почему вы приказали отнести все ценные продукты в трансформаторную? Часть надо в санроту, ведь ваше здоровье тоже следует подкреплять.
— Нет, доктор, нет. Мы получим завтра, а детям надо в первую очередь. Несите все в трансформаторную…
«Что же делается в трансформаторной? — удивился Костя. — Неужели там в самом деле живут ребята?»
Вскоре Костя почувствовал, что кто-то бережно поднимает одеяло с головы и поправляет подушку. Чем-то родным, знакомым пахнуло ему в лицо. Он открыл глаза.
— С добрым утром, Костя.
— Александр Иванович! — Костя вскочил, обхватил учителя за шею, прижался и, чуть не плача от счастья, проговорил: — Простите меня, Александр Иванович, простите!
— Поздравляю тебя, дорогой, с праздником.
На другой день Костя уговорил врача отпустить его в трансформаторную.
Скрипнула окованная железом дверь. Костя переступил порог и не поверил своим глазам: в трансформаторной были ребята. Лиза познакомила его в первую очередь с тоненькой узкоглазой девочкой, которую звали Гира, затем с черноволосым вихрастым мальчиком Петей, которому было лет одиннадцать.
Сначала ему показалось, что эти малыши ничего не понимают, но вот заговорила Гира, и ему стало ясно — они почти все знают: знают, что наши скоро соединятся с главными силами, а те фашисты, что вышли к Волге, будут взяты в плен и их заставят строить новую школу.
— Теперь тут стало хорошо. Фашисты совсем притихли, — важно добавил Петя.
Поговорив с новыми друзьями, Костя заглянул за щит, где стояла печь, сделанная из железной бочки. Она отделяла «прихожую» от «общежития». В печке трещал огонь. Красные, желтые, синие языки ласкались возле отверстий, щекотали стенки и, казалось, заставляли улыбаться печку. От нее веяло теплом и приятным запахом домашней кухни, отчего в трансформаторной было сухо, тепло и уютно.
— У нас тут всегда так, — похвалилась Лиза, — каждый вечер к нам приходят греться бойцы и командиры. Сушатся, отдыхают, как дома.
Возле печки с кочергой в руке стоял рыжий круглолицый парнишка. Он даже не вышел знакомиться к Костей. Это был Ваня. Тот самый Ваня, что втайне от Пети и Гиры строил для фашистов ловушку. Но ничего не получилось, и он, вспомнив приглашение Лизы, пришел в трансформаторную сам.
— Дежурный? — спросил его Костя.
— Так точно, — ответил Ваня, — в наряде.
— Нет, это он наказание отбывает, — пояснила Лиза. — Вчера…
— Помолчи, сам объясню, — перебил круглолицый, — Тут бывает холодно. Все равно кому-то надо стоять с кочергой. Но я тоже занимаюсь, — он показал на исчерченный бок печки.
«Смотри, задачи решает!» — удивился Костя и хотел спросить, в какой школе он учился до войны, но в это время круглолицый забарабанил кочергой по печке и закричал:
— По ме-стам! — И, повернувшись к Косте, пояснил: — Перерыв кончился.
На стене висели ходики, и дневальный обязан был внимательно следить за распорядком.
— Что же вы делаете? — спросил Костя у Лизы.
— Занимаемся, задачи решаем, читаем. Вон даже расписание есть.
Костя посмотрел расписание и улыбнулся. «Игра, а не учеба. Все это не то. Эх, вы, надо делом заниматься… Но уж раз Александр Иванович просил, значит, нужно поддержать компанию». И, присев к столу, поинтересовался, какие они решают задачи, помог Гире, затем Пете, потом забылся и начал пояснять «малышам» все по порядку.
Глазенки ребят повеселели, да и сам Костя был рад тому, что вновь сидел за партой.
— Вам все покажи да подскажи, соображать надо, — шутя ворчал он, чувствуя себя снова в своей среде.
Живя в трансформаторной, Костя тайком занимался своим делом. Порой сверстники стесняли его, особенно этот угрюмый и неразговорчивый Ваня, Он просыпался рано и любил сидеть возле печки. «И так красный и еще жмется к печке», — говорил про него Петя.
В самом деле, первые дни Косте казалось, что Ваня, скитаясь по развалинам, промерз до корней волос и все еще не может отогреться. Затем стал замечать, что Ваня, сидя возле печки, тоже о чем-то думает и даже шепотом разговаривает сам с собой.
Костя спросил у Пети:
— Ваня — лунатик, да?
— Не знаю. Каждое утро вот так. Встанет раньше всех и сидит. Спрашивал — молчит. «Отойди, говорит, а то подзатыльников надаю».
— Тогда давай вместе спросим.
Ваня будто ждал, когда к нему подойдет Костя.
— Сейчас все покажу. Садись, слушай, — пригласил он Костю. — И ты можешь, но не мешай, — тут же предупредил он Петю.
У печи стоял ящик с песком. В этом ящике Ваня навел порядок. Он собрал остывшие угольки в кучу, золу сгрудил к дверце и, выравнивая щепкой песок, приготовился объяснять Косте что-то очень важное. Усевшись поудобнее, ребята не заметили, как проснулись Лиза и Гира. Левочки тихонько умылись, взяли котелки и пошли на кухню санроты за завтраком. Эту обязанность они не доверяли мальчикам. Хотя Петя несколько раз порывался установить дежурство, чтоб по очереди ходили на кухню. Лиза категорически запротестовала, и пришлось смириться: она же старшая, ее сам командир назначил на такую должность.
Ваня устроил из песка что-то похожее на косогор с оврагами, буграми и крутыми склонами. Костя сразу смекнул: «Рельефную карту делает, — но промолчал. — Посмотрим, что дальше».
— Это Волга, — Ваня показал на извилистую канавку, вырытую под самой дверцей печки, где гладкой полоской, с мысками и островками песка, лежала зола.
— И правда, как вода в пасмурный день, — вырвалось у Пети, — серая и в глазах рябит.
— Печка обозначает Заволжье: там Урал и все наши города, — пояснил Ваня, будто не слыша Петиных слов. — А вот это Сталинград. — Ваня пальцем вычертил на покатом склоне песка границы города, растянувшегося чуть ли не через весь ящик. Затем, прихватив горсть мелкой кирпичной крошки, он начал обозначать развалин