Глава 34
Тори
Душевая кабинка в квартире Арсения кажется размером с мою комнату в общаге, и я почти не преувеличиваю. Стекла в ней идеально блестят, что вызывает у меня вопросы. Например, как много рабынь держит Громов, чтобы те полировали ему мебель (а может, и не только) и убирались в доме. Поддон выложен темным декоративным камнем, а на стенах ванной красуется плитка под черный мрамор. И да, я смотрю куда угодно, только бы не смотреть на Арсения, который прямо сейчас в режиме онлайн стягивает с себя футболку и бросает ее в корзину с грязным бельем, а затем распускает завязки на пижамных штанах.
Черт!
Я все-таки смотрю. Да что там, я с жадностью слежу за каждым движением Громова, будто это самое долгожданное продолжение любимого сериала. Кажется, я и не дышу, замерев с приоткрытым ртом, у меня даже губы пересыхают. Все, о чем я могу сейчас думать, — это длинные пальцы Арсения, спускающие по ногам штаны. Я думаю о них до тех пор, пока не встречаюсь с ним взглядом, потому что, глядя в его глаза, думать становится невозможно. Это отвлекает — его изогнутая левая бровь, ухмылка в уголках губ и чертовски горячий огонь в зеленых глазах, который обещает мне отнюдь не веселье.
Громов выглядит великолепно. Боже, да даже сейчас с мешками под глазами и зализанными из-за долгого сна на одну сторону волосами, явно уставший и не совсем здоровый, он кажется самым красивым парнем на всем белом свете. Сейчас, нависая надо мной, он выглядит еще выше, разве это возможно? Он кажется выше, его скулы — острее, руки, плечи и живот — рельефнее. И я намеренно не опускаю взгляд ниже, потому что знаю, что он возбужден после этого небольшого представления. Или из-за предвкушения того, что будет дальше.
Хвала всем богам, Громов стягивает черные боксеры, повернувшись ко мне задницей — с ней я уже знакома. Он оборачивается через плечо, подмигивает, а после забирается в кабинку, чтобы включить огромную лейку с горячей водой, из-за которой стекла потеют в считанные минуты и не позволяют мне долго шпионить за ним. Я еще некоторое время смотрю на размытый силуэт Арсения, делаю глубокий вдох и сдаюсь. Бежать больше некуда. И я не хочу. Больше нет.
В считанные секунды я избавлюсь от одежды, оставшись в простом черном бесшовном белье и собираюсь зайти следом за Громовым под толстую струю воды, когда слышу его короткое, но бескомпромиссное «не-а».
— Так не пойдет, — говорит, даже не глядя на меня, подставляя лицо горячей воде, которая стекает по его острым скулам, шее, спине… — Здесь пространство свободное от одежды.
Я не вижу его губ, но знаю, что они изогнуты в усмешке. Этот парень невыносим, он не теряет хватку, даже заболев. Мое сердце разгоняется и отдает стуком в виски, страх подбирается к горлу, когда я тянусь пальцами за спину к застежке. И пропускаю вдох, когда та щелкает.
— Дыши, — звучит как приказ, и я протяжно выдыхаю.
Запрещая себе думать, раз приняла решение, я оставляю на стиральной машине и топ, и трусики, после чего переступаю порожек кабинки и мочу ноги. И меня пробирает до дрожи, будто от разряда тока — несмертельного, но дико пугающего. Потому что это, черт возьми, страшно — остаться наедине с Арсением Громовым, от голой задницы которого меня отделяет лишь шаг и взгляд. Зачем я…
— Иди ко мне.
Додумать я не успеваю. Арсений, обернувшись в пол-оборота, тянет за руку, и я с силой врезаюсь лопатками в его грудь. Он прижимает меня к себе, к своему горячему, распаренному телу и отступает вместе со мной на шаг, чтобы вода из лейки смыла все мои сомнения в трубу. Я вздрагиваю, а он приятно шепчет мне «шшш», которое шелестит и щекочет ухо.
— Расслабься, я не сделаю ничего, что бы тебе не понравилось.
И прикусив мочку, спускается губами по моей шее, целует и даже облизывает плечо, отвлекает, в то время как его руки, поглаживая мои бока, поднимаются все выше, выше и…
— Ааах, — стону я, когда Арсений сжимает мою грудь двумя ладонями. Она кажется такой чувствительной, какой никогда и близко не была.
Я кусаю губу, чтобы сдержать звуки, рвущиеся изо рта, пока Громов пропускает между пальцами мои соски — гладит, щипает, тянет и давит. Облизываю мокрые из-за воды губы и точно понимаю, что между ног у меня становится влажно совсем не из-за нее.
— Не молчи, — его голос проникает в меня, вместе с бурлящей кровью разносится по венам, кипит под кожей. — Будь громче. Мне нравится слушать тебя.
И будто специально провоцируя, его рука скользит вместе с бегущими струями воды по моему животу вниз.
— Аррр… Арсений, — путаюсь я в словах и буквах, не понимаю сама прошу или требую, потому что его пальцы все еще не касаются самой пылающей точки, а я нуждаюсь в этом. Боже, как мне это необходимо! — По… пожалуйста…
Он усмехается в изгиб моей шеи, не щадя, кусает меня, и от резкого укола все ощущения сливаются в одно острое, яркое, такое будоражащее чувство где-то внизу живота.
