— А ну-ка взгляни на меня. Это не ты ли лежал в прошлом году в больнице? Значит, ты только других лечишь святыми лекарствами? А сам предпочитаешь, чтобы за тобой ухаживали бесплатно кафиры — неверные, как я?!
Гулям повернулся к Сабиру, который, вытаращив глаза, слушал этот удивительный разговор. Вот это да! Ну и Иван Иванович!
— Какими лекарствами ты лечишь? Покажи! — сердито сказал доктор.
— Хорошими, не вредными, — засуетился испуганный Шакал. — Сейчас… — и нырнул в мазар.
Он кинулся к двери мазара, открыл её и исчез.
Учитель вошёл следом. А за ним шагнул в открытую дверь служитель-повар, который тогда на молении варил шурпу.
Гулям невольно обратил внимание на его бледное лицо, на безмолвно шевелящиеся губы.
Торопясь, Шакал начал вытаскивать из могилы ящички, мешочки, коробочки. Он выбрасывал всё это в полуоткрытую дверь, приговаривая в отчаянии:
— Это аспирин. Это антибиотики! А это…
Доктор поднимал с земли лекарства, осматривал их и снова аккуратно складывал в мешочки и ящички.
Наконец он выпрямился и спросил:
— Какое ты имеешь право лечить людей? Разве ты не знаешь, что знахарство преследуется законом? Как ты можешь давать лекарство, если не разбираешься в медицине?
Тут уж Шакал заговорил торопливо:
— Я разбираюсь. Я учился. Вот… — Он начал копаться в кармане и протянул зелёную книжечку.
— «Хусейн Хамидов, — нараспев прочёл доктор, — студент третьего курса медицинского института». А почему же ты не кончил институт?
Рыжий Шакал, испуганный, смятенный, совсем не похожий на того самоуверенного служителя аллаха, который пронзительным голосом читал молитвы у мазара, снова наклонил голову. Он понимал, что пойман, но надеялся оправдаться.
— Меня исключили, — пробормотал он еле слышно. — Там обокрали лабораторию, а подозрение пало на меня.
— Подозрение? — переспросил доктор. — Постой-ка, ты учился в тысяча девятьсот пятьдесят девятом году, а сейчас шестьдесят шестой. Что же ты делал целых семь лет?
— Меня невинно осудили, — бормотал Рыжий Шакал.
— Ты бежал из тюрьмы? — спросил доктор.
— Нет, нет! — почти кричал Шакал, продолжая вытаскивать из кармана какие-то бумажки. — Я отбыл свой срок. Вот справка об освобождении.
— А как же ты попал в святые? — продолжал спрашивать доктор. — Разве тебя не звали на работу в колхоз?
— Звали, — сказал Рыжий Шакал. — Но я встретил одного знакомого. Он дружил с моим отцом. Он святой ишан и предложил мне открыть мазар. Сказал, что поможет.
— Как его звали? — раздался голос начальника милиции.
— Я не расслышал, — попытался отвертеться Шакал. — Я не посмел переспросить его.
— Говори! — резко сказал учитель. — Говори громко, чтобы все слышали.
Ребята теснее прижались друг к другу. Они даже не знали, что их всегда сдержанный учитель может так разговаривать.
— Кажется, его звали Ходжи Карим, — шептал Рыжий Шакал. — Но не говорите ему, что я назвал его имя. Он убьёт меня.
Начальник милиции шагнул вперёд.
— Завтра явитесь ко мне! — приказал он. — Там поговорим поподробнее. И не думайте скрыться, — предупредил он Рыжего Шакала. — А «лечение» немедленно прекратите…
Он повернулся и первым пошёл вниз по тропинке. За ним побежали ребята, а сзади, о чём-то тихо переговариваясь, шли Иван Иванович и Бобо Расулов.
— Всё ясно, — услышал Гулям слова доктора. — Знает кое-что, вот и лечит наугад. Манона вылечил реопирином и содовыми ваннами. Гуляма — мазью Вишневского. Это уже на первом курсе знают. Зато девчушку нашей звеньевой едва не погубил. Стал ей глаза лечить и не знал, какое лекарство требуется. Оно сложное. Вчера её к нам привезли. Если бы опоздали на день, ослепла бы. Много он мог бы бед наделать, если бы вовремя не остановить… Разве ты не мог сразу его арестовать? — спросил доктор начальника милиции.
Тот пожал плечами:
— У меня нет ещё разрешения на арест. Его может дать прокурор. Завтра поподробнее разберёмся, решим, как с обманщиками быть. Куда они денутся? Придут!
А в это время у мазара служитель-повар собирал свои вещи. Растянул на земле старый платок, завернул в него грязный замасленный халат, большую пиалу, надтреснутую с двух сторон.
Рыжий Шакал молча следил за этими приготовлениями.
А тот, затянув узелок, закинул его за плечо, потом подошёл к мазару, вошёл внутрь и припал к изголовью гробницы.
Рыжий Шакал заглянул туда и спросил зло:
— Куда это ты собрался?
Служитель не стал отвечать. Опустив голову, стоял он перед тем, кому ещё недавно верил.
— По свету пойду, — ответил он глухо. — К аллаху пойду.
— Да ведь он здесь, аллах. Где же тебе его ещё искать? — И Шакал кивнул в сторону мазара.
Ишан опустил голову.
