Ну, блять, да, такое я похотливое животное, которое, кроме секса с Огневой, ни о чем другом и думать не может. Тем более, я уже знаю, как охренительно она течет. Сука. Зря я это представил. В паху тут же обозначается внушительный бугор, а в ушах нарастает гул от мощного прилива к голове взбесившейся крови.
— Спасибо, что подвез, — смущенно шепчет Булочка, когда я торможу у общаги. Ее пальцы ложатся на дверную ручку, но дверь она не открывает. Смотрит на меня выжидающе, словно тоже слегка в прострации от того, куда вырулил вечер, и не знает, что делать дальше.
— Спасибо за компанию. — Ой, бля, ну все. Сейчас слипнусь от собственной сладости.
— Я отлично провела время, Арсений, — она мягко улыбается, сверкая потрясающими глазищами из-под длинных ресниц.
Мое самолюбие восстает. В анатомическом смысле тоже. Я рад, что она хорошо провела время. Со мной. Не с каким-нибудь заумным очкариком, не с раскаченным культуристом, а со мной. И мы даже не трахались.
— Я тоже, Булочка, — хочу ответить легко и непринужденно, но выходит серьезно и искренне. Поэтому я рывком придвигаю ее к себе и жадно втягивая носом аромат кожи и волос у ее виска.
— Ох, — слетает с пухлых губ потрясенный АСМР-выдох.
Ну какая же она сексуальная. Невинная и сексуальная. Как Ева в райском саду в ожидании запретного плода. Не знаю, что там с яблоком, но мой змей уже наготове.
— Именно, ох, Булочка, — скалю зубы и влажно прохожусь языком по ее шее, собирая сладость и мурашки, расползающиеся по нежной коже под моими прикосновениями.
Я делаю все это неосознанно — хочу завершить вечер на мажорной ноте, а что может быть мажорнее, чем облизать Огневу? Не рассчитываю только, что самому поплохеет: щеки обожжет жар, грудь вспыхнет, как в детстве, когда бабуля лепила мне перцовый пластырь, а по спине под модной рубашкой поползет струйка пота. Вроде климакс — удел женщин за пятьдесят. Откуда у меня эта херня на постоянной основе появилась, не пойму.
Мои ладони скатываются по все еще влажному пуховику девчонки вниз и, нырнув за него, замирают на ее пояснице. Нас разделяет тонкая ткань платья и мой слабеющий с каждой секундой самоконтроль — знаю, что если к ее заднице притронусь, то все благие намерения пойдут лесом. Ну, просто формы ее — мой фетиш, задокументированный для потомков в реферате Филатова. И пока плаваю тут, очень внезапно ощущаю теплые ладошки Булочки на затылке. Она меня осторожно гладит. Нежно и мягко. Потом зарывается пальцами в волосы и разминает череп. Бляяяяять… Я сейчас от одного ее массажа кончу. Как в глаза ей потом буду смотреть — не знаю.
— Так, — начинаю я мягко и сам не замечаю, что называю ее по имени: — На сегодня хватит, Вик. Если ты не готова завершить этот вечер в горизонтальном положении подо мной, пора заканчивать.
Ее пальцы в моих волосах застывают, тело напрягается, она громко и крайне сексуально сглатывает. Я поднимаю голову, чтобы взглянуть ей в глаза, и подвисаю. Булочка смотрит на меня потемневшими от вожделения глазами. Щеки пылают. Губы все еще красные и припухшие от наших поцелуев под дождем. Хочет меня. Ясно как день. Хер пойми, почему даже сейчас я беру на себя роль евнуха-покровителя.
— Я поехал, Булочка.
— Встретимся в университете? — спрашивает она поразительно робко, словно сама не обсасывала мой язык и не стонала мне в рот.
— Встретимся в университете, — подтверждаю я.
Все время, пока Огнева идет к общаге, я не свожу взгляда с ее фигуры. До сих пор фигею, что так просто отпустил ее. Мог бы сейчас исполнять одну из сексуальных фантазий с Булочкиными ногами на моих плечах, а в итоге поеду домой с дубиной между ног без шанса на облегчение. Ну не дебил ли я, спрашивается?
Не дебил, вдруг понимаю я. Первое свидание — для нее. Второе будет для меня. И я уже в предвкушении.
Глава 32
Тори
— Тори, у тебя все нормально? — Веня хмурится, глядя на то, как я вот уже пять минут вяло помешиваю кофе деревянной палочкой.
— Нормально, — отзываюсь тихо.
— Нет, не нормально! — он повышает голос, что для Балашова в принципе несвойственно. — Выкладывай, что случилось?
Мы с Веней сидим в кофейне, куда он вытащил меня после пар, отчаявшись нормально со мной поговорить. В универе я просто молчала, косясь на толпы снующих мимо и греющих уши студентов, а в общаге тупо ложилась на кровать и пялилась в стену, пока друг пытался вытащить из меня признание.
— Я говорил тебе, чтобы ты с Громовым не связывалась, — вдруг со вздохом выдает Веня. — И не заливай мне, что он тут ни при чем — я тебя такой в первый раз вижу. А все началось именно с тех самых пор, как… С тех пор как… Ну, ты знаешь.
С тех пор как ты полез к подружке Быкова и навлек на нас обоих кучу дерьма.
Вслух я, конечно же, этого не говорю. Я вообще ничего не говорю, так и молчу, как рыба. Внутри будто что-то надломилось и открывать рот, чтобы издавать связные звуки, кажется мне непосильной задачей.
— Что он тебе сделал? — не сдается Веня. Он когда-нибудь от меня отстанет?
