– Когда ты выиграла подряд три торта. – посмотрел он на меня, жуя салат. – Только ты можешь сделать это.
– Выиграть тебе торт?
– Вытащить их.
Я открыла чемодан и вытащила пока что только купальник:
– Пойду плавать. Мне нужна вода и… В какой комнате можно переодеться?
– Вон в той, – показал он на дверь, – и не бойся, камер там нет. Я проверял.
– Зато у тебя есть паранойя.
– Хроническая, – вышел он на балкон и, кажется, начал возиться с кальяном.
На всякий случай в комнате я переоделась под одеялом. Пока намазывала себя кремом, переваривала не только спагетти, но и его слова о том, что он все еще влюблен.
Я накинула банный халат и втиснулась в одноразовые шлепки, вышла на улицу. Солнце клонилось к закату. Провожая его, думала про Лину. Я здесь – возле бассейна, а где она? Кормят ли ее, не обижают? Пусь только попробуют! Хоть один волос упадет с ее головы, и я применю тридцать тысяч пыток похитителей ее же бадами!
Мне нужна быдла вода и нужно было подумать, а думая я идеально только когда плаваю. Мозг прибывает в нирване невесомости, тело работает само – взмах рукой – гребок! Взмах рукой – гребок. Проплыв первую дистанцию на спине я сосчитала количество взмахов и больше перед бортом не оборачивалась. Делая развороты, возвращалась на восемьдесят два и по новой. От борта до борта, от края до края. Одно лишнее движение, и я врежусь в плитку головой или рукой, но я давно перестала оборачиваться. Я очень давно не смотрела назад и не жила туманным прошлым, полным разочарований.
«Ты ошибаешься, Костя… Ты ошибся, выбрав меня. Ты ошибся, и не представляешь, как рискуешь».
Боковым зрением я видела на балконе Костю. Он не стал курить кальян, чему я была рада. Не любила все это пыхающее и дымящее, что рано или поздно приведет к раку, бесплодию или импотенции, а когда увидела рак языка… я даже старалась не дышать возле костра на шашлыках или у выхлопной трубы на остановке автобуса. С алкоголем та же история. Немного на отдыхе я себе позволяла, но это был всего лишь бокал, с которым я больше фоткалась и эстетствовала, чем на самом деле из него пила.
Через час Костя спустился из квартиры, усаживаясь на борт. Он подкатал джинсы и опустил ноги в воду. Его появление осталось мной проигнорированным. Тренировка была на половине и мои умозаключения тоже.
Сбавив скорость, я замедлилась и восстановив пульс начала плавать в расслабляющем режиме. К наблюдателям в бассейне я давно привыкла, научилась игнорировать. Кто-нибудь обязательно хвалил мой навык, не понимая, как я плыву в миллиметре от буйков дорожки и не врезаюсь в них, как делаю развороты на такой сумасшедшей скорости?
– Где так научилась? – спросил он.
– По онлайн урокам.
– Скинешь ссылку?
– Конечно. Так, что за план? – вынырнула я из воды и облокотилась около него на локти.
– Танцы, – ответил Костя, – больше танцев и больше тумана.
– Танцы? – хлебнула я хорошо хлорированной воды впервые за полтора часа плавания, – почему?
– Единственный шанс попасть на свадьбу – в составе выступающих артистов. И мы предоставляем услуги танцевального национального коллектива.
– Я даже не выгляжу, как национальная! Танцы, Костя! Это, наверное, единственная вещь на свете, что я не умею. Вообще! – ударила я руками по воде, удерживая себя на манер синхронистки одними только ногами. Все еще торча со скрещенными руками, я скривила недовольное лицо, – я. Не. Танцую.
– Лейла научит. А твоя внешность экзотична для местных. Белая кожа, рыжие кудрявые волосы. Веснушки на руках и груди.
Синхронистка внутри меня опустила тело и грудь в веснушках под воду.
– Они будут смотреть только на тебя. Пока вы будете на сцене, Диана с Софией выйдут в туалет и переоденутся в костюмы танцовщиц, которые я спрячу там.
– А ты танцевать не будешь?
– Я буду кольянщиком в курительной комнате. Мы попадем во дворец не вместе. Ты в труппе с Лейлой. Встретимся в зоне отдыха, где Лейла передаст мне костюмы. После номера, уходим в составе труппы.
– Ага… в составе трупов! Я танцую, ты дымишь, а Марк что делает?
– Он прикрывает вас из винтовки, если пойдёт заварушка, – услышала я голос Марка.
Обойдя бассейн, он сел на шезлонг за спиной Кости, раздевая меня своим рентгеновским прищуром, и я решила, что пора всплывать.
На противоположном конце бассейна, максимально далеко от них, я поднялась по лестнице и закуталась в халат.
Марк выждал минуту, давая мне запеленаться до пят, после чего подошел.
– Хотел извиниться. Про наш разговор возле дерева с глазами.
– Это Назары. Они желания исполняют.
– Прости. Думал, Костян знает, что делает. Ев, – прикоснулся он к моему локтю, пока я увлеченно промакивала полотенцем пряди, – я помню тебя. Не так, как он, но ты не была невидимкой.
– Разве?
– Нет. И ты изменилась.
– Разве?.. – повторила я.
– Да. Я бы, – водил он пальцами по рукаву халата, словно заштриховывал, – хотел тебя нарисовать…
К нам приблизился Костя и я отдернула руку, словно бы застуканная с любовником. И что я могла любить в этом самовлюблённом, куда мою любовь и не впихнёшь!
