Лось
шестнадцатого декабря
одна тысяча девятьсот девяносто восьмого
года
ранним утром
на улице большого города
появился лось
неизвестно откуда пришедший
он сначала с достоинством, как лосю и подобает,
пересёк центральную улицу
потом изменил направление
и с боковой улочки
вступил на территорию
местного
бюро ритуальных услуг
когда за ним замкнули ворота, чтоб не сбежал,
перепрыгнул забор
высотою метр восемьдесят
(очевидцы твердят, что – совсем без разбега)
и неспешно направился дальше
на соседнюю улицу
где
на середине проезжей части
улёгся
и – сдох.
Был мне сон…
Был мне сон
полный грации и достоинства
был мне сон
так тепло он смеялся
и целовал он так крепко
я даже в объятьях его удержал
целый миг
что длиннее чем жизнь
короче мгновения ока
потом
отделились объятья мои
от меня
чтоб сон проводить
в сплошное сияние памяти
теперь
я хотел бы стать ласточкой
чтоб смочь улететь в те места
где сны становятся явью
…только если стал бы я ласточкой
уж не смог целовать бы так крепко…
Независимость
деревенька наша объявила о независимости
в президенты мы выбрали старосту
определили границы
выдали паспорта
«за нелегальное пребывание…»
и так далее —
наконец-то будет порядок
для полной ясности
лишили гражданства Яся
мамаша его из другой области —
понятно же, что не наш
журналисты злобные пишут
что у нас урожаи плохие
так мы отказали им в визах —
за клевету.
Пилигримы слова
пилигримы слова
по дороге от вдохновенья до правды
на мгновенье приостановились
смиренные
перед вечностью
Есть такие места
есть такие места
где время становится ветром
а он
превращает прошлое в музыку
и ласкает нам души
как будто нежнейшей ладонью
словно затерянной
в пейзаже тела
Люблин в апреле
там в Старом Городе слева на самом углу
стоял век шестнадцатый
маленький сжатый и словно бы робкий
там в Старом Городе справа при входе
я видел еврея
в лапсердаке его долгополом
что-то было в руках его может товары
он улыбался – ему я ответил
там в Старом Городе в малой кафешке
прошла через зал молодая индуска
в коротенькой юбке
с кусочком ткани на худеньких плечиках
там в Старом Городе видел я молодожёнов
с цветами входящих в будущее
там в Старом Городе видел я
булыжную мостовую
она была выпуклой судьбами тех
кто жил перед нами
и словно натянута на
тех кто придёт после нас
ещё видел время зацепившееся за крыши
век шестнадцатый что-то тихо мурлыкал
спрашивать не хотелось
было так солнечно
Выставки, награды, ордена, премьеры…
а когда уж в конце утихнут
шелест улыбок,
грохот приветствий
и хруст рукопожатий,
когда топот восторгов
и всплески последние слов
окончательно
замкнут за собой последние
ещё открытые
двери —
тогда
между брошенных фраз,
бутербродов надкусанных,
смятых салфеток
медленно
встанет
действительность
и
без особых эмоций,
зевая,
погасит
последние отблески
исключительности.
…может, даже
удастся услышать,
как при этом
прошипит фальшиво:
«Удачи».
В тот краткий миг
в тот краткий миг
поделимся словом
осколками света
горсточкою тишины
кирпичик добра
положим на стол
присядем вокруг
на миг
осмысления
Однако
однако
ровность
не равна
ровности
дыхание ровное
к примеру младенца
спящего
или женщины
возле мужского плеча
вовсе не то же самое что
ровный шаг
войска
однако я
решительно выбираю
первое
Бар «над обрывом»
Гротеск и Трагедия
за столиком у входа
борются на локотках
кто важнее
кто сильнее
в дырявой блузе
на стуле у стенки
развалилась
Глупость
тянет пиво
(оно неплохо
с похмелья)
почти не говорит
только сплюнет порою
Ненависть за стойкой
перетирает стаканы
сбивает коктейли
передвигает дни
под столиком в углу
незамеченная
ермолка
давно лежит
на земле
окна закрыты неплотно —
давно без ремонта —
сквозь них
доносится шум автострады
построенной Евросоюзом
«и откуда те суки
деньги берут на машины…» —
Глупость бормочет
делая очередной глоток
Анджей Дембковский
Страх
Всю жизнь
он приходит ко мне
в чём-то сером
вспотевший
способный на всё
садится под подоконником
когтистою лапою
требует прикурить
молчит.
