— О-о! Шестнадцатый беру себе. Тебе же не жалко, Огнева? — Лиза не дожидается моего ответа. Выйдя из кухни, она хватает меню и поправляет в вырезе грудь так, что соски вот-вот вылезут наружу и скажут всем привет. — Такие пираты в нашу гавань не часто заходят.
Я закатываю глаза и собираюсь проверить на раздаче клаб-сэндвичи, которые должны были уйти в зал еще минут двадцать назад, когда слышу Лизу, чересчур громко захлебывающуюся от смеха. Может, скорую пора вызвать? И, блин, черт меня дергает обернуться к ней!
Наверное, именно это имеют в виду в книжках, когда пишут про «мир вокруг, который перестает существовать». Потому что сейчас, увидев Громова, я чувствую что-то очень похожее: все вокруг становится подобным размытому фону, чужие голоса сливаются в белый шум, а во рту появляется эфемерный привкус алкоголя, которым пахли его поцелуи. Издалека не вижу, но я точно знаю, что сейчас, когда он задирает левую бровь, зрачки у него становятся шире, вытесняя зеленую радужку темнотой. Ньютон, Эйнштейн, кто там писал о притяжении, тяготении и всей этой ерунде? Может, они сумели бы объяснить, что сейчас происходит со мной? Потому что меня будто невидимыми нитями тянет к Громову.
— Может, принести вазу для цветов? Будет очень жаль, если такая красота пропадет, — голос Лизы звучит ужасно фальшиво. Она мило улыбается Арсению и Руслану, которого я замечаю не сразу, но в голове уже явно составляет план, как родить от одного из них минимум троих детей.
Платонов облокачивается на стол и что-то втирает Лизе насчет того, что под стать другу захватил бы букет, если бы знал, что персонал в нашем заведении такой… Какой, я уже не слушаю, сбегаю, когда вижу, что Громов напрягает симпатичную (да, я разглядела его утром в трусах) задницу, чтобы встать и, судя по взгляду, направиться ко мне.
Я лечу. Со всех. Ног.
Всего пару шагов к кухне, и я врезаюсь в су-шефа, который возвращается из курилки. Чтобы не тормозить скольжу в дверь с табличкой «только для сотрудников», что ведет в подсобку, а через нее — во двор. Выдыхаю лишь на улице и, глянув на часы, понимаю, что до полуночи еще очень и очень долго, а эта смена уже бьет все рекорды по невыносимости.
— Попалась, — сомкнув свои аристократические лапы на моей талии шепчет мне в затылок Громов, не забывая про фирменную хрипотцу, от которой у Лизы в трусах уже фонтанировали бы гейзеры.
А я… я даже не вздрагиваю, будто заранее знала, что он меня поймает. Зачем тогда убегала? Не скажу. Наверное, я, скорее, от себя бежала и пряталась, потому что остро чувствую — я даю слабину. Ну вот сейчас слабину, а потом просто дам, и что дальше? Стану галочкой в списке Громовских достижений? Еще и в разделе экзотики? И зачем оно мне?
Потому что самой очень хочется откусить кусочек Арсения?
— Хватит бегать, Булочка, — он так забавно душит меня в объятиях и упирается подбородком в макушку. Я чувствую себя маленькой девочкой, которую защитят ото всех бед. Кроме одной главной — от самого Громова.
— Отпусти, больно, — говорю тихо, но не делаю попыток выбраться из силков. Знаю, что бесполезно, пока он сам не отпустит.
— М-м, кто-то врет, как дышит. — Арсений все же ослабляет хватку и скользит ладонями по моим бокам, а носом — в волосах. — Если бы ты кончала каждый раз, как морозила мне ерунду, то…
— Хватит.
Собрав все силы, я отступаю от Громова на шаг и поворачиваюсь к нему, но не тут-то было — он толкает меня к кирпичной стене и нависает сверху, упираясь ладонями с обеих сторон, прямо как в клубе.
— Огнева, ну че тебе еще надо? Я тебе цветы притащил, — он смотрит на меня внимательно и без улыбки, отчего мне становится не по себе. Шутки в сторону? — С мамой познакомил. — А, нет, ехидная ухмылка на месте, просто прячется в уголках губ. — Даже продинамить дал, а воздержание, знаешь ли, вредно для здоровья.
А про ключи, которые демонстративно вручил мне при всех, подмочив тем самым мою репутацию, он упомянуть забыл.
— Ну так иди и попроси помощи спустить у Лизы! — срывается с губ слишком нервно. Это не мой голос, я так не визжу. — Она будет счастлива выручить тебя в таком нелегком деле, — говорю уже спокойнее, но все равно выдаю слишком много эмоций за раз и складываю в защитном жесте руки на груди.
Но Громов и бровью не ведет, так и заслоняет стеной.
— У меня, блять, на тебя колом стоит, алё! — с какой-то усталой обреченностью произносит Арсений, а у самого глаза огнем горят. — На тебя! Сколько раз еще повторить, чтобы поняла, а?
Он тоже кажется мне отчаянно искренним сейчас. И, вывалив на меня все это, сразу же закрывается, будто информация была не для моих ушей, и он жалеет о сказанном — хмурит брови, поджимает губы, опускает взгляд.
Злой Громов. И мне бы бежать со всех ног, но я не хочу.
— Слушай сюда, через неделю игра, — он начинает серьезно, и я готовлюсь услышать едва ли не деловое предложение с подписанием официального договора. — И если тебе дорога честь нашего университета, ты должна мне помочь.
— С чем? — не понимаю я.
— С этим, — Арсений вдавливает меня в стену и прижимается к животу твердым членом.
И вот как сохранять рядом с ним серьезность?