— Пожалуйста? — он издевается. Я знаю, что ему это нравится, но просто не могу сейчас отказаться играть по его правилам. — Скажи, о чем просишь. — Громов с упрямой настойчивостью поглаживает внутреннюю часть моего бедра, только бы не делать то, что я прошу. Он ведь и без подсказок все прекрасно понимает! — Ты хочешь, чтобы я заставил тебя кончить?
Только от одного этого слова я сжимаю бедра сильнее, поймав в капкан его ладонь. Я схожу с ума, лишь представив это, меня топит волнами возбуждения. Кажется, я попросту захлебнусь, если Арсений не сделает с этим что-нибудь.
— Ты хочешь кончить? — спрашивает и тут же отвечает сам: — Ммм, ты кончаешь, как фейерверк. Охуенно. Ты охуенная, Булочка. Я просто сожру тебя, блять.
— Я хочу, — едва успеваю пробормотать под шум льющейся воды, когда Громов срывается с цепи.
Он с силой вдавливает меня в себя, и я чувствую его твердый член, упирающийся мне в спину. Я сдавленно вскрикиваю, но Громов съедает мой крик. Он дергает меня за подбородок и нападает — он действительно делает это — на мой рот, пока его пальцы без предупреждения проникают в меня и выходят, чтобы нарисовать несколько кругов у клитора и заставить дрожать. Я и правда дрожу под горячей водой и в его раскаленных объятиях.
Я не представляю, как ему удается быть везде сразу: языком хозяйничать у меня во рту, руками мять мою грудь, гладить мои бока и вбиваться пальцами. Я могу лишь царапать его затылок и не отпускать. Ни на сантиметр — даже такое расстояние между нами кажется сейчас почти смертельным.
Арсений рычит мне в рот, кусается, трется об меня, возбуждая только сильнее. Я знаю, чего он хочет. Сейчас на пике я ярко представляю себе, как это может случиться и не имею ничего против. Я тоже этого хочу. До скрежета зубов. А пока мы плавимся под горячим душем и выдыхаем пар, пока Громов дразнит меня, подводя к той самой черте, за которой космос, я прерываю поцелуй (или что бы это ни было). Я смотрю вниз и, ослепленная новой волной, завожу руку за спину, чтобы коснуться его.
— Блять, — ругается Арсений и врезается лбом в мой затылок, обжигая дыханием.
— Если… что-то не так… или… — я пытаюсь говорить, но мозг плывет, и выходит явно плохо.
— Ооо, даже не сомневайся, — хрипло произносит он, — все так. Все охуенно так. Сожми сильнее.
Мне неудобно двигать рукой, и я теряюсь от водопада всех этим сумасшедших эмоций, поэтому Арсений толкается сам. Он делает это снова и снова, не забывая при этом о моем теле. А мне требуется совсем немного времени, чтобы забраться на ту самую вершину, с которой я прямо сейчас собираюсь полететь в свободном падении вниз.
— Я сейчас… я…
— Вместе.
У меня перед глазами взрываются разноцветные огни, и это при том, что я их не закрывала. В спину бьет теплая струя, над ухом рычит и ругается Громов. Он каким-то образом умудряется продолжать двигать пальцами у меня там, и очень скоро я чувствую, что это для меня слишком. Слишком чувствительно.
— Стой, Арсений.
Он останавливается без единого вопроса, но в следующий же миг разворачивает меня к себе и накрывает мой рот. Жадно, хищно, ненасытно, с невероятной неукротимой похотью. Как будто и не было сейчас ничего. Как будто он готов снова. О боже, он что и правда снова готов?
— Бля, прости, — он отодвигается, обняв мои щеки ладонями, и без слов просит посмотреть на него, а я так боюсь. — Мама сказала, у меня, скорее всего, ангина. Не нужно было тебя целовать, но, сука, как можно сдержаться.
Он смеется. Арсений смеется искренне, легко, и этот смех ласкает мне слух. Я расслабляюсь, даже страх немного отпускает, и я медленно выдыхаю.
— Ничего, я сама, — улыбаюсь ему в ответ.
— Пойдем, — кивает он куда-то в бок, а я напрягаюсь снова, потому что не представляю, что ждет меня там. Здесь, в запотевшей кабинке, мы будто оторваны от мира. Здесь меня не смущает, что мы голые, а там… — Пойдем, выпьешь какое-нибудь лекарство для профилактики. Не хватало еще, чтобы ты заболела.
Громов может быть ласковым и заботливым. Он на самом деле может, когда этого хочет, и чувствовать себя объектом его заботы — что-то за гранью всех возможных фантазий.
— Ага, — выдаю я, а сама стою и не двигаюсь, пока Арсений, сверкая не только задницей, выходит и бросает в меня полотенцем.
К слову, он не настаивает на продолжении, а я, выпив противовирусное из его аптечки, на удивление чувствую острый укол разочарования. Дурочка, да? Может, и дурочка, но Громов, влив в себя несколько порций растворимых порошков от всех возможных недугов, все равно укладывает меня в свою кровать, выбрасывает полотенца на пол и крепко обнимает. Причем так сильно, что я не могу пошевелиться в его объятиях, не то что сбежать.
Глава 35
Арсений
Болеть — отстой. Болеть, когда в квартире находится Булочка, — отстой в квадрате. Больше всего на свете мне хочется трахнуть ее, такую теплую, мягкую и сексуальную. Хочется прямо сейчас, но сил моих хватает лишь на то, чтобы обнять ее и уткнуться носом в сладко пахнущие волосы на ее затылке.