На Втором съезде партия разделилась на большевиков и меньшевиков. Большевики — их было больше — держались ленинских взглядов. Кто за рабочую революцию, за ленинскую программу — тот большевик. Кто против — их меньше — те меньшевики.
Так произошел раскол на съезде и все сильнее продолжался дальше. Вспыхнувшая в 1905–1907 годах революция была подавлена царским правительством. Меньшевики перетрусили и потеряли веру в революцию. Ленин и ленинцы были тверды. Верили и знали: настанет время новой революции. Пробьет решающий час. Надо собрать силы, подготовиться, выждать. И рабочий класс свергнет ненавистный царский строй.
А пока надо бороться, бороться, бороться с капиталистами, помещиками и царем.
Ленину и его товарищам приходилось сражаться не только с царским правительством и капиталистами, но и с теми отступниками из партийцев, кто уводил рабочий класс от борьбы.
Последний российский царь романовской династии Николай II, ничтожный и жалкий, был безумно напуган революцией 1905 года. Из страха согласился учредить I осударственную Думу. Государственной Думе было дано право выпускать законы, но изменять и отменять уже существующие законы нельзя. Вся власть сохранялась за царем. Депутатами были в основном представители буржуазии и дворянства. Ленинская рабочая партия тоже добилась нескольких мест, а значит, и голосов при обсуждении различных вопросов. Важно, чтобы большевик выступал с трибуны Государственной Думы. Газеты должны напечатать его речь, народ узнает, о чем говорят большевистские депутаты Государственной Думы. О том, что помещики не работают на полях, а владеют громадными землями. О бешеных доходах буржуев и нищете крестьян и рабочих. Об угнетении правительством малых народов, полном бесправии их. О церкви и служителях церкви, которые именем бога благословляют царя и держат народ в повиновении.
Ленин считал: если правительство мешает большевистской партии открыто действовать, надо использовать любую возможность поддерживать и воспитывать революционные настроения народа.
Нашлись и здесь у Ленина противники. Нестойкие партийцы убеждали: не надо участвовать в Государственной Думе, профсоюзах, клубах, уйдем отовсюду, отзовем своих представителей и депутатов. За это их метко назвали «отзовистами». Ленин считал очень опасными для партии и народа поведение и лозунги отзовистов. Называл агитацию отзовистов пустыми фразами, отвлекавшими рабочих от настоящего революционного дела. Беспощадно боролся с отзовистами, писал статьи, выступал на рабочих и профсоюзных собраниях с докладами. Много сил уходило на эту работу, душевной тревоги, бессонных ночей.
Были и другие противники, тоже опасно враждебные революционному делу. Они проповедовали, что большевистская партия рабочим вовсе не нужна. «Объединимся с другими классами, мелкой буржуазией, интеллигенцией, — призывали они. — О революции нам рано мечтать, будем добиваться у правительства реформ мирным путем».
За то, что эти люди, главным образом меньшевики, хотели ликвидировать большевистскую партию, их назвали «ликвидаторами». Капиталистам были выгодны проповеди ликвидаторов, буржуазные газеты охотно печатали их статьи против партии.
Ленин неустанно боролся. Сотни, тысячи большевиков и передовых рабочих поддерживали его борьбу. Ленинская партия оставалась неколебимо большевистской.
…Владимир Ильич стоял у оконца их скромной квартирки в Лонжюмо и вспоминал о прошлых битвах с врагами, думал о будущих.
Окно упиралось в стену противоположного дома, никаких пейзажей разглядеть было нельзя, а думать, может быть, и лучше — никто не отвлекает.
Ленин думал о новых статьях, какие надо написать. И скорее. О затеянном им деле в Лонжюмо.
Надежда Константиновна в сторонке за дощатым столом разбирала ворох бумаг. Приехавшие люди отдавали ей на хранение свои справки-мандаты.
— Целая канцелярия у меня собралась, — посмеивалась Надежда Константиновна. Она заметила задумчивость Владимира Ильича, но не задавала вопросов. Иногда человеку надо побыть наедине с собой, одному.
— Ах, Надюша! — очнулся Владимир Ильич. — Еще не поздно, успеем пройтись. Завтра нелегкий предстоит денек.
Он удовлетворенно потер руки, как бы радуясь нелегкости завтрашнего дня. Конечно, радовался! Собрался из России народец, которому предстоит бороться с капитализмом, царским строем, отзовистами, ликвидаторами, прочими недругами, показать их убогие шатания и вредность.
— А пока, Надюша, в самом деле, пройдемся-ка, погуляем.
4
На улице они встретили Инессу Арманд.
— Смотрите, как она мигом усвоила здешние моды! — воскликнул Владимир Ильич.
Широкая юбка из клетчатой легкой материи, белая блузка с пузырчатыми рукавами и что-то среднее между шляпкой и чепчиком делали Инессу неотличимой от местных жительниц. Тем более что заговорила она по-французски.
— Вы куда? На прогулку? Чудесно! Захватите меня. Похвастаюсь, сколько я за день по хозяйству успела. Тот двухэтажный домик снимаю, как условились, целиком. Наверху мы с Андрюшей, внизу нечто вроде общежития для учеников. Внизу и столовая. Катя Мазанова, умница, тотчас принялась за стряпню, так что вечером ждем к ужину.