– Как тебе план, Ева, – спросил Костя. – Поделишься слабыми местами?
– При одном условии.
– Говори, что угодно, – быстро согласился Костя, а Марк, наоборот, напрягся. – Ты покажешь мне свой блокнот, – посмотрела я на Марка.
– Какой блокнот? – не понимал Костя.
– Нет, – отрезал Марк, – я не покажу его.
– Ты чего, Марк! Ева подчистит наш план! Покажи ей!
– Нет!
– Покажи!
Мы походили со стороны на детсадовскую группу, шантажирующую друг друга мёртвым майским жуком – показать или нет?
– Нет, Марк! Это же Ева! Она прочитает блокнот, как исповедь!
– Да мне плевать, какие у тебя грехи! Показывай!
– Попроси что-нибудь другое, Ев, – взмолился Марк.
– Там ее портрет? – спроила я, – продолжая валандать полотенцем по волосам.
Он кивнул.
– Их обеих?
Марк снова кивнул.
– Все понятно?
– Что тебе понятно, Ев, – донимал теперь Костя, – скажи! Ну скажи, Ев!
– Мне понятно, почему Марк рвётся в гарем вот и все.
– Ну это и мне понятно! – выдохнул с облегчением Костя, решив видимо, что научился читать людей так же, как я.
Лина вернулась в пять утра. Он нее пахло его парфюмом и Аперолем от губ, который пил Марк. Но, в его блокноте не только рисунок Лины был бы вычеркнут, но и другой девушки, которую Марк спасал на самом деле. Он рвался не к Диане, он рвался туда, чтобы спасти Софию.
– Так что, Ева? Что нужно исправить в плане? – переживал Костя.
– Две остановки. Мне нужны будут две остановки – около интернет-кафе и международного нотариуса.
– Зачем?
– Проверить почту и погоду, написать завещание. Зачем же еще.
За полночь Марк постучал в дверь моей спальни. Ничего не говоря, он протянул блокнот, и я быстро его пролистала, убеждаясь в своей правоте. На меня смотрели три сотни девушек, если не больше, и все они перечеркнуты маркером, даже Лина, даже София.
На первой странице блокнота был портрет Дианы – чистый, не перечёркнутый ничем, много раз обведенный по контору. Его первой истиной любви, его первого истинного чувства и воспоминаний обо всем хорошем, что невозможно вычеркнуть каким-то хилым крестиком.
Глава восьмая, в которой я учусь танцевально стоять, жонглируя свечками, а Костя раскрывает мою тайну
Ты можешь быть прекрасной орхидеей, но помни, что орхидея – это сорняк
Мы вылетели в Стамбул без багажа, только с самым необходимым в ручной клади. Наши с Линой чемоданы Костя оформил на отправление с доставкой на мой домашний адрес. В аэропорту я чувствовал себя неловко, повсюду мерещились люди Рахата, которые вот-вот выкрадут меня, а в каждой девушке, одетой в джинсовые шорты до колен и цветную футболку – Лина.
– Ты в порядке? – протянул Костя запечатанную бутылку воды, – думаешь про Лину?
– Сходи со мной в туалет, – попросила я его, как супруга, с которым прожила пятьдесят пять лет и нам уже никакой физиологией не удивить друг друга.
– За это в стране сажают на год.
– Она пропала из туалета.
– Ты не пропадешь. Ты выше…
– …только рискни закончить эту фразу и у тебя будет травма головного мозга «выше ожидаемого»! – разозлилась я. – Когда ты поймешь, что ошибся! Ничего не было, Костя! В Китае ничего из того, о чем ты думаешь не было!
– Между вами ничего не было? – вмещался Марк, – да вы искрите, как гормонально заряженные восемнадцатилетки! – сдвинул он нас вместе, – не врите! Если я что и умею, то считывать страсть. И между вами она шипит кипятком!
Я отбрыкивалась от Кости, шипя на все лады:
– Если узнаю, Костя, что Лину свистнули твои люди ради этого театра, ты сам труп! Запомни! Вот тебе правда!
– Я не трогал Лину. Никто не трогал. Я не знаю, где она, Ев! И запомни, все что ты видишь с момента, когда я поцеловал тебя – правда!
– Целовались! – обрадовался один только Марк этому факту.
Мы с Костей теперь и правда смотрели друг на друга, как прожившие золотую годовщину супруги – с принятием, нежным раздражением и безысходностью куда-то друг ото друга деться. Если бы ни танцовщица Лейла, идущая к нам, наша перепалка не закончилась бы до вылета.
Лейла оказалась ниже меня на голову, коренастой и очень громкой. Ей было больше тридцати пяти, а голос ее звучал с хрипотцой. Она постоянно улыбалась и тянула руки, чтобы прикоснуться к моим рыжим кудрям, по привычке собранным в пучок, и заколотой невидимками космо-челкой.
– Говорит, что ты медная, – перевел Костя с турецкого.
– Ага, ржавая, – согласилась я.
Полет занял час. Всегда бы так. Я дремала в кресле, а Костя с Лейлой переговаривались на турецком. В отражении иллюминатора я видела, как Марк снова рисует, и раскрасневшиеся щеки борт проводницы ответили на вопрос – кого.
Приземлившись в Стамбуле, первым делом я напомнила про пару остановок. Но идти со мной никому не позволила.