— Рядом с тобой не может быть аллаха, — ответил он задыхаясь. — Я думал, что ты исцелитель, именем аллаха лечишь. А ты, — он указал пальцем на разбросанные вокруг порошки и пилюли, — ты лекарства из аптеки в священной воде хауза разводил. Обманщик ты! Уйду…
Шакал грубо схватил его за плечо:
— Так просто не уйдёшь. Мы тебе воли не давали, запомни это! — Он размахнулся, готовый уже ударить…
Но чья-то рука удержала крепкий кулак Шакала, и чей-то вкрадчивый голос произнёс:
— Именем аллаха…
Ишан стремительно обернулся и узнал Ходжи Карима. Лицо его было кротким и умиротворяющим. Он положил руку на плечо взбунтовавшегося служителя.
— Ты прав, падар! — сказал Карим мягко. — Провинился Мулло-Шафе, вздумал к святой воде какие-то грязные лекарства подмешивать. Узнал я об этом, вот и приехал. Сам я теперь буду моления проводить, а его, недостойного, — Карим указал пальцем в сторону перепуганного Шакала, — не допущу больше к святым делам. Искупления от него потребуем. А ты, — он помолчал, — ступай пока в нашу хижину, туда, куда в первый раз пришёл. Побудь в одиночестве. С аллахом с глазу на глаз побеседуй. Я скоро прибуду. Жди…
Служитель поднял на Карима глаза. В них была надежда и страх. Конечно, он хотел уйти отсюда, чтобы никогда не видеть больше человека, в которого перестал верить. Но ведь он всю жизнь молился аллаху, всю жизнь верил в него, всю жизнь жил так, как учили его набожные родители. Ему было нестерпимо тяжело вот так сразу покинуть всё и остаться одному, поэтому слова Карима обрадовали и тронули его. Ведь Ходжи не может быть обманщиком. И он даёт ему возможность побыть одному, подумать обо всём.
Служитель поклонился ишану до земли.
— Я благодарю аллаха, что он послал мне тебя, — прошептал он. — Я удалюсь туда, куда ты сказал. Я верю тебе…
Он прошёл мимо Шакала и, почти шатаясь, двинулся вниз по тропке.
Карим подождал, пока его согбенная, жалкая фигура не скрылась из глаз, а потом яростно кинул в сторону Шакала короткое слово:
— Дурак!
Шакал испуганно оправдывался:
— Так я же думал, что он спит, пока я разводил лекарства.
Но Карим махнул рукой, властно остановил его:
— Хватит! Пора поумнеть! А сейчас надо подумать о более серьёзных вещах. Что-то очень разошёлся мой братец. В городском Совете побывал. Посылают будто оттуда сюда целую комиссию. С верующими хотят разговаривать. Сам собирается выступить вместе с доктором на колхозном собрании. Может, вздумает ещё обо мне рассказать? — Он помолчал. — Надо его остановить. Будем ждать удобного случая…
Встреча на тропинке
Бабушка Дилинор едва не столкнулась с внуком и учителем на узкой тропке, ведущей в горы. Она сегодня решила подняться к мазару, чтобы попросить того чудодейственного лекарства, от которого выздоровел Гулям. Как знать, может, он сам или кто из его друзей ещё раз поранит палец, и тогда драгоценное лекарство будет у неё под рукой.
Медленно шла она по тропке и вдруг услышала: стонет кто-то в кустах.
Остановилась, спросила:
— Кто тут?
Раздвинула кусты и увидела: лежит лицом в траве человек и трясётся, плачет. Тронула за плечо, шагнула ближе:
— Что с тобой, сынок? Может, помочь чем?
А он, испуганный, вскочил на ноги. Так это же тот, третий, что у мазара прислуживает. Прислужник замер в нерешительности. А бабушка снова:
— Что с тобой?
Тут он увидел в её руках баночку для мази, понял, куда она идёт, и вдруг закричал:
— Не ходи, обманщик он! Я сегодня всё узнал… Ухожу от него.
Растерялась Дилинор, выронила баночку, села на траву — ноги отказали. Спросила тихо:
— О чём ты?
А он как закричит опять:
— Я ведь за ним шёл! Верил. Думал, аллах ему силу дал. А он в аллаха не верит.
Бабушка Дилинор взялась за сердце:
— Ишанам не верит! Горе нам!..
— У меня отец ишаном был, — задыхаясь, говорил служитель мазара. — Меня в святой вере воспитали. Я в школу не пошёл. Стал аллаха славить. А этот всю душу во мне перевернул. Больше не могу. Разбивает он во мне веру.
Он увидел в траве баночку, схватил её, отшвырнул далеко в кусты.
— Не бери у него лекарств. Если бы ты знала, откуда они…
Хотел что-то ещё сказать, потом махнул рукой и скрылся.
А бабушка Дилинор так и осталась сидеть, встревоженная, недоумевающая. Как же так? Сам главный ишан отводит веру людей от аллаха? Чего не досказал ей этот несчастный?
Ей уже не под силу было идти вверх. Она поискала глазами баночку, не нашла её и спустилась вниз, в кишлак, так и не добыв чудодейственной мази.
Весь день была бабушка Дилинор сама не своя: всё стояли перед ней безумные глаза служителя, звенел в ушах взволнованный, полный ненависти голос.
Кажется, первый раз в жизни она была довольна, что внука нет дома. Она не ждёт его, не вслушивается в насторожённую тишину, не выходит за дувал. Она лежит без сил на своих одеялах и думает, думает… Тяжело ей, не с кем посоветоваться. Случилось такое, что никогда бы не могло даже прийти в голову.
У старого чинара
С самого утра у Бобо Расулова очень болело сердце. За последнее время он вообще стал чувствовать себя хуже. Ныли старые раны, полученные ещё в боях с басмачами.