— Променять свою честь на честь университета? — я картинно закатываю глаза и громко цокаю, а Громов смеется. И так тепло вдруг на душе становится от его смеха, что я теряюсь. Как-то это все… странно?
— Серьезно, Огнева, — не переставая улыбаться белозубой и лукавой улыбкой, продолжает Арсений и заглядывает в вырез на форменной кофте, хотя я намеренно брала ее на размер больше, чтобы не привлекать лишнего внимания. — Мы ведь прошли третью базу, пора мочить хоум-ран.
— Это из бейсбола, что ли?
— По хуй, ты сколько еще меня во френдзоне будешь держать?
Громов проводит костяшками по моей скуле от уха вниз и стопорится на подбородке. И мне так хочется его поцелуев, что я злюсь.
— Так и не стой там!
Это же Громов, черт возьми. У него все — игра.
— Где там?
— Во френдзоне, блин!
— Намекаешь, что мне надо быть поактивнее? — говорит Арсений, оттягивая пальцем мою нижнюю губу и вызывая чертово дежавю.
— Намекаю тебе, чтобы ты отстал от меня, Громов! Не буду я с тобой спать!
Я толкаю его, а он явно этого не ожидает, даже отшатывается назад, но успевает перехватить меня за запястье.
— Это еще почему? — он так искренне удивляется, что я задаюсь серьезным вопросом — отказывал ли ему до меня хоть кто-нибудь.
— Потому что, — злюсь я.
— Что за блядская привычка так отвечать? — Громов недовольно втягивает щеки и раздувает ноздри. На эти острые скулы нельзя смотреть без страха порезаться о них. — Не первый раз уже так делаешь, Булочка, — он чеканит каждое слово. — Говори почему, или я твоему рту найду лучшее применение.
— Фу, и что ты привязался ко мне со своими пошлыми подкатами! Если так неймется, иди спи с…
— С Кариной? Лизой? С кем еще? — Арсений тоже уже явно на грани, и, едва эти слова слетают с его губ, я с удивлением понимаю, что совсем не хочу, чтобы он это делал. Ни с кем из них.
И когда, блин, все изменилось? С каких пор меня заботит, кого трахает Громов? Когда появилось острое желание оттаскать его девок за патлы, только бы не пускали слюни ему в рот?
Я теперь понимаю, почему за Громовым ходит слава донжуана. Когда он так смотрит — со смесью вожделения, злости, наглости и самоуверенности, когда так говорит — грязно, сексуально, чуть хрипловатым голосом, ему просто невозможно противостоять. Белый флаг. Мокрые трусики. Финиш.
— Ты, блять, огонь, Тори, — я вздрагиваю, когда он впервые зовет меня по имени, — а мнешься, как целка.
Разговор неожиданно сворачивает не туда, и я реагирую слишком явно, он видит это.
— Стоп, — у Громова глаза лезут на лоб. — Ты что, еще не трах… У тебя не было никого?
Надо ответить, надо срочно ответить, перевести все в шутку. Ответить и уйти с гордо поднятой головой!
— Я… — вместо всего этого с трудом мямлю.
— Да ну на хуй, Огнева! — он трет лицо — губы, лоб, а мои щеки начинают пылать от стыда. Все так по-дурацки складывается. — Прошу, скажи, что ты не девственница.
И такую мольбу я вижу в его глазах. Боже, да он бы сейчас, наверное, любые деньги заплатил, лишь бы услышать нужный ответ.
Вот он — настоящий финиш. Доигралась, Булочка, блин! Возбуждение тает в один момент, как мороженое в сорокоградусную жару. Я выпрямляю спину, задираю выше нос и…
— Не могу сказать, — признаюсь я, понимая, что, скорее всего, больше не увижу Громова.
А затем возвращаюсь в кафе. И дверь хлопает слишком громко для расшатанных нервов — слезы выступают на глазах. Минуты испаряются одна за другой, но никто за мной не идет.
Глава 23
Тори
Знала бы, что для того, чтобы Громов от меня отстал, нужно сказать ему, что я девственница, давно бы уже это сделала. Или нет. Не знаю. Все как-то глупо вышло, и на душе теперь так паршиво, что я, наплевав на вечную диету, открываю ночь поеданием молочной шоколадки. Перекатывая во рту вкус сладости и орешков, закрываю глаза, но через пару минут распахиваю их снова. Делаю глубокий вдох и медленно выдыхаю. Планирую поскорее уснуть, но сон не идет. Зато перед глазами отлично идет кино с Арсением Громовым в главной роли. Вот он улыбается, вот хмурит брови, а вот в шоке отшатывается от меня, когда понимает, что огненная девица на его глазах превратилась в девственную тыкву…
Ну и ладно. Я все равно никогда бы с ним спать не стала. И не из-за каких-то допотопных убеждений — у меня нет никаких загонов на тему секса. Просто между принципами и похотью я интуитивно всегда выбираю первое. А принцип, точнее пожелание самой себе, у меня один с самого детства — чтобы первый раз был по любви. А какая может быть любовь между мной и Арсением Громовым? Тут одна похоть, похоть и еще раз похоть.
Устало вздохнув, я накрываю голову подушкой и замираю. Осторожно тяну носом воздух, будто пробуя его на вкус. Вот что я за дурочка такая? Здесь запах Арсения особенно сильный. Надо было перед сном поменять постель, а теперь я жадно вдыхаю терпкий аромат его одеколона, которым пропахла вся наволочка. Не зря говорят, что ароматы — лучшие проводники воспоминаний. В моем печальном случае не только лицо Арсения перед глазами маячит, но и на заднице фантомные ощущения его горячих рук проявляются. И нет бы мне подумать о Диме Воронцове, который после стычки с Громовым написал мне больше сообщений, чем за все время нашего знакомства! А я, блин, толком не отвечаю ему! Я