…
…К звёздам рвануться?
Нет, не пытаюсь.
Были, правда, когда-то подобные мысли,
однако же я – не фантаст.
Мне человек интересен
в свете реальности.
Тем паче
что и права выбора нету,
и нет уж во мне того запала стихийного,
чтоб сделать нечто для вечности,
что объединило бы всех
в одном бескорыстном порыве
общего дела,
наиважнейшей задачи.
Одно лишь осталось – привычка, навык, обязанность.
И все мы как муравьи.
Нас попросту приняли к сведению.
И всё это кончится через
мгновение, час или – год,
когда нас затопчут.
Поскольку
в конце-то концов такова ведь
жизнь муравья.
Успокоение
а теперь
я не уверен что
небо уже голубое что
старики простирая
костистые руки
ищут какой-нибудь выход
иногда умирают
кто их защитит
от клеветы
и обманов
приятель мне обещал
подумать на эту тему
Картотека анатомических таблиц
к иным людям
озеро необычности
приходит во сне
иным людям
золотые ворота
преграждают путь
к неотвратимой тьме
иные люди
глядят на тебя
глазами чужих зеркал
с иными людьми
просто поубивал бы
этих иных людей
хоть тебе кажется
что всего можно бы избежать
ещё до первого крика
прежде чем китч
пространства и времени
тебя уберёт как свидетеля
конца вот этой эпохи
Из цикла «Альпийские записки»
мир маэстро Моцарта
замкнут в домике жёлтом
под номером три по Гетрайдегассе
в альбомах несколько записей
какие-то ноты, портреты
и прядка волос —
учёные определили
что тридцатишестилетний Вольфганг Амадей
умер от старости
музей не дорос и до пяток маэстро
даже табличка у входа
прячется в тесноте
барочных фронтонов
и
классических фризов
из стеклянных витрин магазинов
уродливые манекены
в элегантных костюмах и платьях
поглядывают
на азиатских туристов
и польских бедняг
что на последние шиллинги
покупают чёрствые булки
в дешёвейших лавках
а невдалеке
торгуют прямо на улице
венками из ивы
портретами в рамочках
о завтрашнем дне никто и не думает
а местные жители
приходят
уходят
смеются над нашими
желаньями странными
всем обладать
всё сделать своим
мир маэстро Моцарта
упорно напоминает нам
симфонию Пасторальную
переходящую
в собственный Реквием
Камни жизни
Рафаилу Орлевскому
Кем были люди
которым обязаны мы своим появленьем на свет?
Наши способности,
черты наших лиц —
откуда взялись?
Это в юности нас не волнует.
А позже,
когда отойдут уже деды и бабки,
когда уж отходят
матери и отцы,
так ни о чём и не спрошенные, —
внезапно мы понимаем,
что в век информации
обо всём возможно узнать,
кроме элементарного —
откуда я есть.
Наши предки,
пытавшиеся заглянуть
в далёкое будущее,
могли лишь предполагать.
Но мы-то о них могли бы и знать в самом деле.
Изумлённые общностью —
неужели же все мы оттуда,
из дома того,
почти что совсем разорённого? —
ходили б вокруг,
в окна заглядывали,
вслушивались,
пытаясь понять
то, чего не дано нам увидеть, —
бег времени.
Но тот, кто не помнит прошлого,
тот не имеет и будущего,
хоть бы и твердил постоянно всё те же слова.
На пути человек
встречает различные камни.
Одни тащит с поля,
другие же – собирает,
чтобы понять, чтобы построить дом.
Ведь камень – твёрдый и вечный.