Я поднимаю на Балашова глаза и, увидев беспокойство на его лице, чувствую, как предательски щекочет в носу. Он ведь действительно беспокоится обо мне. А я действительно не знаю, как ему объяснить… все.
Что сделал Арсений? В том-то и дело, что ничего. Абсолютно. Со свидания в ресторане прошло три дня, а он не сделал ничего. Не написал, не позвонил мне, а когда я набралась смелости и позвонила ему сама — тупо сбросил звонок. Ну, а чему я, собственно, удивляюсь? Это же Громов! Сыграл на один вечер сразу и за фею-крестную, и за принца, а в полночь удалился, наблюдая, как я из Золушки превращаюсь в тыкву. И ведь винить его не в чем — он ничего мне не обещал, кроме того, что мы встретимся в универе. А я его в универе вообще не видела три дня! Двое из ларца — Платонов и Быков — постоянно трутся без своего предводителя.
Поначалу я в типично женской манере пытаюсь найти Арсению оправдание — он занят, у него потерялся телефон, или его укусил оборотень, и Громов обязательно позвонит или напишет мне после полнолуния. Потом начинаю злиться, пока злость, незаметно для меня, не рассыпается в пыль, превратившись в какое-то тоскующее отчаяние, выжигающее саднящую дыру в груди.
— Слушай, Веня, я пойду, — отставляю нетронутый кофе в сторону и поднимаюсь на ноги. — У меня через три часа смена в кафе.
— Ты в таком состоянии работать собираешься? Хоть раз возьми выходной.
— Нормальное у меня состояние, — пытаюсь улыбнуться, но моя гримаса друга явно не впечатляет. — Я работала с температурой и ничего. А выходной мне не по карману — деньги нужны.
И оставив Веню в кафе, я угрюмо плетусь к общаге. Настроения нет. Точнее, есть — завалиться на кровать, накрыться с головой одеялом и отключиться. Но даже этого я сделать не могу: вроде бы постельное белье уже сменила, и времени прошло немало, а вся комната будто бы насквозь пропитана запахом Арсения. Парфюмер хренов.
В расстроенных чувствах я шлепаю ногой по луже, глядя как грязная жижа растекается по асфальту и моим светлым кроссовкам. Глупый, конечно, поступок, но это хотя бы поступок. Что-то отличное от унылого дерьма, в котором я варюсь последние дни. Обидно. Подобная рефлексия настолько не в моем характере, что я даже не знаю, как с ней справляться. И ладно бы депрессовала из-за учебы! Так нет же — из-за наглого мажора, который задурил мою голову своим хамоватым джентльменством и свалил после в закат. А мне теперь — мучайся и думай, что я сделала не так, что значило каждое его слово и чем я заслужила все это.
Ненавижу.
Дотопав до общаги, я медленно поднимаюсь по ступенькам и в дверях неожиданно сталкиваюсь с Платоновым. Он бросает на меня хмурый взгляд и молча обходит, чтобы двинуться дальше, а я под действием неведомого порыва, вдруг тараторю ему вслед:
— Руслан, привет! Не знаешь, где Громов?
Парень оборачивается и пронзает меня таким презрительным взглядом, в котором отчетливо читается нечто вроде «ты ко мне обращаешься, серьезно?». Но я игнорирую его выпад и принимаю этот невербальный наезд с поразительным спокойствием. Неделю назад я помогла ему вытащить друга с того света (ну, почти), так что он явно не переломится ответить на пару моих вопросов.
— Арсений просил меня кое-что сделать, — выдумываю я на ходу. — Я сделала, а он пропал. Надо отдать.
— Подождешь, — хамит Платонов. — Ему сейчас не до твоего перевоспитания.
— И чем же он так занят? — закипаю я.
— С температурой под сорок валяется третий день, — нехотя отвечает парень. — Так что уймись и подожди. Сам тебя найдет, если ему что-то понадобится.
— Нет, ждать я не буду, он мне нужен, — настаиваю я, вызывая у парня насмешливую гримасу.
— Не сомневаюсь.
— Ты не понял, — чувствую, что густо краснею, но напора не сбавляю. — Это очень важное дело. Я должна его увидеть.
— Уймись, Огнева, — осаждает меня Платонов. — Не до тебя Арсу сейчас, поняла?
— А это не тебе решать! — заявляю запальчиво, мысленно прикидывая, сколько будет стоить такси за город.
— Если решишь наведаться в загородный дом, никто тебя туда не пустит, — предупреждает парень, проявляя чудеса проницательности. И только я распаляюсь, чтобы раздавить его раздражением, как он продолжает: — Он в хате в центре.
— А адрес?
— Не доросла еще до адреса, раз Гром не сказал, — Руслан язвительно смеется и, не прощаясь, разворачивается и сбегает по ступенькам вниз, а я какое-то время тупо стою, глядя ему вслед. В любой другой ситуации думала бы, какой же хам этот Платонов, но сейчас единственное, на чем сосредоточен мой мозг — информация о том, что Арсений заболел. То есть, он не динамит меня, ему просто очень плохо. Это он после нашего свидания с запаской и моим папой так простыл?
Хандра проходит как по взмаху волшебной палочки, когда я срываюсь с места. Несусь в комнату, быстро переодеваюсь и собираю сумку — там малиновое варенье, имбирь, которые мама передала, и запасная чистая одежда из того, что есть, чтобы переодеться после смены. Пока застегиваю молнию, думаю о том, что по пути надо будет купить лимон. С мамой Громова, которая врач, за