— Неутомимая наша Инесса! — ласково улыбнулась Надежда Константиновна.
— А вы утомимые? Владимир Ильич, верно, новую статью написал?
— Увы, борьба с ликвидаторами и прочими противниками партии не завершена. В разгаре. А сейчас приглашаю любезных дам прогуляться. Вырвемся на природу. Хороши здесь луга!
Луга и верно были хороши. Позади домов тянулись сады и огороды, аккуратные, как все в Лонжюмо. За ними красовались разноцветные луга, благоухая под вечер.
Раскинув руки, Инесса вступила на луг, по колено в душистые травы.
— «Благословляю вас, поля, леса, долины, горы… И посох сей благословляю…»
— Посох к вам не идет. Вы для посоха молоды, — возразил Владимир Ильич.
С шутками они дошли до Иветты.
Неширокая извилистая речка беззвучно несла прозрачные воды. Мелкие рыбешки резвились, шныряя взад и вперед у самого верха. Стая белых уток недвижно приютилась под берегом, будто облако, скользнувшее с неба. Где горделиво высились платаны, где низкорослые кусты клонили к воде весенние ветви.
— Славно, а все же не Россия, — сказал с легким вздохом Владимир Ильич.
Они устроились посидеть на бережку. Владимир Ильич заботливо постелил свой пиджак для Надежды Константиновны и Инессы, вечной путницы, как ее называли друзья. Молодая, в цвете сил и красоты — по виду далеко не дашь ее тридцати семи, — Инесса щедро и пылко отдавала себя труду для революции!
И представьте, мать пятерых детей! Муж — богатый московский фабрикант, а она? Революционерка!
Неожиданные сюжеты и человеческие судьбы показывает иной раз жизнь.
— Юг. Солнце. Весна, — говорила Инесса. — И вдруг наперекор цветению мая память рисует суровый мезенский год.
— Расскажите подробнее, — попросил Владимир Ильич. — Мне не случалось там бывать, а в детстве увлекался. Ледовитый океан, полярные ночи, северное сияние, оленьи стада… Книг о Севере перечитывал уйму. В гимназии, помню, писал сочинение: «Как Ломоносов учился грамоте дома и наукам в Москве».
…Может собственных Платонов
И быстрых разумом Невтонов
Российская земля рождать.
Кстати, в Мезени отбывал ссылку Серафимович. И протопоп Аввакум, ярчайший публицист XVII века, противник воеводы, патриарха, царя, не избежал мезенской ссылки.
— Да, город ссылок, — кивнула Инесса.
А был когда-то богатым и вольным. Когда-то давно.
Поморы, жители Мезенского края, не знали крепостного права, оттого, может быть, славились отвагой. В поведении, плаваниях, в охоте на морского и пушного зверя, рыбной ловле. Белое море от города Мезени в сорока пяти верстах, по-тамошнему почти рядом. Неспокойное студеное море. Штормы налетают внезапно, и тогда выше дерева, выше церковного шатра или ветровой мельницы дыбятся волны. Не страшась волн, шли мезенцы по Белому морю на веслах или бежали под парусом.
Талантливые геройские характеры мореходов рождались в Мезенском уезде. По десять — двадцать раз ходили в дальнее плавание к Шпицбергенским островам. Гигантскими копьями высятся на островах остроконечные горы. Первооткрыватели таинственных необитаемых земель охотились вблизи них за моржами, белыми медведями, голубыми песцами. Несметные полчища драгоценных зверей и птиц в округе Шпицбергена. Но путь туда бурным морем далек и опасен. Немногие смельчаки решались. О них рассказывают сказки, написаны книги. И стар и мал в Мезени знают о зимовке в Арктике четырех матросов-рыбаков. Дошли до самого отдаленного острова в районе Шпицбергена. Там ладью рыбаков стиснули льды: по льдам пошагали охотники на землю. Слышно, земляки-мезенцы построили здесь избушку, чтобы было где переночевать потерпевшим в море крушение. Нашли матросы избушку, помянули добрым словом тех заботливых земляков. А утром вернулись к морю, хвать: ладьи нет. Ледяное поле за ночь разогнало ветром, ладью унесло.
Шесть лет и три месяца прожили зимовщики в арктических льдах. Выли ветры, гремел близкий океан, до крыши заносило снегом избушку. Матросы забыли запах хлеба. Кормились рыбой и мясом без соли.
Коротко лето, когда солнце чуть заденет краешком горизонт и снова ходит по небу. Долга полярная зима. Нескончаема ночь. Год сменяется годом. Придет ли спасение?
На седьмой год судно нашего Северного флота обнаружило зимовщиков. Чудо! Живы матросы. Сколько по ним панихид отслужили, а они живы. Спасли мужество, воля.
Инесса Арманд узнала о прошлом, понаслушалась сказаний и былей, когда обжилась в Мезени. Обжилась? Нет, не свыкнуться с унылым существованием в угрюмом городе.
Город Мезень весь деревянный. Деревянные тротуары, дома, церкви, амбары, бани, ветровые мельницы, выстроившиеся, как стражи, в ряд позади города в тундре. Не охватить взглядом плоскую равнину, где ни кусточка, только бурый мох стелется по земле да топкие болота грозят тысячеголосым комариным писком.